|
Выдержки из произведения.
В полном объеме вы можете скачать текст в архиве
ZIP по ссылке расположенной выше
Стая и религия
Преобразование стай
Все формы стаи, как они здесь изображены, имеют тенден-
цию переходить друг в друга. Как ни постоянна стая в своем
повторении, как ни похожа сама на себя в каждом новом
появлении, в ее отдельном, однократном развертывании есть
нечто текучее.
Уже достижение цели, которую она преследует, неизбеж-
но вызывает изменения в ее состоянии. Совместная охота,
если она результативна, переходит в раздел добычи. Победы,
за исключением "чистых" случаев, когда речь идет только об
уничтожении врагов, вырождаются в мародерство. Плач кон-
чается с удалением покойника: как только он оказывается
там, где ему положено быть, как только все почувствовали
себя от него чуть-чуть в безопасности, возбуждение стаи идет
на убыль, все расходятся. Но отношения с мертвым этим не
исчерпываются. Предполагается, что где-то он продолжает
существовать, его можно призвать в круг живых, чтобы полу-
чить совет и помощь. В заклинании своих мертвых оплаки-
вающая стая конституируется, так сказать, вновь, однако цель
ее действий теперь противоположна первоначальной. Мерт-
вый, который сначала был удален, теперь в определенном
смысле возвращается к своим. Танец бизонов у мандате за-
вершается с приходом бизонов. Приумножающаяся стая, до-
бившись успеха, начинает праздник дележа.
У каждого типа стаи, как мы видим, есть негатив, в кото-
рый она переходит. Однако помимо перехода в негатив, что
кажется естественным, имеются переходы иного рода: пре-
образования различных стай друг в друга.
Подобные случаи можно найти в легендах предков аран-
да. Несколько мужчин затоптали до смерти сильного кенгу-
Стая и религия 141
ру. При этом первый из охотников пал жертвой собствен-
ных товарищей и был ими торжественно погребен: охот-
ничья стая превратилась в оплакивающую стаю. О смысле
причастия уже говорилось подробно: там охотничья стая
переходит в умножающую стаю. Другое превращение зна-
менует собой начало войны: человека убивают, соплемен-
ники его оплакивают, затем формируют войско и отправля-
ются мстить врагу за его смерть. Оплакивающая стая пере-
ходит в военную стаю.
Превращение стай - замечательный процесс. Он происхо-
дит повсюду и обнаруживается в различных сферах человечес-
кой деятельности. Без точного знания о нем вообще невоз-
можно понять какие бы то ни было социальные процессы.
Некоторые из этих превращений выделены из более широ-
ких взаимодействий и зафиксированы. Они обрели свой осо-
бый смысл, превратились в ритуал и воспроизводятся вновь и
вновь совершенно одинаковым образом. Они представляют
собой подлинное содержание, сердцевину всякого значитель-
ного верования. Динамикой стай и особенностями их преоб-
разования друг в друга объясняется подъем мировых религий.
Исчерпывающее объяснение религий здесь невозможно.
Это станет темой отдельной работы. Ниже некоторые соци-
альные и религиозные образования рассматриваются с точки
зрения преобладающих в них стай. Оказывается, существуют
религии охоты и войны, приумножения и плача. У леле в Бель-
гийском Конго охота, несмотря на ее малую продуктивность,
стоит в центре социальной жизни. Живарос в Эквадоре живут
исключительно войной. Для племен пуэбло на юге Соединен-
ных Штатов характерны неразвитость охоты и войны и уди-
вительное неприятие плача, они живут только для мирного
приумножения.
Чтобы понять религии плача, в историческое время охва-
тившие и объединившие землю, нужно обратиться к хрис-
тианству и к одной из разновидностей ислама. Описание
шиитского праздника мухаррам должно показать централь-
ную роль оплакивания в такого рода верованиях. Последняя
глава посвящается встрече священного праздника пасхи в
церкви Гроба Господня в Иерусалиме. Это торжество Вос-
кресения, которым завершается плач христиан и в котором
он находит свой смысл и оправдание.
142 Элиас Канетти
Лес и охота у леле с Касаи
Английскому антропологу Мэри Дуглас в ее новом глубо-
ком и основательном исследовании действительно удалось
обнаружить единство жизни и религии одного африканско-
го народа. Не знаешь, чему больше удивляться в ее работе:
точности наблюдения или открытости и непредвзятости
мысли. Лучше всего выразить свою благодарность, следуя
ей дословно.
Народ леле, живущий в Бельгийском Конго, недалеко от
реки Касаи, насчитывает около 20 000 человек. Их деревни,
представляющие собой компактные квадраты от 20 до 100
хижин, расположены на степных участках всегда неподалеку
от леса. Главную пищу составляет маис, который они возде-
лывают в лесу; каждый год для него расчищается новый учас-
ток, с которого собирают не более одного урожая. Потом на
этом участке растут рафиевые пальмы, с которых буквально
все идет в дело. Молодые листья дают волокна, из которых
мужчины плетут рафиевые покрывала. Мужчины леле, в от-
личие от их соседей, хорошие ткачи. Куски квадратных рогож
служат своего рода деньгами. Из этой пальмы получают еще
высоко ценимое не прокисающее вино. Бананы и пальмы,
хотя они лучше всего растут в лесу, посажены также вокруг
деревни, земляные орехи - только здесь. Все прочие необхо-
димые вещи дает лес: воду, дрова, соль, маис, маниоку, масло,
рыбу и мясо. И у мужчин, и у женщин много разных дел в
лесу. Но каждый третий день женщин выгоняют из леса. Пи-
щей, водой и дровами они должны запастись на день вперед.
Лес становится исключительно мужской территорией.
"Престиж леса необычайно высок. Леле говорят о нем с
почти поэтическим воодушевлением... Часто они подчеркива-
ют противоположность леса и деревни. В разгар дня, когда в
пыльной деревне невыносимо жарко, они охотно спасаются в
прохладном сумраке леса. Работа в лесу их привлекает и раду-
ет, работа где-нибудь еще - просто мука. "Время, - говорят
они, - медленно идет в деревне и мчится в лесу". Мужчины
хвастаются, что могут целый день работать в лесу и не прого-
лодаться, а в деревне все время приходится думать о еде".
Но лес - это еще и опасное место. Кто соблюдает траур
или увидел дурной сон, не должен идти в лес. Такой сон
Стая и религия 143
считается предупреждением. Кто на следующий день не по-
бережется и пойдет в лес, может столкнуться с бедой: на него
рухнет дерево, он порежется ножом или упадет с пальмы.
Если предупреждению не внял мужчина, опасность грозит
только ему персонально. Женщина же, которая пошла в лес в
запретное время, ставит под угрозу всю деревню.
"Величайшее уважение к лесу можно объяснить тремя глав-
ными причинами: он - источник всех полезных и необходи-
мых вещей, таких, как еда, питье, одежда, материал для стро-
ительства домов; он - источник священных снадобий; и,
третье, он - место охоты, которая является в их глазах са-
мым важным из занятий".
У леле просто неудержимое влечение к мясу. Гость будет
тяжко оскорблен, если предложить ему только растительную
пищу. В разговорах о гостях и приемах они охотно обсуждают
количество и качество поданного мяса. При этом они, как и
их южные соседи, не держат коз и свиней. Даже мысль о том,
чтобы съесть животное, выросшее в деревне, им отвратитель-
на. Хорошая пища, говорят они, приходит из леса, где она
чистая и здоровая, как кабан или антилопа. Крысы и собаки
нечисты - хама, то же самое слово применяется для обозна-
чения гноя и экскрементов. Нечистыми считаются также свиньи
и козы только потому, что они выращены в деревне.
Влечение к мясу никогда не заставит их съесть что-нибудь
такое, что не добыто в лесу или на охоте. Они разводят собак
и при желании им не составило бы труда разводить коз.
"Отделение женщин от мужчин, леса от деревни, зависи-
мость деревни от леса и выдворение женщин из леса пред-
ставляют собой важнейшие и постоянно повторяющиеся эле-
менты их ритуала".
Степные участки, сухие и бесплодные, стоят в их глазах
невысоко, они целиком доверены женщинам и считаются
нейтральной зоной между лесом и деревней.
Леле верят в бога, который сотворил людей и животных,
реки и все другие вещи. Они верят также в духов, которых
боятся и о которых говорят сдержанно и осторожно. Духи
никогда не были людьми, и никто из людей их не видел.
Если бы кто увидел духа, то ослеп бы и умер в судорогах.
Духи живут глубоко в лесу, чаще всего у истоков рек. Днем
они спят, ночью ходят по округе. Они не умирают и никогда
144 Элиас К.анетти
не болеют. От них зависит удача на охоте и плодовитость
женщин. Они могут поразить деревню болезнью. Животны-
ми, более всех наделенными сверхъестественной силой, счи-
таются нутрии, резвящиеся вокруг истоков рек - местопре-
бывания духов. Нутрия - это вроде собаки духа, она живет
при нем и слушается его, как собака слушается охотника.
Если нутрия непослушна, дух ее наказывает: дает человеку
убить ее на охоте и тем самым вознаграждает охотника.
По отношению к человеку духи выражают самые разнооб-
разные пожелания, особенно они настаивают на том, чтобы в
деревне царил мир. "Лучшим свидетельством того, что в де-
ревне все в порядке, является удачная охота. Ничтожная доля
мяса, которая досталась каждому из мужчин, женщин и де-
тей от убитой дикой свиньи, никак не могла бы объяснить ту
радость, что выражается по этому поводу несколькими неде-
лями позже. Охота - это духовный барометр, за подъемом и
падением которого ревниво следит вся деревня".
Замечательно, что деторождение и охота называются вмес-
те, как если бы это были взаимосоответствующие функции
мужчин и женщин. Могут сказать так: "Деревня испортилась:
охота не удалась, женщины бесплодны, все умирает". Если
человек доволен положением дел, говорится иначе: "Наша де-
ревня теперь богатая и довольная. Мы убили трех диких сви-
ней, четверо женщин зачали, мы сильны и здоровы".
Самое высокоценимое занятие - это совместная охота.
Дело именно в ней, а не в индивидуальных усилиях одиноч-
ки. "Мужчины, вооруженные луками и стрелами, кольцом
охватывают часть леса. В лес входят загонщики с собаками.
