Соколов Дмитрий – Лоскутное одеяло, или Психотерапия в стиле дзэн

"ДМИТРИКИ" В ПСИХОТЕРАПИИ

Митя когда то был курьером в институте; однажды ему сказали: “А напишите-ка Вы книжку”. И вот что из этого вышло: пошел неизвестно куда, принес неизвестно что, требует теперь зарплату за прошедшие годы, ссылаясь на то, что на другой берег совсем “за так” не пускают. Врет, впрочем, слегка или, скажем почтительнее, - сочиняет. Ведь для него всюду - “другой берег”.

Иное название курьера - “проходимец”. Уважительное - “путешественник”. Романтическое - “скиталец”. Умствующее - “свидетель жизни”. А если сидеть в пустыне на колючке и долго думать о вечном, - то “мудрец”. Примирение всех этих образов жизни при желании можно назвать и психотерапией. Ведь есть на свете “митьки” и “гарики”, а теперь появились и “дмитрики” в психотерапии.

В пути Митя иногда откусывал гриб: если с одной стороны-то уменьшался, а если с другой - тогда вырастал. Все происходило как в сказке про девочку Алису, с которой он, конечно же, встречался. Имена девочек, как и все в этом путешествии, могли меняться и даже мелькать. Бродил ли он дорогами Керуака и Берроуза или, подперев голову камнем, о жажде мечтал над ручьем - не офисы он открывал в этой жизни. Да и сам он говорит, что не часто наблюдает закаты из одного и того же окна.

Что еще сказать об авторе? Не за партой он сидел в последнее время и не над партой стоял. С чистой совестью можно поставить прочерк в графах “учился”, “учил”, “лечился”, “лечил”, а также “состоял” и “участвовал”. А в графе “занятия”, нисколько не погрешив против истины, можно написать: “Он на солнышке лежал, пятки кверху он держал”. И не больничными коридорами он ходил все эти годы, да и вообще больше уходил, чем приходил. Поэтому его можно назвать автором “отвязной психотерапии”. Так что у книжки будут не только поклонники: некоторые сочтут, что штаны в местах, касающихся парты, могли бы быть и более потертыми.

Есть книги, которые читать опасно - развеется романтическая дымка, исчезнет надежда на встречу, из мешка звездочета высыпятся занятные факты, проскользнут в щель - и путеводитель свободы со вздохом растает. (Тем более что в кармане у автора - форточка, через которую все равно выпадает то, что добрые люди положили ему в дорогу.)

В общем, эта книжка появилась из рюкзака. И свобода ее автора не только без границ и берегов - так же трудно говорить о ней в категориях глубокого и высокого. Отсюда и предмет психотерапии. Близок он автору или далек, пусть судят читатели, равно как и о том, сам ли автор пребывает “где-то там” или психотерапия для него - “где-то здесь”. По последним сведениям, автор отправился в Иерусалим, но сильно задержался в Одессе.

Итак, путешествие в психотерапию андерграунда и авангарда ждет Вас. И если Вам, дорогой читатель, покажется, что, послюнив карандаш, Вы легко напишете нечто подобное, - желаю не потеряться в мастерской, имя которой - мир.

Леонид Кроль

Бедному,

затюканному,

вечно живущему в мире кича

"большинству окружающих",

которое никто не любит

и на которое все стараются быть похожими, -

посвящается.

ОТ АВТОРА

Когда я работал психотерапевтом (это было давно-давно, более двух лет назад), меня особенно волновало, что происходит с успешными случаями. И я решил сам стать таким случаем. Честно спросив себя, чего я хочу, и честно ответив, я уехал на юг, купил велосипед и с тех пор редко наблюдал два заката через одно окно. Много чего делал, например, сажал растения.

Но психология и психотерапия - это такие мысленные вирусы, что от них просто так не отделаешься (“нахлынут горлом и убьют”). Как растения и как субличности. Они требовали ухода и реализации. Вот я и ухаживал, и реализовывал.

Со стороны все выглядело диковато, но как в пустыне не выбираешь, чем укрыться, я шил свое “Лоскутное одеяло”, озвучивая и придавая смысл всему, что меня тревожило. Я знаю, чего хотел: хорошее одеяло - как ковер-самолет - путешествует само.