Мальчики и старики, которые едва в состоянии двигаться,
стараются присоединиться к охоте. Особенно важны хозяева
собак, которые, продираясь сквозь кусты, криками возбуж-
дают и направляют собак. Поднятая свинья выскакивает под
стрелы поджидающих охотников. Это самый действенный
метод охоты в густом лесу, когда животное застают врасплох
и поражают стрелами с близкого расстояния.
Удивительно для народа, столь гордящегося своей охотой,
абсолютное отсутствие индивидуальных охотничьих навыков.
Человек, идущий в лес, на всякий случай берет с собой лук и
стрелы, но целится только в птиц и белок, даже не помыш-
ляя в одиночку добыть крупного зверя. Особые приемы охо-
Стая и религия 145
ты в одиночку им совершенно неизвестны. Выслеживание
или подражание крикам животных им чужды, маскироваться
или выкладывать приманку они не умеют. Редко кто заходит
один в чащу леса. Весь их интерес концентрируется на со-
вместной охоте. Человек может натолкнуться на стадо сви-
ней, барахтающихся в болоте, и подобраться так близко, что
будет слышать их дыхание. Но он даже не попытается вы-
стрелить, а на цыпочках отойдет подальше и побежит в де-
ревню за подмогой.
В степи охотятся лишь раз в году в сухое время, когда мож-
но поджечь траву. Чтобы окружить горящее пространство, со-
бираются вместе несколько деревень. Мальчики надеются здесь
на свою первую добычу. Это, должно быть, ужасное побоище.
И это единственный случай, когда команда охотников боль-
ше, чем мужское население одной-единственной деревни.
В лесной охоте участвуют только мужчины и только из одной
деревни. В конце концов деревня является политической и
ритуальной единицей только потому, что является охотничьей
единицей. И не удивительно, что леле считают свою культуру
в первую очередь охотничьей культурой".
Особое значение имеет распределение добычи. Оно строго
упорядочено, причем так, что это подчеркивает религиозный
смысл охоты. У леле имеется три ритуальных сообщества, каж-
дое из них имеет право на свою определенную часть убитого
животного. Первое сообщество - это производители, к кото-
рым причисляются все мужчины, произведшие на свет ребен-
ка. Им идет грудная часть любой дичи, а также мясо всех мо-
лодых животных. Среди производителей выделяются те, кто
произвел дитя мужского и дитя женского пола. Они считают-
ся членами второго, избранного сообщества - это мужчины-
панголины. Их так зовут потому, что только они имеют право
на мясо панголина, броненосца. Третье сообщество - ясно-
видцы. Они получают голову и кишки дикой свиньи.
Если убивают большое животное, оно всегда - и именно
в процессе дележа - становится предметом религиозного
действа. Важнее всех других животных дикая свинья. Ее де-
лят следующим образом: после того, как ясновидцы получи-
ли голову и кишки, грудь идет производителям, плечи - муж-
чинам, которые несли ее домой, шея - владельцам собак,
спина, горло и одна из передних ног - тому, кто убил свинью,
146 Элиас Канетти
а желудок - деревенским кузнецам, изготовившим стрелы.
Структура общества деле укрепляется, так сказать, с каж-
дой охотой. Возбуждение охотничьей стаи превращается в
чувство, связывающее общину в целом. Без насилия над за-
мыслом автора книги можно говорить об охотничьей религии
в подлинном смысле слова. Столь убедительным, исключаю-
щим всякое сомнение образом охотничья религия никогда
не изображалась. Но здесь открывается еще драгоценная воз-
можность увидеть превращение леса в символ массы. Все,
что считается ценным, содержит в себе лес, и самое ценное
приносится тоже лесом. Там живут животные - добыча охот-
ничьих стай, а также грозные духи, отдающие человеку своих
животных.
Военные трофеи живарос
Самый воинственный народ во всей Южной Америке - жи-
варос из Эквадора. Крайне поучительно понаблюдать за их
привычками и ритуалами, касающимися военных действий
и трофеев.
О перенаселении у них не может идти речь. Они вступают
в войну не для завоевания новых земель. Жизненного про-
странства у них не мало, а скорее слишком много. На площа-
ди в 60 000 квадратных километров живут 20 000 человек.
Они не знают больших поселений, даже деревни у них не в
чести. Каждая большая семья со старейшиной во главе зани-
мает отдельный дом, а ближайшая семья живет от них в не-
скольких километрах. Их не связывает никакая политичес-
кая организация. В мирное время каждый отец семейства
является высшей инстанцией, и никто не может ему прика-
зывать. Если бы живарос не выслеживали друг друга с враж-
дебными намерениями, то на гигантских просторах девствен-
ных лесов одна группа вряд ли могла бы повстречать другую.
Цементом, скрепляющим их воедино, является кровная
месть, или, собственно говоря, смерть. Для них не существу-
ет естественной смерти: если человек умирает, значит, враг
заколдовал его издали. Тогда долг близких заключается в том,
чтобы выяснить, кто ответственен за смерть, и отомстить
колдуну. Каждая смерть является, следовательно, убийством,
а за убийство можно мстить только другим убийством. Но,
Стая и религия 147
поскольку смертоносное колдовство производилось на боль-
шом расстоянии, физическая или кровная месть, обязатель-
ная для родственников, возможна лишь в том случае, если
они сумеют отыскать врага.
Следовательно, живарос ищут друг друга, чтобы мстить
друг другу, и поэтому кровную месть можно считать формой
социальной связи.
Семья, живущая вместе в одном доме, образует очень тес-
ное единство. За что берется один мужчина, за то берутся
вместе с ним и другие мужчины дома. В крупные и опасные
экспедиции собираются мужчины нескольких относительно
близко расположенных домов; только для такого настоящего
военного похода с целью мести они выбирают главнокоман-
дующего - опытного, часто пожилого человека, которому на
время похода добровольно подчиняются.
Военная стая является, следовательно, подлинной дина-
мической единицей у живарос. Наряду со статической еди-
ницей, семьей, только она играет заметную роль. С военной
стаей связаны все их праздники. Они собираются вместе за
неделю до похода, а потом, если возвращаются с победой,
устраивают целый ряд больших торжеств.
Военные походы служат исключительно целям разруше-
ния. Всех врагов убивают, за исключением пары юных жен-
щин и, может быть, нескольких детей, которых берут в свою
семью. Вражеская усадьба, домашние животные, посадки -
все уничтожается. Единственное, что на самом деле деле ин-
тересует живарос, - это головы врагов. Тут действительно
настоящая страсть, и высшая цель воина - вернуться из по-
хода по крайней мере с одной такой головой.
Голова особым образом препарируется, усыхая при этом
примерно до размеров апельсина. Это называется цанца. Об-
ладатель цанца пользуется особым уважением. По прошест-
вии некоторого времени - года или двух - устраивается гран-
диозный праздник, центром которого является правильно
препарированная голова. На праздник приглашают друзей,
едят, пьют и пляшут; все согласно ритуальным правилам. Это
торжество насквозь религиозного характера, и наблюдение
показывает, что его подлинным мотивом является жажда при-
умножения и орудий приумножения. Здесь невозможно вхо-
дить в детали, которые в изобилии приводит Карстен в книге
148 Эл час Канетт и
"Кровная месть, война и праздники победы у живарос". До-
статочно указать на важнейший танец живарос, в ходе кото-
рого они по порядку и с воодушевлением заклинают сначала
зверей, на которых охотятся, а потом - половой акт челове-
ка, служащий приумножению семьи.
Танец является как бы введением к большому празднику.
Мужчины и женщины становятся вокруг центрального стол-
ба дома и медленно движутся по кругу, выкрикивая как сло-
ва заклятия имена всех зверей, мясо которых любит человек.
Сюда добавляются некоторые предметы, используемые ин-
дейцами в домашнем хозяйстве и собственноручно ими изго-
товляемые. За каждым именем громко и возбужденно вы-
крикивается "хей!"
Танец начинается пронзительным свистом. Сама магичес-
кая формула гласит:
"Хей, хей, хей!
Обезьяна, хей!
Красная, хей!
Коричневая обезьяна, хей!
Черная обезьяна, хей!
Капуциновая обезьяна, хей!
Серая обезьяна, хей!
Дикая свинья, хей!
Зеленый попугай, хей!
Долгохвостый, хей!
Домашняя свинья, хей!
Жирная, хей!
Женское платье, хей!
Пояс, хей!
Корзинка, хей!"
Заклинание продолжается примерно час, все это время тан-
цующие движутся то вправо, то влево. Каждый раз, как только
они останавливаются, чтобы изменить направление движения,
раздается громкий свист и крики "чи, чи, чи, чи", как будто
этим криком пытаются поддержать непрерывность процесса.
Другое заклинание относится к женщинам и их плодови-
тости:
"Хей! Хей! Хей!
Баба, хей! Баба, хей!
Совокупленье, хей!
Цанца пусть поможет, хей!
Стая и религия
Пары, хей! Пары, хей!
Баба, хей! Баба, хей!
Пусть это будет, хей!
Мы это делаем, хей!
Это будет славно, хей!
Хватит, хей!"
Центром песнопений и всех прочих действий во время
праздника является цанца - добытая в бою, препарирован-
ная и высушенная голова врага. Его дух все время пребыва-
ет поблизости от головы и крайне опасен. Его всячески ста-
раются приручить; если удалось поставить его себе на служ-
бу, он может принести огромную пользу. Он заботится о
том, чтобы умножались свиньи и куры на дворе, благодаря
ему умножаются клубни маниока. Все, что пожелаешь при-
умножить, он приумножает. Однако превратить его в раба
совсем не просто. Поначалу он полон жажды мести, невоз-
можно даже вообразить, что он может сделать с человеком.
Но число действий и ритуалов, служащих тому, чтобы под-
чинить его воле хозяина, поистине удивительно. Праздник,
длящийся много дней, завершается тем, что голова и дух, к
ней относящийся, оказываются полностью в его распоря-
жении.
Если взглянуть на цанца с позиций знакомой нам воен-
ной морали, она, можно сказать, представляет собой то, что
мы называем трофеем. На войну идут, чтобы добыть голову,
и это единственная добыча. Но сколь бы маленькой она ни
казалась, особенно когда сморщится до размеров апельси-
на, она вмещает в себя все, что только можно пожелать.