Книга состоит из “лоскутков”, каждый из которых в остальных не нуждается. Но для того чтобы вышло одеяло, он сшивается с двумя-тремя соседними. Книга читается так: с лоскутка на лоскуток. После окончания каждого идут (мои любимые) дорожные указатели - туда! сюда! Если их несколько, приходится выбирать. Например, после этого предисловия сразу расходятся три тропинки - в сны, в истории и в диалоги. Читатель, который попрет напрямую, читая подряд, будет подобен теленку из сна о теленке, жующему яства вместе со скатертью, и всё из одного угла. Если не обращать внимания на указатели, придется наглотаться всякой дряни, и есть риск растерять в чаще остатки здравого смысла, читая, например, комментарии к сну на полкниги раньше самого сна. Наоборот, “прыгая” по указателям, можно держаться более-менее единого стиля и тематики (например, “художественный” читатель может пробираться по историям и снам, а “психологический” или “философский” выберет диалоги и комментарии).

Можно представить себе, что одеяло сшито из лоскутов пяти цветов (“пять цветов утомляют глаз...”): красные - “Молитвы”, зеленые - “Истории”, синие - “Сны”, белые - “Диалоги” и серые - “Комментарии”. В ссылках раздел, к которому лоскут принадлежит, его “цвет”, виден из номера (например, С1 - это первый из снов, И5 - пятая история и т.д.).

Значительная часть текстов - не мои, в том смысле, что изначально написаны не мной. Перечень источников напечатан в конце. В тексте мне такие ссылки не нравятся.

Пусть увиливает от стыда за то, что здесь написано, случайный читатель, но не тот, кто принадлежит к семье, с которой всё начиналось.

Михаил Михайлович Антоненко! Семейный стыд за всё, что ты натворил, пронизывает книгу, которую я писал без тебя, как нитки тигриной шерсти.

ДИАЛОГИ

— ЧТО Ж, ДЕВОЧКА, - СКАЗАЛ ЗМЕЙ, опустив морду на сложенные лапы (уютно, гад, устроился!), - тебе и голову сложить не жалко, столько там глупостей понапихано.

-     Ну и сложу.

-     Ну и сложи.

-     Ты, змей, ничего не понимаешь. То есть ты знаешь много, и про пустыню, и про город, но у тебя нет главного.

-     Чего? - змей поднял морду и сощурил глаза.

-     Что такое братство, - медленно сказала девочка. - Чтобы все заодно.

-     Поползли, - сказал змей. - Я тебе одну вещь хочу показать. Всё равно тебе в яму рано прыгать.

Девочка нерешительно последовала за ним.

-     Быть живым или мертвым - вопрос согласованности с окружающими, - разглагольствовал змей. - Прошу обратить внимание на вон те постройки. Ты знаешь, что это?

-     Кладбище.

-      Правильно. Чем тебе не братство, где все заодно? И позже:

-      Тебя не смущает, что я всё время прав? Девочка не ответила.

-     Расскажи мне, кем был твой отец.

-     Он был... Ну, я не знаю точно, как эта профессия называется.

-     Тебе всё равно?

-     Наверное, да.

- Посмотри туда. Ты видишь лошадь? -Да.

-Это и есть твой отец.

-     Почему?

Что значит почему? Ты не веришь?

- Нет.

-     А зря. Это правда. А что здесь странного? Он всегда хотел, чтобы его считали за лошадь. Все желания исполняются. Кем бы ты хотела увидеть свою мать?

-     Пантерой.

-     Жалко. Не в этот раз. Вон попугай в золоченой клетке. Это она. Дай ей семечек.

-     Я тебя ненавижу, змей.

-     Это причина отказать ей в семечках? Дай. Она будет рада. - Почему я?

-     У тебя они есть, а у меня - нет.

-     А где твои родители, змей?

-     В зоопарке.

-     Как? - Она замерла, застыла. - Как? В зоопарке?

-     А что ты удивляешься? Змеи почти все живут в зоопарках - или в музеях. В пустыне мало кто живет.

-     В музеях? В музеях мертвые змеи.

-     Это вопрос согласованности, малыш. Мне не нравится об этом говорить. Ползем дальше, чего ты остановилась?