Она творит любое угодное приумножение: животных и рас-
тений, необходимых для жизни, предметов, изготовляемых
дома, и, наконец, собственно людей. Это невероятно кон-
центрированная добыча, и заполучить ее в руки недостаточ-
но, надо еще много работать, стараясь превратить ее в то,
чем она должна стать для человека. Этот труд венчается со-
вместным возбуждением праздника, особенно его магичес-
кими заклинаниями и танцами. В целом праздник цанца -
это праздник приумножающей стаи. Военная стая, если ей
везет, выливается в приумножающую стаю празднества; в
превращении одной в другую заключается подлинная дина-
мика религии живарос.
150 Элиас Канетти
Танец дождя у индейцев пуэбло
Существуют танцы приумножения, задача которых - вызвать
дождь. Танцоры, так сказать, вытопывают дождь из земли.
Топанье ног - как падение капель дождя. Если дождь начи-
нается во время танца, танец прекращается. Танец, изобра-
жающий дождь, в конце концов переходит в дождь. Группа
примерно из 40 человек, совершая ритмические движения,
превращается в дождь.
Дождь - это важнейший символ массы у народов пуэбло.
Он играл важную роль даже у их предков, которым случалось
жить и в других местах. Но с тех пор, как они обосновались на
сухих нагорьях, значение дождя так возросло, что он составля-
ет теперь глубинную основу их верований. Маис, необходи-
мый для жизни, и дождь, без которого не вырастет маис, -
вот что стоит в центре всех их церемоний. Разнообразные вол-
шебные средства, применяемые, чтобы вызвать дождь, кон-
центрируются и усиливаются во время танца дожд^.
Важно, что этому танцу не свойственно беснование, ко-
торое не отвечает природе самого дождя. В облаке, в кото-
ром он приближается, дождь представляет собой единство.
Облако высоко и далеко, оно белое и мягкое и, приближа-
ясь, будит в человеке радостные чувства. Но, разрешаясь
дождем, оно распадается: отдельными каплями достигает
дождь людей и почвы, где и исчезает. Танец, который дол-
жен привлечь дождь, сам в него превратившись, представ-
ляет собой скорее бегство и распад массы, чем ее образова-
ние. Танцоры желают, чтобы дождь пришел, однако он дол-
жен не оставаться там, вверху, а пролиться на землю. Обла-
ко - это дружественная масса, и насколько она дружест-
венна, видно по тому, что оно приравнивается к предкам.
Мертвые возвращаются в облаке дождя и приносят достаток
и довольство. Если летом под вечер на небе появляются до-
ждевые облака, детям говорят: "Смотрите, дедушка идет".
Подразумевается при этом не умерший член семьи, а пре-
док вообще.
Священники, пребывающие в ритуальном уединении во-
семь дней подряд, уйдя в себя, неподвижно сидят перед ал-
тарями и призывают дождь:
Стая и религия
"Где бы ни было ваше постоянное жилище,
Оттуда вы отправитесь в путь,
Ваши ветром гонимые облачка,
Ваши тонкие облачные полоски
Наполните живой водой.
Вы пришлете нам, чтобы остался у нас,
Ваш прекрасный дождь, ласкающий землю
Здесь в Итеване,
Селении наших отцов
И матерей,
Тех, кто были живыми до нас.
Вы придете все к нам
С вашей неисчислимой массой воды".
Человеку нужна неисчислимая масса воды, однако эта
масса, собранная в облаках, распадается на капли. В танце
дождя акцент делается на распаде. Речь идет о доброй массе -
не об опасном звере, которого нужно убить, не о ненавист-
ном враге, с которым предстоит сразиться. Она отождествля-
ется с массой предков, которые у пуэбло мирно настроены и
доброжелательны.
Драгоценная масса, каплями выпадающая на землю, пере-
ходит в другую массу, необходимую для жизни, - в маис.
Как и при всякой жатве, предполагается сбор урожая в гру-
ды. Это как раз противоположный процесс: дождевое облако
распадается на капли, урожай, наоборот, собирается в груды,
так сказать, зерно к зерну или початок к початку.
Благодаря этой пище мужчины становятся сильными, а
женщины плодовитыми. Слово "дети" часто появляется в за-
клинаниях. Священник говорит о всех живущих членах рода
как о детях, но также и о мальчиках и девочках как о тех,
"чей жизненный путь еще впереди". Мы сказали бы, что они -
будущее племени. Он выражает это в более точном образе -
их жизненный путь еще впереди.
Так что важнейшие массы в жизни пуэбло - это предки и
дети, дождь и маис, или, если следовать, так сказать, при-
чинному порядку, - предки, дождь, маис, дети.
Из четырех видов стаи охотничья и военная им совершен-
но чужды. У них сохранились лишь остаточные элементы за-
гонной охоты на кроликов. Существует и сообщество воинов,
но его функции скорее полицейские, а в полиции надобность
практически отсутствует. Оплакивающая стая играет у них на
удивление малую роль. Смерть, по возможности, не превра-
152 ЭлиасКанетти
щают в событие, и мертвого, как индивидуума, стараются
поскорее забыть. По истеченими четырех дней после смерти
старший священник внушает опечаленным родственникам,
что уже не надо думать о мертвом: "Он уже четыре года как
мертв!" Смерть отодвигается в прошлое, боль становится легче
переносимой. Пуэбло не знают оплакивающих стай - они
изолируют боль.
Единственной активной и многообразно проявляющейся
формой стаи остается у них стая приумножения. На ней дер-
жится вся общественная жизнь. Можно сказать, что они жи-
вут лишь для приумножения, и это приумножение ориенти-
ровано исключительно позитивно. Двуличье Януса, свойствен-
ное столь многим народам: собственное приумножение, с од-
ной стороны, истребление врагов - с другой, им неизвестно.
Дождь и маис сделали их мирными людьми, жизнь их прохо-
дит в кругу собственных детей и предков.
Динамика войны:
первый мертвый, триумф
Внутренняя, или идейная, динамика войны, изначально вы-
глядит так: из оплакивающей стаи, собравшейся вокруг мерт-
вого, образуется военная стая, которая мстит за него. Из по-
бедоносной военной стаи образуется приумножающая стая
триумфа.
Именно первый мертвый будит во всех остальных ощуще-
ние надвигающейся угрозы. Значение первого мертвого при
начале войн трудно переоценить. Властители, желающие раз-
вязать войну, хорошо знают, что надо обязательно отыскать
или создать первого мертвого. Не имеет большого значения,
чем он является в своей группе. Это может быть человек, не
имеющий особого влияния, иногда даже совсем неизвестный.
Важна его смерть, все другое не играет роли: люди должны
верить, что ответственность за это несет враг. Каковы бы ни
были причины и обстоятельства убийства, все они несущест-
венны, кроме одного: умер член группы, к которой причис-
ляют себя все остальные.
Моментально возникающая группа оплакивания дей-
ствует как массовый кристалл, она, так сказать, открыва-
ется: в нее вливаются все, ощущающие тревогу. Ее образ
Стая и религия 153
мыслей преобразуется в образ мыслей военной стаи.
Война, требующая для своего возникновения одного или
немногих мертвых, порождает затем огромное их количество.
Плач по ним, когда победа достигнута, в отличие от началь-
ного момента, сильно приглушен. Победа означает если не
полное уничтожение, то резкое уменьшение численности вра-
гов; поэтому оплакивание своих мертвых становится менее
важным. Они как передовой отряд, посланный в страну мерт-
вых и уведший за собой еще большее количество врагов. Так
они освободили всех от страха, без которого войны вообще
не было бы.
Враг побежден, угроза, сплотившая народ, отпала, и каж-
дый теперь думает о себе. Военная стая рассыпается для гра-
бежа, подобно тому, как это происходит с охотничьей стаей
при дележе добычи. Если на самом деле угроза не восприни-
малась как всеобщая, увлечь людей на войну можно было
только перспективой грабежа. В этом случае грабеж всегда
дозволен: полководец старого закала не рискнул бы поме-
шать в этом своим людям. Однако опасность полного разло-
жения войск при этом столь велика, что всегда изобретались
средства восстановления воинского духа. Лучшим средством
были празднования победы.
В противопоставлении уменьшившегося числа врагов соб-
ственному приумножению заключается подлинный смысл
праздников победы. Собирается весь народ - мужчины, жен-
щины, дети. Победители маршируют в тех же порядках, в
каких отправлялись на войну. Демонстрируя себя народу, они
заражают его настроением победы. К ним стекается все больше
людей, пока в конце концов не собираются все, кто в со-
стоянии покинуть свое жилище.
Однако победители демонстрируют не только себя. Они
много принесли с войны - принесли как приумножители.
Добыча выставляется напоказ. Здесь изобилие ценных и нуж-
ных вещей, и каждому что-нибудь да достанется: победо-
носный полководец или император провозглашает большие
раздачи, или отменяет ограничения рационов, или обещает
еще какие-нибудь блага. Военная добыча состоит не только
из золота и товаров. Победители привели с собой пленных,
и их многочисленность наглядно свидетельствует об умень-
шении числа врагов.
154 Элиас Канетти
В обществах, претендующих на цивилизованность, дело
ограничивается демонстрацией плененных врагов. Другие,
кого мы считаем варварами, требуют большего: собравшись
вместе и уже не чувствуя непосредственной угрозы, они хо-
тят пережить уменьшение числа врагов. Для этого произво-
дятся публичные казни пленных, о которых сообщается при
описании победных торжеств многих воинственных народов.
Поистине фантастических размеров достигали эти казни в
столице королевства Дагомеи. Здесь установился обычай еже-
годного праздника, длившегося несколько дней, во время
которого ставился кровавый спектакль: по королевскому при-
казу сотни пленных обезглавливались на глазах всего народа.
На помосте в окружении ближайших соратников восседал
король. Внизу волновался народ. По кивку короля палач при-
нимался за работу. Головы казненных бросали в кучу; кучи
голов виднелись повсюду. Торжественные процессии двига-
лись по улицам, по сторонам которых на виселицах болта-
лись голые тела казненных. Чтобы не оскорбить взгляд мно-
гочисленных жен короля, их приводили в пристойный вид -
кастрировали. В заключительный день праздника двор снова
собирался на одном из возвышений, и наступало время раз-
дачи подарков народу. В толпу бросали раковины, заменяв-
шие деньги, из-за них вспыхивали схватки. Потом туда же
отправляли тела обезглавленных пленников, которые толпа
разрывала на части и, как сообщается, в горячке поедала.
Каждый хотел урвать себе кусок врага: это можно понимать
как причастие триумфа. За людьми следовали животные, но
враг, конечно, был важнее.
Есть свидетельства европейцев, наблюдавших такие празд-
нества в XVIII в. Это были представители белой расы из тор-
говых колоний на побережье. Предметом торговли были рабы,
для закупки рабов они и приезжали в столицу королевства
Абомею. Король продавал европейцам часть своих пленни-
ков. Для этой цели предпринимались военные походы, и ев-
ропейцев тогда это вполне устраивало. Конечно, быть сви-
детелями ужасных массовых казней им нравилось меньше,
но их присутствие считалось при дворе хорошим тоном. Они
старались убедить короля, что пленников, предназначенных
на казнь, лучше продать им в качестве рабов. Они, следова-
тельно, действовали гуманно и одновременно с выгодой для
Стая и религия 155
бизнеса. Однако, к удивлению своему, они видели, что ко-
роль при всей его жадности не соглашается на эти предложе-
ния. Во времена, когда рабов не хватало, отчего страдал биз-
нес, тупоумие короля просто выводило их из себя. Они не
понимали, что для короля власть важней, чем состояние.
Народ привык к демонстрации жертв. В этом наглядном
уменьшении числа врагов, происходящем в грубой и жесто-
кой форме, он черпал уверенность в собственном приумно-
жении. Последнее же было прямым источником королев-
ской власти. Спектакль оказывал двоякое воздействие. Для
короля это был надежный способ убедить народ, что под его
владычеством приумножение гарантировано, и тем самым
удержать его в состоянии религиозно преданной массы. Но
одновременно внушался страх перед королевским приказом.
Распоряжения о казнях исходили от него лично.
Крупнейшим общественным событием у римлян был три-
умф. На него сходился весь город. Но когда империя достиг-
ла высот могущества и уже нечего стало без конца завоевы-
вать, была учреждена победа как таковая, приходившая пе-
риодически по календарю. На арене на глазах людских скоп-
лений шли бои, лишенные всякой политической подоплеки,
но не лишенные смысла: смысл состоял в том, чтобы будить
и поддерживать в народе ощущение победы. Римляне, как
зрители, сами не сражались, но они сообща решали, кто по-
бедитель, и приветствовали его совсем как в прежние дни.
Дело было только в ощущении победы. Сами войны, казав-
шиеся уже ненужными, потеряли в своем значении.
У исторических наций такого рода война стала единствен-
ным средством приумножения. Будь это захват вещей, необ-
ходимых для жизни, или угон жителей в рабство - все дру-
гие, более терпимые формы приумножения были отброшены
и стали считаться недостойными. Сформировалось нечто вроде
государственной военной религии, нацеленной на стремитель-
ное приумножение.
Ислам как военная религия
У верующих магометан есть четыре повода собраться вместе.
1. Несколько раз в день они собираются на молитву, к
которой их призывает голос, доносящийся с высоты. Тут воз-
156 Элиас Канетти
никают малые ритмичные группы, которые можно обозна-
чить как молитвенные стаи. Каждое движение строго пред-
писано и определенным образом ориентировано, а именно по
отношению к Мекке. Раз в неделю, во время праздника пят-
ницы, стаи перерастают в массы.
2. Они собираются на священную войну против неверных.
3. Они собираются в Мекке во время большого паломни-
чества.
4. Они собираются на Страшном Суде.
В исламе, как и в других религиях, величайшее значение
имеют невидимые массы. Но гораздо острее, чем в других
мировых религиях, здесь выражены двойные массы, проти-
востоящие друг другу.
По трубному гласу Страшного Суда все мертвые восстают
из могил и устремляются, как по команде, на Поле Суда.
И предстают перед Богом двумя отдельными неисчислимы-
ми массами: верующие с одной стороны, неверующие -
с другой. И Бог судит каждого из них.
Все человеческие поколения, таким образом, собираются
вместе, и каждый из людей думает, что лег в могилу лишь
накануне. О неизмеримом времени, прошедшем со дня его
похорон, ни один не имеет представления. Смерть была без
памяти и сновидений, но трубный зов будет услышан каждым.
"В тот день люди сойдутся множествами". Вновь и вновь
в Коране заходит речь о множествах этого великого дня. Это -
величайшие из всех масс, которые только способен вообра-
зить верующий магометанин. Большее число людей, чем все,
кто когда-либо жил, собранное на одном месте, невозможно
помыслить. Это единственная масса, которая уже не растет,
и она обладает величайшей плотностью, ибо каждый на сво-
ем месте доступен взору судьи.
Однако при всей своей величине и плотности она с начала
и до конца разделена на две половины. Каждый точно знает,
что его ждет; в одних душах - надежда, в других - ужас.
"В этот день будут лучащиеся лица, смеющиеся, радующие-
ся, и в этот день будут лица, покрытые грязью, покрытые
тьмой: это лица неверных и святотатцев". Поскольку речь
идет об абсолютно справедливом приговоре - каждое деяние
зарегистрировано и письменно заверено, - никому не избе-
жать предназначенной ему судьбы.
Стая и религия 157
Разделение массы на две в исламе носит безусловный ха-
рактер, граница проходит между верующими и неверующи-
ми. Их судьба, навсегда разделенная, состоит в том, чтобы
сражаться друг с другом. Религиозная война считается свя-
щенным долгом, так что еще при этой жизни в каждой битве
предвосхищается - менее масштабно, конечно, - двойная
масса Страшного Суда.
Совсем другой образ, с которым связана не менее свя-
щенная обязанность магометанина, - паломничество в
Мекку. Здесь речь идет о длящейся массе, образующейся по-
степенным током паломников из всех стран, где живут пра-
воверные. В зависимости от удаления места проживания от
Мекки она может растягиваться на недели, месяцы и даже
годы. Обязанность совершить паломничество хоть раз в
жизни окрашивает все земное существование человека. Кто
не совершил паломничества, тот в действительности не жил.
Оно, так сказать, сжимает все пространство, где распро-
странилась вера, и помещает его в одно место, в котором
был ее исток. Паломники - мирная масса. Они озабочены
только и единственно достижением своей цели. Покорять
неверных - не их задача, они должны только достичь на-
значенного места.
Особым чудом считается способность города размеров
Мекки вместить эти бесчисленные толпы паломников. Ис-
панский пилигрим Ибн Убаир, который в конце XII в. оста-
навливался в Мекке и оставил ее подробное описание, по-
лагает, что даже в крупнейших городах мира не найдется места
для такого множества людей. Но Мекке дарована способ-
ность растягиваться для вмещения масс; ее можно сравнить
с маткой, которая может становиться больше или меньше в
зависимости от размера содержащегося в ней эмбриона.
Ключевой момент паломничества - день на горе Арафат.
Здесь должны собраться 700 000 человек. Нехватка воспол-
няется ангелами, невидимо становящимися между людьми.
Но вот дни мира миновали, и война вновь вступает в свои
права. "Мухаммед, - говорит один из лучших знатоков ис-
лама, - пророк борьбы и войны... То, что он сначала совер-
шил у себя в арабском мире, он оставил как завет всем пра-
воверным: борьба с неверными, распространение не столько
веры, сколько власти веры, которая есть власть Аллаха. По-
158 ЭлиасКанетти
этому воины ислама должны стремиться не столько к обра-
щению, сколько к покорению неверных",
Коран, боговдохновенная книга пророка, не оставляет в
этом никакого сомнения. "А когда кончатся месяцы священ-
ные, то избивайте неверных, где их найдете, захватывайте
их, осаждайте, устраивайте засаду против них во всяком скры-
том месте".
Религии оплакивания
Религии оплакивания дали миру его лицо. В христианстве они
достигли своего рода общезначимости. Стая, на которой они
держатся, существует недолго. Что придало верованиям, возни-
кающим из оплакивания, такую стабильность? Откуда взялось
это своеобразное упорство, пронесенное сквозь тысячелетия?
Легенды, вокруг которых они формируются, повествуют о
человеке или Боге, который умер по несправедливости. Это
всегда рассказ о преследовании, идет ли речь об охоте или
травле. Это может быть связано и с неправедным судом. Если
дело происходит на охоте, попадают не в того, лучший охот-
ник гибнет вместо преследуемого животного. Может возни-
кнуть обратная ситуация, когда преследуемый зверь набра-
сывается на охотника и наносит ему смертельные раны, как
в легенде об Адонисе и вепре. Именно этой смерти не должно
было быть, и боль о ней поистине беспредельна.
Бывает, что погибшего любит и оплакивает богиня, как
Афродита Адониса. В Вавилоне она именовалась Иштар, а
прекрасным, безвременно погибшим юношей был Таммуз.
У фригийцев это была богиня-мать Кабела, оплакивавшая сво-
его юного возлюбленного Ammaca: "Она стала как сумасшед-
шая, запрягла в колесницу львов, носилась со своими кори-
бантами, которые стали такими же бешеными, как она сама,
по всей горе Ида и выла о своем Аттисе; один из корибантов
отрезал куски от своего тела, другой носился по горе с разве-
вающимися волосами, третий дул в рог, еще один бил в бара-
бан или, создавая адский грохот, ударял друг о друга медные
тарелки; вся Ида впала в неистовство и беснование".
В Египте Изида потеряла Озириса, своего супруга. Она без
устали ищет его, тоскует и зовет, пока, наконец, не находит:
"Приди в свой дом, приди в свой дом... Я не вижу тебя, но
Стая и религия 159
мое сердце бьется о тебе, и мои глаза жаждут тебя. Приди же
к той, что любит тебя, любит тебя, Благословенный! Приди к
твоей сестре, приди к твоей жене, о ты, чье сердце останови-
лось. Приди к хозяйке твоего дома. Я сестра твоя по матери,
ты не должен покинуть меня. Боги и люди повернулись к
тебе и оплакивают тебя... Я зову тебя и рыдаю так, что плач
мой доносится до небес, но ты не слышишь моего плача, а я
ведь твоя сестра, которую ты любил на Земле. Ты никого не
любил, только меня, брат мой!"
Бывает так - это более поздний и уже не мифологичес-
кий случай, - что группа учеников и последователей опла-
кивает погибшего, как, например, Иисуса или Хуссейна, пле-
мянника пророка, подлинного мученика шиитов.
Охота или преследование обычно изображены во всех под-
робностях, это точный рассказ о лично пережитых событиях.