-     Хорошо, пойдем. Расскажи мне про зоопарк. Мы туда сейчас идем?

-     Да чего я поведу тебя к своим родителям? Я туда вообще очень редко хожу.

-     А как они туда попали? Их поймали, змей?

-     Нет, они сами записались туда. Прошли по конкурсу, дождались очереди. Слушай, что ты мне травишь душу? Я не люблю об этом говорить. Зачем тебе нужно знать про зоопарк?

-     А зачем тебе нужно было знать, что я делала на краю ямы?

-     Логично. Но если ты просто поддерживаешь таким образом светскую беседу...

-     Нет. Расскажи мне. Я хочу знать, как твои родители попали в зоопарк.

-     Думаешь, я это знаю? Я мало следил за процессом, мне тогда нужно было о себе заботиться. Но я потом видел много змей, переселявшихся туда. Думаю, у моих родителей всё было точно так же.

-Как?

- Видишь ли, мы, змеи, меняем кожу, несколько раз за жизнь. У нас несколько шкур. Три шкуры есть у всех, их меняют еще в детстве. Скажем так: когда меняют третью, это считается превращением во взрослого. На самом деле шкур больше. Семь, десять, может быть, это неизвестно. И неизвестно, одинаковое количество шкур у всех или нет. У некоторых их бывает 15, это точно. Но сколько их у тебя... Никогда не узнаешь, пока не сбросишь старую кожу, - есть там новая или нет.

Ну вот, и после того, как кожа меняется в третий раз, почти все начинают бояться - вдруг это всё, последняя. Скажем, так: это общая версия, что нужно бояться за шкуру, я в последнее время думаю, что здесь что-то не так. И, в общем, получается, что все как бы боятся за свою кожу - обычно четвертую или пятую. Чтобы она не поранилась, не замерзла, не вымокла, не высохла или сама собой не начала меняться. А где ее хорошо беречь? Ее хорошо беречь в зоопарке или в музее.

-Но в музее же они мертвые!

- Конечно, с ними уже не поговоришь. Но и те, что живут в зоопарке, говорят только об условиях содержания. А в музее - о господи, что ж тут непонятного! Если ты хочешь сберечь шкуру -то как ее лучше всего сберечь? Удалить остальное.

Они идут в зоопарк, к родителям змея, уже по городу. Лица встречных становятся злее и напряженнее, и девочке становится легче, привычнее. Змей ползет по асфальту, ему хуже.

-     Змей, тебе нравится город?

-     Ужас.

-     А мне здесь прекраснее, чем где-либо.

-     Как странно ты начинаешь говорить: твои слова отделяются от тебя. Они похожи на ваши деньги: они так долго были не твоими, в смысле, каждая купюра становится твоею на такой короткий срок, что как бы никогда твоей и не становится. Они всегда чужие.

-Что?

-     Деньги.

-     Да... Мне очень важно, что я живу в городе. Для меня это не просто город, это Город. Это особое пространство, совершенно независимое от зданий и трамваев. Хотя здания - тоже, они в меня проникают... Мне кажется, что моя душа построена так же, как этот Город, в ней та же структура улиц и иерархия фонарей. Там, внутри, всё построено по тому же плану.

-     Господь, большие города обречены небесным карам...

Ты ужасно вредный сегодня.

“Когда? - ужасается про себя змей. - Она знает меня только два часа. Кто здесь кого гипнотизирует? Она уже моя жена. Адаптируемость резко возросла при переходе из пустыни в город. Зря я согласился вести ее к своим родителям. Впрочем, куда еще? Куда бы я повел ее?”

“Может, он обиделся? - скачет мыслями девочка. - А интересно, какие его родители, такие же, как он, или нет? А вдруг они все одинаковые? Почему мне совсем не страшно? Я стояла у края ямы... Хитрец, как он отвлек меня? Обманул? Я сама во всем виновата...”

И тут они вдруг исчезли, разъединенные одинокими мыслями: девочка стала прозрачной и растаяла в воздухе; змей высох, и его чешуя и кости слились с песком пустыни.

-     Змей, сегодня мой день рожденья.

-     Грустно. - Почему это грустно?