Всегда льется кровь, даже в гуманнейших из всех страстей -
в страстях Христовых - не обошлось без крови и ран. Каж-
дая частность событий, из которых складываются страсти,
воспринимается как вопиющая несправедливость, и чем даль-
ше от мифических времен, тем сильнее стремление продлить
страдания, наделив их бесчисленными человеческими черта-
ми. При этом охота или травля всегда оказываются воспри-
нятыми со стороны жертвы.
В момент кончины формируется оплакивающая стая, в
плаче ее звучит особенная нота: он умер во имя людей, тех,
кто собрался вокруг его тела. Он - их спаситель: потому ли,
что был величайшим среди них охотником, потому ли, что у
него были другие, высшие достоинства. Его исключитель-
ность всячески подчеркивается: именно он - тот, кто не мог,
не должен был умереть. Плачущие отказываются признать
эту смерть. Они хотят, чтобы он снова жил.
В изображениях архаичных оплакивающих стай, в част-
ности, в приведенном мной австралийском примере, под-
черкнуто, что оплакивать начинают уже умирающего. Живу-
щие стремятся его удержать и закрывают своими телами.
Они захватывают его в свою кучу, тесно сжимают со всех
сторон и стараются не отпустить. Иногда его продолжают
звать и после наступления смерти, и лишь когда совсем ясно,
что он уже не вернется, начинается второй этап - переме-
щение в царство мертвых.
160 Элиас К.анетти
В оплакивающей стае, о которой здесь идет речь, то есть
той, что, складывая легенду, сама складывается вокруг дра-
гоценного покойника, процесс умирания всячески продле-
вается. Его приверженцы, или верующие, что здесь одно и то
же, отказываются его отдать. Первый этап, этап удержания,
здесь решающий, на нем лежит вся нагрузка.
Это время, когда люди стекаются со всех сторон и привет-
ствуется каждый, кто готов участвовать в оплакивании.
В подобных культах оплакивающая стая открывается и рас-
ширяется в массу, которая неудержимо растет. Это случается
на торжествах в честь мертвого, когда изображаются его страс-
ти. К празднованию присоединяются целые города и прите-
кающие со всех сторон толпы паломников. Открывание оп-
лакивающей стаи может происходить также в иных, более
масштабных временных отрезках, когда умножается не кон-
кретная масса, а число верующих вообще. Все начинается с
нескольких учеников, стоящих возле креста, они - ядро плача.
На первом празднике пятидесятницы было, пожалуй, чело-
век 600 христиан, во времена императора Константина их
стало десять миллионов. Но ядро религии осталось тем же,
центр ее - оплакивание.
Почему столь многие присоединяются к оплакиванию? Чем
оно притягивает? Зачем оно вообще нужно человеку? Со все-
ми, кто примыкает к плачу, происходит одно и то же: охот-
ничья или преследующая стая, превратившись в оплакиваю-
щую стаю, очищается от греха. Люди всегда были гонителями,
гонителями они живут и дальше, каждый на свой лад. Они
жаждут чужой плоти, вгрызаются в нее и питаются муками
слабых созданий. В их глазах отражаются тускнеющие глаза
жертвы, и последний крик ее, которым они насладились, не-
изгладимо врезается в их души. Может быть, в большинстве
своем они даже не догадываются, что, питая свои тела, питают
мрак внутри себя. Однако страх и вина растут неудержимо, и,
сами того не сознавая, они стремятся к искуплению. Поэтому
они стекаются к тому, кто умер за них, и, рыдая вокруг него,
сами ощущают себя гонимыми. Что бы они ни творили в ос-
тальное время, сколько бы ни причиняли зла - в этот момент
они на стороне того, кто страдает. Внезапная и далеко идущая
смена партий! Она освобождает их от вины за смерть других,
но также и от страха перед собственной смертью. Что бы они
Стая и религия 161
ни причинили другим, один из этих других все взял на себя:
если они будут ему верны и безоговорочно преданы, то суме-
ют, как им кажется, избегнуть мести.
Следовательно, религии оплакивания будут необходимы
для душевного уклада человека до тех пор, пока он не пере-
станет собираться в стаи для убийства.
Из всех религий оплакивания, дошедших до нас, а пото-
му поддающихся детальному разбору, самая поучительная -
шиитская ветвь ислама. Было бы правильно также рассмот-
реть культ Таммуза или Адониса, Озириса или Аттиса. Но
они принадлежат ушедшим временам, о них мы знаем толь-
ко из клинописи и иероглифов или же из сообщений клас-
сических авторов, и хотя сообщения эти бесценны, гораздо
более доказательно будет разобрать такую веру, которая су-
ществует и ныне, и там, где существует, проявляет себя ост-
ро и однозначно.
Самой важной из религий оплакивания является христи-
анство. О его католической разновидности еще пойдет речь.
Что же касается конкретных мгновений христианства - мгно-
вений массового возбуждения, то вместо подлинного опла-
кивания, ставшего уже редким, мы рассмотрим праздник
Воскресения Христова в Храме Гроба Господня в Иерусали-
ме. Оплакивание же само по себе, как страстно мечущаяся
стая, перерастающая в подлинную массу, неизгладимо запе-
чатлено в шиитском празднике мухаррам.
Праздник мухаррам у шиитов
Из ислама, в характере которого безошибочно узнается воен-
ная религия, благодаря расколу родилась религия оплакива-
ния, самая концентрированная и резко выраженная из всех
существующих, - шиитская вера. В Иране и Йемене это
официальная религия. Она также широко распространена в
Индии и Ираке.
Шииты веруют в духовного и мирского вождя всех едино-
верцев, которого называют имамом. Его роль более значитель-
на, чем роль папы у католиков. Он - носитель божественного
света. Он непогрешим. Спасется только тот верующий, кото-
рый следует за своим имамом: "Кто умер, не зная истинного
имама своего времени, тот умер смертью неверного".
6 Канетти Э.
162 Элиас К-анетти
Имам происходит по прямой линии от пророков. Али, зять
Мухаммеда, женатый на его дочери Фатиме, считается пер-
вым имамом. Пророк доверил Али особенные познания, ко-
торые скрыл от других своих приверженцев, и они стали на-
следуемым семейным достоянием. Он прямо назвал Али сво-
им преемником в делах вероучения и власти. Только Али,
как избранный велением Пророка, удостоен титула "Влады-
ка правоверных". Сыновья Али - Хасан и Хуссейн унасле-
довали его должность: они были внуками пророка, Хасан стал
вторым, Хуссейн - третьим имамом. Всякий другой, кто пре-
тендовал владычествовать над правоверными, считался узур-
патором.
Политическая история ислама после смерти Мухаммеда
способствовала формированию легенды об Али и его сыновьях.
Али был не сразу избран калифом. В течение 24 лет после
смерти Мухаммеда трое других его соратников поочередно
возводились в это достоинство. Лишь когда умер последний
из них, к власти пришел Али, но царствовал недолго. Во вре-
мя пятничной молитвы в большой мечети Куфы его убил
отравленным мечом один из фанатичных противников. Стар-
ший сын Али Хасан отдал свои права в откуп за сумму в
несколько миллионов дирхемов и вернулся в Медину, где
через несколько лет умер от последствий разгульной жизни.
Подлинным ядром шиитской веры стали страдания его
младшего брата Хуссейна. Хуссейн был полной противопо-
ложностью старшему брату. Сдержанный и серьезный, он
скромно жил в Медине. Став после смерти брата главой шии-
тов, избегал участвовать в политических интригах. Но когда
царствующий калиф в Дамаске умер, и трон намеревался за-
нять его сын, Хуссейн отказался его признать. Жители беспо-
койного города Куфы в Ираке написали Хуссейну, что видят
его калифом, и звали к себе. Ему надо было только прибыть в
Куфу, и успех был бы обеспечен. И Хуссейн отправился в путь
с семьей, женщинами, детьми и кучкой соратников. Это был
долгий путь через пустыню. Но когда караван уже почти до-
стиг Куфы, горожане изменили свое решение. Начальник го-
рода выслал превосходящее количество всадников и потребо-
вал сдаться. Хуссейн отказался. Тогда ему отрезали доступ к
воде. Воины окружили маленький отряд. На равнине Кербелы
в десятый день месяца мухаррам 680 г. по нашему летоисчис-
Стая и религия 163
лению Хуссейн и его отважно сражавшиеся спутники были
атакованы и разбиты. 87 человек пали вместе с ним, среди них
многие из его семьи и семьи брата. На его трупе было 33 следа
от ударов копий и 34 раны от мечей. Командир вражеского
войска приказал всадникам проскакать по трупу Хуссейна. Внук
пророка был втоптан в землю лошадиными копытами. Его
отрезанную голову послали калифу в Дамаск. Калиф воткнул
ей в рот свой посох. Старый соратник Мухаммеда, присут-
ствовавший при этом, упрекнул его: "Вынь посох, я видел,
как этот рот целовал рот пророка".
"Несчастья семьи пророка" стали с тех пор главной те-
мой шиитской вероучительной литературы. "Настоящего
шиита узнают по тому, что тело его изнурено воздержанием,
губы пересохли от жажды, а глаза опухли от беспрерывного
плача. Настоящий шиит нищ и гоним, как семейство, за ко-
торое он предстоит и страдает. В семье пророка это стало
почти профессией - быть преследуемым и гонимым".
Начиная с горестного события при Кербеле, история рода
пророка представляет собой бесконечную хронику мук и го-
нений. Изложение их в поэзии и прозе составило богатую
мартирологическую литературу. Они стали поводом собра-
ний шиитов в первой трети месяца мухаррам, десятый день
которого - ашура - отмечается как годовщина трагедии при
Кербеле. "Наши памятные дни - наши траурные встречи", -
так завершает один шиитски настроенный князь свое сти-
хотворение, посвященное страданиям семьи пророка. Траур
и плач по несчастьям семейства алидов и мученикам его пред-
ставляют собой единственное дело истинно верующего. "Тро-
гательней, чем слезы шиита", - гласит арабское присловье.
"Плач по Хуссейну, - пишет современный индиец, принад-
лежащий к шиитской вере, - это цена нашей жизни и на-
шей души; без этого мы были бы неблагодарнейшими из со-
зданий. Даже в раю мы будем печалиться о Хуссейне... Траур
по Хуссейну - это знак подлинности ислама. Шиит не мо-
жет не плакать. Его сердце - это живая могила, настоящая
могила для головы обезглавленного мученика".
Переживание личности и судьбы Хуссейна представляет
собой эмоциональное ядро веры. Это главный источник, из
которого струится религиозный опыт. Его смерть истолкова-
на как принесение себя в жертву, через его страдания святые
164 Элиас К-анетти
достигают рая. Представление о посреднике изначально было
чуждо исламу. В шиизме со смерти Хуссейна оно стало гос-
подствующим.
Могила Хуссейна на равнине Кербелы издавна стала важ-
нейшим местом паломничества шиитов. Ее окружают 4000
ангелов, днем и ночью оплакивающих его. Каждого палом-
ника, откуда бы он ни пришел, они провожают до самой
границы. Кто поклонится этой могиле, получает большие пре-
имущества. На него никогда не рухнет крыша дома. Он ни-
когда не утонет. Он не погибнет в огне. Не будет пожран
дикими зверями. Тому же, кто молится здесь с истинной ве-
рой, будет добавлено годов жизни. Он получит фору в 1000
паломничеств в Мекку, 1000 мученических смертей, 1000 го-
лодных дней, 1000 отпущений рабов на волю. На следующий
год его не обуяют дьявол и злые духи. Умрет он - его похо-
ронят ангелы, и в день воскрешения он восстанет с привер-
женцами имама Хуссейна, которого опознают по знамени в
руках. Имам с триумфом поведет своих паломников прямой
дорогой в рай,
Согласно другому поверью, все, кто похоронен у могилы
имама, в день воскрешения не будут подвергнуты проверке,
как бы они ни грешили в жизни, а прямо с погребальных
полотен будут закинуты в рай, где ангелы встретят их привет-
ственными рукопожатиями.
Поэтому старые шииты переселяются в Кербелу, чтобы
здесь умереть. Другие, живущие на большом удалении от свя-
щенного города, завещают похоронить их в Кербеле. Уже
много столетий из Персии и Индии стекаются в Кербелу бес-
конечные караваны мертвых; город превратился в одно ги-
гантское кладбище.
Где бы ни жили шииты, их самый большой праздник -
дни месяца мухаррам, на которые пришлись страдания Хус-
сейна. Десять дней вся персидская нация в трауре. Король,
министры, чиновники - все в черных или серых одеждах.
Солдаты и погонщики мулов ходят в выпущенных рубахах с
открытой грудью, что является знаком величайшего горя. Празд-
ник начинается в первый день мухаррама, он же - первый
день нового года. С многочисленных кафедр проповедники
повествуют о страданиях Хуссейна. Все изображается в под-
робностях, не упускается ни один эпизод. Слушатели пережи-
Стая и религия 165
вают необычайно глубоко. "О, Хуссейн! О, Хуссейн!", - зву-
чат вопли, сопровождаемые стонами и плачем. Скандирова-
ние длится до вечера, проповедники сменяют друг друга на
кафедрах. Первые девять дней по улицам бродят группы го-
лых до пояса мужчин, у которых грудь и спина раскрашены в
красную и черную краску. Они рвут на себе волосы, ранят
себя ножами, бичуют тяжелыми цепями, пускаются в дикие
танцы. Иногда вспыхивают кровавые схватки с иноверцами.
Праздник достигает кульминации на десятый день мухар-
рама, когда отправляется в путь торжественная процессия,
изображающая похороны Хуссейна. В центре восемь мужчин
несут гроб Хуссейна. За ними следуют примерно пятьдесят
человек, вымазанных в крови и распевающих воинственные
песни. Потом ведут боевого коня Хуссейна. Потом обыкно-
венно следует еще одна группа - около полусотни мужчин,
ритмично бьющих друг друга деревянными палками. Неис-
товство, в которое впадают при виде процессии оплакиваю-
щие массы, невозможно себе представить. Описание, кото-
рое будет приведено несколько ниже, дает об этом лишь са-
мое общее представление.
Настоящее драматизированное воспроизведение страстей
Хуссейна учредилось как регулярное торжество только в первой
половине девятнадцатого столетия. Гобино, который в 50-ые
годы и позже долго жил в Персии, дал его впечатляющее
изображение.
Театральные постановки финансировались богатыми людь-
ми, это было высокопочитаемое деяние - дающий "воздви-
гает себе дворец в раю". Самые большие театры вмещали от
2000 до 3000 человек, В Исфагане представление происходи-
ло на глазах 20000 зрителей. Вход был свободный, одинаково
пропускали и богатого помещика и нищего в лохмотьях. Дей-
ство начиналось в пять утра. Перед этим несколько часов
длились шествия, танцы, проповеди и песни. Разносились
прохладительные напитки, самые богатые и уважаемые люди
считали за честь лично обслуживать даже убогих оборванцев.
Гобино описывает два типа братств, участвующих в пред-
ставлении. "Мужчины и дети с факелами, с огромным чер-
ным знаменем впереди процессии втекают в театр и с пени-
ем обходят его по кругу. Несколько детей бегут впереди всех,
выкрикивая тонкими голосами: "Ай, Хуссейн! Ай, Акбар!"
166 Элиас К-анетти
Братство выстраивается перед кафедрами проповедников и
продолжает петь, сопровождая песнопения неожиданным и
странным действием. Каждый из братьев складывает правую
ладонь наподобие раковины и с силой ритмически ударяют
себя ею под левым плечом. Глухой звук от множества одно-
временных ударов слышен издалека и производит мощное
впечатление. Удары то падают медленно и тяжело, в тягучем
ритме, то ускоряются и учащаются, возбуждая присутствую-
щих. Редко бывает, чтобы к этому не присоединилась вся
аудитория. По знакам старшего братья поют, ударяют себя в
грудь, подпрыгивают на месте и издают резкие короткие воз-
гласы: "Хасан! Хуссейн!"
Иного рода братство - бичующиеся. Их выступление со-
провождается музыкой: с собой у них тамбурины разной ве-
личины. Они голы до пояса, босы и простоволосы. Это муж-
чины, иногда старики, иногда дети от 12 до 16 лет. В руках у
них цепи и острые иглы, у некоторых деревянные колодки.
Процессия вступает в театр, запевая, сначала довольно мед-
ленно, псалом, состоящий лишь из двух слов: "Хасан! Хус-
сейн!" Пение сопровождается все учащающимися ударами
тамбуринов. Те, кто с деревянными колодками, начинают
ритмически бить ими друг друга и пускаются в танец. Ос-
тальные в том же ритме бьют себя в грудь. Ритм убыстряется,
они начинают хлестать себя цепями, сначала медленно и с
явной осторожностью, потом все оживленнее и сильнее. Иглы
втыкаются в руки и щеки, течет кровь, толпа ревет, возбуж-
дение нарастает. Глава братства носится между рядами бичу-
ющихся, подбадривая слабых, удерживая тех, кто слишком
неистовствует. Когда возбуждение достигает максимума, му-
зыка замолкает - представление закончено. Трудно отойти
от впечатления, которое оно внушает: это сочувствие, боль и
ужас одновременно. Иногда в заключение в тот самый мо-
мент, как танец останавливается, участники воздевают руки
с цепями к небу и столь глубоким голосом, со столь верую-
щим и преданным взором выкрикивают "Иа, Аллах! О, Бог!",
что невольно охватывает восторг, - так преображается все
их существо".
Бичующихся можно было бы назвать оркестром мук, они
действуют как массовый кристалл. Боль, которую они при-
чиняют себе, - это боль Хуссейна. Изображаемая ими, она
Стая и религия 167
становится болью всего сообщества верующих. Ритм ударов
в грудь, которому все подчиняются, порождает ритмическую
массу. На ней держится аффект плача. Хуссейн - их общая
потеря, им всем вместе он принадлежит.
Но не только кристаллы братств приводят присутствую-
щих в состоянии оплакивающей массы. Проповедники и про-
сто верующие, выступающие по своей инициативе, делают
то же самое. Стоит прислушагься к рассказу Гобино, ставше-
го свидетелем такого воздействия.
"Театр набит полностью. Конец июня, люди задыхаются
под огромным тентом. Толпа расхватывает прохладительное.
На сцену поднимается дервиш и заводит хвалебную песнь. Она
сопровождается ударами в грудь. Голос у него не велик, и вы-
глядит он усталым. Песня не звучит, впечатления никакого.
Похоже, он это чувствует, перестает петь, сходит со сцены и
исчезает. Снова все успокаиваются. Но тут огромный солдат,
турок, громовым голосом подхватывает песню, сопровождая
ее все более мощными гулкими ударами. Еще один солдат,
тоже турок, но из другого полка и такой же оборванный, как и
первый, принимает вызов. Удары в грудь точно отмеряют ритм.
В течение 25 минут задыхающаяся толпа, целиком захвачен-
ная этими двоими, бьет себя до синяков. Монотонный тяже-
лый ритм песнопения завораживает. Каждый ударяет себя со
всей возможной силой, все заполняет мощный глухой гул.
Посреди сидящей на корточках толпы поднимается молодой
негр, выглядящий как грузчик. Он швыряет оземь шапку и
начинает петь в полный голос, одновременно ударяя себя обо-
ими кулаками по стриженой голове. Он всего в десяти шагах
от меня, и я вижу каждое его движение. Губы его побледнели,
и чем бледнее он становится, тем яростнее возбуждает себя,
крича и нанося себе удары, как бесноватый. Так продолжается
примерно десять минут. Но солдаты уже выдохлись, с них гра-
дом катится пот. Хор, поскольку его уже не ведут их мощные
и точные голоса, начал сбиваться и путаться. Часть голосов
смолкла, а негр, как будто лишившись вдруг материальной
опоры, закрыл глаза и рухнул на соседей. Казалось, каждый
испытывает к нему сочувствие и уважение. Ему кладут на го-
лову лед и смачивают водой губы. Только через некоторое время
удается привести его в чувство. Придя в себя, он мягко и веж-
ливо благодарит тех, кто оказал ему помощь,
168 ЭлиасКанетти
Поскольку опять на время воцарилось спокойствие, на
сцену поднимается человек в зеленой одежде. В нем нет ни-
чего необычного, на первый взгляд это торговец пряностями.
Он заводит проповедь о рае, красноречиво описывая его сла-
ву и величие. Чтобы попасть туда, недостаточно читать Ко-
ран пророка. "Мало делать все то, что предписывает эта свя-
щенная книга, мало ходить в театр, чтобы плакать, как вы
это делаете каждый день. Надо все добрые дела делать во имя
Хуссейна и из любви к нему. Ворота рая - это Хуссейн, тот,
кто держит мир, - это Хуссейн, через Хуссейна приходит
спасение. Кричите: "Хасан, Хуссейн!"
Вся толпа закричала: "О Хасан, о Хуссейн!"
"Хорошо. Теперь еще раз!"
"О Хасан, о Хуссейн!"
"Молите Бога, чтобы он сохранил вас в любви к Хуссейну.
Ну, воззовите к Богу!"
Вся толпа как один человек воздела руки ввысь, и глухими
голосами завопила: "Йа, Аллах! О, Бог!"
Сама постановка страстей Хуссейна, которой предшест-
вует это долгое и возбуждающее вступление, представляет
собой серию из 40 или 50 разрозненных сцен. Все происхо-
дящее сообщено Гавриилом, ангелом Пророка, или увидено
во сне, а потом разыграно на сцене. Что именно должно
произойти, зрители и так знают, дело не в напряженном
драматизме, как мы его понимаем, - дело в абсолютном
соучастии. Все страдания Хуссейна, муки жажды, преследо-
вавшие его, когда был закрыт доступ к воде, эпизоды битвы
и гибели изображены очень реалистично. Только имамы и
святые, пророки и ангелы поют. Ненавистным персонажам, -
таким, как калиф Язид, по чьему приказу был убит Хус-
сейн, или убийца Шамр, нанесший смертельный удар, -
петь не позволено, они декламируют. Представляется, буд-
то они подавлены чудовищностью собственных деяний.
Произнося злобные речи, они сами ударяются в рыдания.
Аплодисментов нет, люди плачут, стонут, бьют себя по го-
лове. Возбуждение зрителей достигает такой степени, что
они иногда пытаются линчевать мерзавцев, убивших Хус-
сейна. В заключение показано, как отрезанная голова муче-
ника доставляется ко двору калифа. На пути происходит одно
чудо за другим. Лев склоняется перед головой Хуссейна.
Стая и религия 169
Процессия останавливается у христианского монастыря: как
только настоятель видит голову мученика, он отрекается от
своей веры и обращается в ислам.
Смерть Хуссейна была не напрасной. В день воскрешения
ему будут доверены ключи от рая. Сам Аллах распорядился:
"Право на заступничество только у него. Хуссейн, по моей
особой милости, да будет заступник за всех". Пророк Мухам-
мед, вручая Хуссейну ключи от рая, говорит: "Иди и спасай
из пламени тех, кто в жизни своей пролил по тебе хоть един-
ственную слезу, тех, кто хоть как-нибудь помогал тебе, тех,
кто был паломником у твоей гробницы или оплакал тебя, и
тех, кто посвятил тебе трагические стихи. Возьми их всех и
каждого с собою в рай".
Большей сосредоточенности на плаче нет ни в одной дру-
гой вере. Плач здесь - высшая религиозная заслуга, во мно-
го раз более весомая, чем любое другое доброе дело. Вполне
оправдано в данном случае говорить о религии плача.
Пароксизма, однако, это род массы достигает не в театре во
время представления страстей. "День крови" на улицах Теге-
рана, в котором участвует более полумиллиона людей, очеви-
дец описал буквально следующим образом. Трудно вообразить
себе что-нибудь более страшное и отталкивающее.
"500 000 человек, обуянных безумием, посыпают себе го-
ловы пеплом и бьются лбами о мостовые. Им хочется стать
добровольными мучениками, изощренно калечить себя и уби-
вать себя целыми толпами. Одна за другой следуют процес-
сии гильдий. Поскольку они состоят из людей, в коих оста-
лась хоть капля разума, точнее, инстинкта самосохранения,
их участники одеты обыкновенно.
Опускается тишина - сотнями идут люди в белых одеж-
дах с глазами, в экстазе возведенными к небу.
Некоторые из них к вечеру умрут, многие будут изрезаны
и покалечены, и белые рубахи, окрасившись кровью, превра-
тятся в погребальные покровы. Они уже не принадлежат этой
земле. Грубо скроенная одежда оставляет открытыми лишь
шеи и руки: лица мучеников, руки убийц.
Под безумные вопли публики им вручают сабли. Они на-
чинают крутиться вокруг себя, лупя самих себя саблями по
головам. Их крики возносятся сквозь глухой рев массы. Что-
бы все это вынести, надо впасть поистине в каталептичес-
170 Элиас Канетти
кое состояние. У них движения автоматов: они устремляют-
ся то в одну, то в другую сторону без какой-либо явной
ориентации. В такт броскам на головы опускаются сабли.
Струится кровь, рубахи окрашиваются в алое. Вид крови
окончательно переворачивает их и без того смятенные моз-
ги. Несколько добровольных мучеников, обливаясь кровью,
падают на землю. Из их прижатых друг к другу ртов струит-
ся кровь. С рассеченными венами и артериями они тут же
умирают, полицейские даже не успевают донести их до вра-
чей, разместившихся рядом, за опущенными жалюзи мага-
зина.
Масса, невосприимчивая к ударам полицейских дубинок,
окружает этих самоубийц, укрывает в себе и увлекает в дру-
гую часть города, где продолжается кровавая баня. Ни один
не в состоянии мыслить ясно. Тот, кому недостает храбрости
самому вступить в кровопролитие, предлагает другим для
подкрепления колу, возбуждает их наркотиком, поощряет,
науськивает.
Мученики стаскивают рубахи, которые теперь считаются
благословенными, и бросают в толпу. Другие, не входившие
сначала в число добровольных жертв, тоже заражаются жаж-
дой крови. Они требуют оружия, разрывают на себе платье и
начинают бить и колоть себя где попало.
В шествиях иногда возникают пустоты, кто-то из участни-
ков в изнеможении падает на землю. Пустота мгновенно за-
полняется, масса смыкается над несчастным и идет по нему
дальше.
Нет более прекрасной доли, чем умереть в праздничный
день ашура. Восемь ворот рая широко раскрыты для святых,
и каждый стремится к этим воротам.
Несущих службу солдат, которым назначено заботиться о
раненых и наводить порядок, также охватывает возбужде-
ние массы. Они сбрасывают форму и бросаются в кровавое
месиво.
Безумие владеет и детьми, даже совсем маленькими; у
фонтана стоит переполненная гордостью мать, прижимая к
сердцу только что покалечившего себя ребенка. С криком
бежит еще один: он только что выколол себе глаз, и сейчас
выколет другой. В глазах у родителей - слезы счастья".
Стая и религия 171
Католицизм и масса
При непредвзятом наблюдении в католицизме бросаются в
глаза определенные медленность и спокойствие, а также ши-
рота. Он претендует на то, что в нем хватит места всем, и
это - главная претензия, содержащаяся уже в его имени. Же-
лательно, чтобы обращен был каждый, и при определенных
условиях, которые можно счесть не благоприятными, а ско-
рее жесткими, каждый будет принят. В этом - в самом прин-
ципе, а не в процессе приема - сохранился последний след
равенства, замечательно контрастирующий со строго иерар-
хической во всем остальном природой католицизма.
Спокойствием, которое, так же как и широта, многим в
нем импонирует, он обязан своему возрасту и антипатии по
отношению ко всему буйно массовому. Недоверие к массе
свойственно католицизму с давних пор, возможно, с ранних
еретических движений монтанистов, выступавших против
епископов решительно без всякого уважения. Опасность вне-
запных массовых вспышек, легкость, с которой они распрост-
раняются, опьянение и непредсказуемость массы, но прежде
всего снятие чувства дистанции - а самыми важными, ко-
нечно, считаются дистанции в церковной иерархии, - все
это с самого начала побудило церковь считать открытую массу
своим главным врагом и всячески противостоять ей.
Все вероучительные элементы и практические формы ор-
ганизации церкви пронизаны этим непоколебимым убежде-
нием. На Земле еще не было государства, которое умело бы
управляться с массой столь разнообразными методами. В срав-
нении с церковью все властители выглядят мелкими диле-
тантами.
Прежде всего это относится к культу, который воздействует
на верующих самым непосредственным образом. Он облада-
ет ни с чем не сравнимыми длительностью и инерцией. Дви-
жения священников в тяжелом и жестком облачении, разме-
ренность их шагов, обдуманность слов - все это немного
напоминает до бесконечности утончившийся плач по мерт-
вому, с такой равномерностью распределенный по столети-
ям, что от внезапности смерти, остроты боли почти ничего
не осталось: временной процесс плача здесь мумифицирован.
Многообразные меры применяются для того, чтобы пред-
172 Элиас К-анетти
отвратить связи между самими верующими. Верующие не
проповедуют друг другу; слово простого верующего лишено
святости. Все, на что он смеет надеяться, что может разре-
шить его от многообразных тягот, приходит из более высо-
кой инстанции; что ему не объяснено, этого он просто не
понимает. Святое слово преподносится ему осмотрительно и
мелкими порциями; именно как святое оно от него охраня-
ется. Даже грехи принадлежат священнику, которому он дол-
жен их исповедать. Ему не будет облегчения, если он расска-
жет о них другому обыкновенному верующему, а держать их
при себе он тоже не имеет права. Во всем, что касается важ-
нейших моральных вопросов, он один противостоит всей
священной иерархии; за полуудовлетворительную жизнь, ко-
торую она ему обеспечивает, он ей выдан связанным по ру-
кам и ногам.
Даже причащая верующего, церковь отделяет его от всех,
кто принимает причастие вместе с ним, вместо того, чтобы
тут же, на месте связать их друг с другом. Для себя причаща-
ющийся принимает бесценное сокровище. Для себя он его
ожидает. Для себя хранит. Если понаблюдать за теми, кто
ожидает причастия, невозможно не заметить, что каждый за-
нят только самим собой. Те, кто идет перед ним и после него,
ему более безразличны, чем любой, с кем он общается в обыч-
ной жизни, хотя связь и с этим последним достаточно слаба.
Причастие связывает причащающегося с церковью, которая
незрима и огромна; оно отделяет его от присутствующих.
Причащающиеся так же мало чувствуют себя одним телом,
как и группой людей, которые нашли сокровище и тут же его
поделили.
Самой организацией этого процесса, имеющего централь-
ное значение для каждого верующего, церковь выдает свой
страх перед всем, что только могло бы напоминать массу.
Она смягчает и ослабляет общность между реально присут-
ствующими людьми и заменяет ее таинственной отдаленной
общностью, которая гораздо сильнее, которой сам верующий,
по сути, не нужен и которая, пока он жив, по-настоящему не
снимет барьер между ним и собой. Дозволенная масса, на
которую католицизм обычно ссылается, - масса ангелов и
святых - не только отодвинута далеко в потусторонность и
тем самым изолирована и обезврежена как источник возмож-
Стая и религия 173
ного заражения, сама по себе она пребывает в образцовом
состоянии довольства и покоя. Невозможно представить, что-
бы святые взялись за какое-то дело, их довольство напоми-
нает довольство участников процессии. Они ступают и поют,
возносят хвалу и счастливы. В этом они одинаковы, опреде-
ленная унифицированность их судеб очевидна, никто еще не
пытался скрыть или перемешать черты далеко идущего сход-
ства их жизненных путей. Их много, они рядом друг с другом
и исполнены равной святости. Но этим и исчерпываются их
массовидные свойства. Их становится больше, но так медлен-
но, что это не заметно: об их численном росте никогда не
говорилось. У них нет направления. Состояние их оконча-
тельно. Придворное общество, которое они вместе составля-
ют, не меняется. Они никуда не стремятся, им нечего ждать.
Наверное, это мягчайшая, безвреднейшая форма массы, ко-
торую только можно помыслить. Это, собственно, уже погра-
ничное явление: сводный хор, исполняющий прекрасные, но
не слишком волнующие песни; избранность как состояние
после всех трудов, которые его обеспечили, и длящееся веч-
но. Если бы длительность не была самым труднодостижимым
во всех человеческих делах и начинаниях, трудно было бы
вообще понять, что сплачивает святых как массу.
Того, что бывает среди святых, на Земле не бывает, одна-
ко все, что желает показать церковь, она показывает медлен-
но. Впечатляющим примером могут служить процессии. Их
должно видеть как можно больше людей, для этого они и
движутся, каждая как река. Процессия соединяет верующих
тем, что проплывает мимо них постепенно и не побуждая
их самих к чему-то большему, чем, скажем, преклонить ко-
лена в молитве или присоединиться к ней в надлежащем
порядке, то есть в самом хвосте, не пытаясь проникнуть
вовнутрь ее рядов.
Процессия отражает в себе церковную иерархию. Каждый
шествует в одеянии, достойном его сана, невозможно оши-
биться и принять его не за того, кого он представляет. Бла-
гословения ожидают от тех, кто имеет право его дать. Уже
это членение процессии препятствует пробуждению в зрите-
ле чувств, близких состоянию массы. Оно фиксируется од-
новременно на нескольких уровнях наблюдения, всякое урав-
нение их и смешивание полностью исключается. Взрослый
174 Элиас Канетти
зритель никогда не представит себя священником или епис-
копом. Они всегда отделены от него, он ставит их выше, чем
себя. Но чем глубже он верует, тем более будет стремиться
выказать им, которые гораздо выше и святее его, свое почи-
тание. Именно к этому стремится процессия и ни к чему
иному, цель ее - вызвать общее почитание во всех верую-
щих. Ббльшая общность совсем не желательна, она могла бы
привести к эмоциональным всплескам и действиям, которые
невозможно будет контролировать. Даже само почитание гра-
дуировано: поскольку по ходу процессии оно восходит от
одной ступени к другой, - причем каждая из ступеней из-
вестна и ожиданна, и все они остаются неизменными, - оно
лишено всякой остроты внезапности. Оно поднимается мед-
ленно и неудержимо как река, достигает высшей точки и
медленно спадает.
При том, сколь важны для церкви любые формы органи-
зации, не надо удивляться, что она демонстрирует богатый
набор массовых кристаллов. Пожалуй, нигде нельзя так хо-
рошо, как здесь, изучить их функции, не забывая, однако,
при этом, что и они служат общей цели церкви: предотвра-
щению или, точнее сказать, замедлению массовых образо-
ваний.
К этим массовым кристаллам относятся монастыри и ор-
дена. В них состоят собственно христиане, живущие для пос-
лушания, бедности и целомудрия. Они предназначены для
того, чтобы многие другие, кто, хотя и зовутся христианами,
но не могут жить по-христиански, постоянно имели перед
глазами подлинные образцы христианской жизни. Важней-
шим средством демонстрации этого является их одежда. Она
символизирует отказ и разрыв с обычным укладом семьи.
В опасные времена их функция совершенно меняется.
Церковь не всегда в состоянии позволить себе как благород-
ную сдержанность, отстраненность по отношению к откры-
той массе, так и запрет, который она налагает на образова-
ние масс. Бывают времена, когда угроза извне столь велика
или распад столь стремителен, что с ними можно бороться,
только прибегнув к помощи самой заразы. В такие времена
церковь считает необходимым противопоставить вражеским
массам свои собственные. Монахи превращаются тогда в аги-
таторов, которые ходят по стране, проповедуя и призывая
Стая и религия 175
людей к таким действиям, которых вообще-то следовало бы
избегать. Великолепным примером сознательного создания
церковью огромных масс являются крестовые походы.
Священный огонь в Иерусалиме
Греческий праздник пасхи в Иерусалиме достигает кульми-
нации в явлении совершенно необыкновенного рода. В пас-
хальную субботу в Церкви Гроба Господня с неба на землю
сходит священный огонь. Тысячи паломников со всего света
собираются здесь, чтобы зажечь свои свечи от пламени, как
только оно ударит из Гроба Спасителя. Сам огонь считается
безопасным, верующие убеждены, что он не причинит им
вреда. Но вот борьба за то, чтобы добраться до огня, стоила
жизни многим паломникам.
Стеши, который позже стал деканом Вестминстера, во
время одного путешествия в 1853 г. присутствовал на пас-
хальном празднестве в Церкви Гроба Господня и дал его под-
робное описание.
"Часовня, охраняющая священную могилу, расположена
в центре храма. Двумя большими кольцами, разделенные дву-
мя рядами солдат, верующие, тесно прижавшись друг к дру-
гу, стоят вокруг могилы. Турецкие солдаты держат свобод-
ным промежуток между этими двумя кольцами. На галереях
вверху сидят зрители; это утро пасхальной субботы, и пока
еще все спокойно. Ничто не говорит о приближающемся со-
бытии. Двое или трое паломников крепко вцепились в отвер-
стие в стене надмогильной часовни.
Около обеда в проход врывается беспорядочная толпа араб-
ских христиан, они как сумасшедшие носятся по кругу, пока
их не останавливают солдаты. Кажется, эти арабы верят, что
огонь не явится, если они перед этим пару раз не пробегут
вокруг могилы. Два полных часа продолжаются эти радост-
ные прыжки. 20, 30 или 50 человек внезапно вбегают, хвата-
ют друг друга, одного поднимают вверх - на плечи или на
головы, - и так бегут, пока он не спрыгивает, уступая место
следующему. На многих овечьи шкуры, а многие почти го-
лые. Один из них обычно впереди, выполняя роль дирижера.
Он хлопает в ладоши, они хлопают за ним и издают дикий
вопль: "Вот могила Иисуса Христа! Боже, храни султана!
176 Элиас Канетти
Иисус Христос - спаситель наш!" Все это начинается в ма-
леньких группках, потом нарастает, пока, наконец, весь пояс
между рядами солдат не превращается в сплошную гонку, в
кипящий мчащийся поток диких фигур. Постепенно безумие
спадает или же приглушается. Дорожка освобождается, от
греческой церкви приближается длинная процессия с рас-
шитыми парчой хоругвями и движется вокруг могилы.
С этого мгновения возбуждение, которое ограничивалось
кругом бегающих и танцующих, охватывает всех. Две огром-
ные массы паломников, разделенные солдатами, все еще сто-
ящие на своих местах, вдруг одновременно разражаются се-
рией диких криков, в промежутках между которыми - и это
звучит весьма необычно - можно услышать пение участни-
ков шествия. Процессия трижды обходит вокруг могилы. На
третий раз турецкие солдаты смыкают ряды и присоединяют-
ся к хвосту процессии. В одном могучем движении масса ко-
леблется взад и вперед.
Близится кульминация дня. Присутствие неверующих ту-
рок мешает, как считается, нисхождению огня, и наступает
пора выгнать их из храма. Они позволяют себя гнать, и цер-
ковь превращается в свалку, напоминающую поле битвы.
Ревущая толпа со всех сторон набрасывается на солдат, кото-
рые стекаются в юго-восточный угол и выбираются из церк-
ви. Процессия разорвана, хоругви дрожат и качаются.
В маленькой, но плотной группе людей в часовню стре-
мительно проходит епископ Петры, который сегодня являет-
ся "Епископом Огня" и представляет Патриарха. Двери за
ним закрываются. Вся церковь, ставшая теперь единым мо-
рем голов, гулко резонирует. Только один кусочек остается
свободным: от отверстия в северной стене часовни к стене
церкви ведет узкий проход. Перед самим отверстием стоит
священник, готовый принять огонь. С обеих сторон прохода,
насколько хватает глаз, простерты обнаженные руки как вет-
ви леса, раскачиваемого неистовой бурей.
В прежние, более наивные времена в этот момент под ку-
полом часовни появлялся голубь, чтобы сделать зримым яв-
ление Святого Духа. Теперь от этого отказались, но в его
нисхождение все еще верят, и только если знаешь это, мож-
но понять нарастающее возбуждение следующих мгновений.
Светлое пламя, как от горящего дерева, появляется внутри
Стая и религия 177
отверстия - каждый образованный грек знает и признает,
что его зажигает епископ в часовне. Но паломники верят,
что это - свет от явления Бога на святую могилу. Все тонет
теперь в общем ликовании, уже невозможно разобрать от-
дельные движения и детали. Медленно, постепенно огонь
перекидывается из рук в руки, от свечи к свече, покрывая
гигантскую массу народа, пока, наконец, все здание от од-
ной галереи до другой и сплошь понизу не превращается в
единый белый огонь тысяч горящих свечей.
Это момент, когда епископа или патриарха на плечах с
триумфом выносят из часовни. Он почти в беспамятстве, всем
видом показывая, что он сражен величием Всемогущего, при-
сутствие которого только что пережил.
Теперь начинается настоящая давка: все стремятся скорее
выбраться из дыма и удушающей жары, но в тоже время не
погасить свечи, донести их на улицы и в дома. Толпа броса-
|
|