-      Ты, наверное, ожидаешь чего-нибудь веселого и особенного сегодня. Но, скорее всего, ничего не произойдет, и ты обидишься.

-      Как ты угадываешь? Слушай, это же точно такая история, которая была со мной, и Из-за которой... ну, в общем, я оказалась у ямы. Ты слушаешь?

-Да.

- Понимаешь, когда я была совсем маленькой девочкой, ну, не совсем, мне было семь лет, так вот, один раз я гуляла по берегу моря. Это было утром, а ночью до этого на море был шторм, настоящая буря, а я всегда мечтала пойти после бури на берег и пособирать то, что выбросит. А родители меня не хотели отпускать далеко. Я обошла наш пляж, который был возле дома, но ничего не нашла такого интересного, кроме одной двустворчатой ракушки. И я хотела идти собирать дальше, но родители мне запретили. Папа просто сказал - во, как я хорошо всё помню - он сказал: “Слабая аргументация для небезопасного предприятия”, и я начала плакать, а мама сказала - она у меня всегда была гений коммуникации - “А разве на нашем пляже ты ничего не нашла интересного?” Я показала ей ракушку, а она воскликнула: “Ой, это же жемчужница! Смотри, Петя (так папу зовут) - это моллюск, в котором вырастает жемчуг!” Я посмотрела: обычная ракушка, полосатая такая, чуть выгнутая, а мама распелась: “Настоящая жемчужница, как тебе повезло, только пока она слишком маленькая, ей нужно подрасти, и внутри нее обязательно вырастет жемчужина”. Папа тоже тогда подключился: “Да, её нужно посадить в аквариум, в аквариум, в аквариум, у нас как раз такой аквариум есть на балконе, и создать в нем необходимые условия, поддерживать температуру, ухаживать, и через десять лет ракушка откроется и подарит тебе жемчужину...”

И вот я, маленькая дура, завернула эту ракушку в мокрую тряпку, принесла домой, вымыла старый аквариум и десять лет делала всё, как сказали родители: и воду меняла, и температуру поддерживала. И через десять лет я ее открыла, и оттуда выпал камешек, вот такой обыкновенный серый камешек, какими завален весь наш берег...

Они помолчали.

-      Вот такие родители гады? - спросил змей.

-      Нет, не гады... Но это же обман, понимаешь, они меня обманули, это просто подло, они же знали!...

-      И теперь тебе кажется, что там, дальше, за пляжем, лежало настоящее сокровище, которое могло стать твоим?

-      Я об этом не думала... меня убил их обман. Они же обещали. Пусть бы уж подсунули туда жемчужину, если...

-      Какая прекрасная история. Я завидую тебе, малышка. Сейчас тебе семь лет, и вместо того, чтобы идти на берег моря, за пляж, ты бежишь к яме... Твоя жизнь полна смысла. Тебя обманывала погода?

-Да.

-А подруги?

- Да, и тогда они переставали быть подругами. – А я?

-     Ты же обещал мне что-то показать! Я только поэтому пошла с тобой.

-     Вот видишь, я ж говорил: твоя жизнь полна смысла. Мир не пуст для тебя. Даже в пустыне, на краю бездонной ямы, для тебя нашелся кто-то, кто обманул.

- Так ты обманул меня? - А ты меня?

-А я тебе ничего не обещала.

- Вон, - сказал змей. - Вон, чтобы духу твоего здесь не было. Когда ты уйдешь, воздух здесь станет чище. Извини, что отвлек тебя. Исчезни. Я поползу к своим камням, которые ты пока не оскорбила, начав превращать в жемчужины.

- Нет, змей, нет! - закричала девочка.

Начался ветер. Змей пополз против него и исчез в норе. Девочка, борясь с ветром, сделала несколько шагов, но ветер - это был уже настоящий ураган - сорвал ее с места и увлек вдаль. Началась песчаная буря.

Кости, слова, чешуя— простые кусочки смерти. Ветер стихает, и птица падает грудью в песок.

- Я знала, что ты придешь. Когда и где - этого не знала. Но мне стало всё равно, когда. Проходит не жизнь, проходят дни, а жизнь, как и смерть, безразмерна, и только их смена отмечена временем. Мне недавно снился сон, что ты входишь ночью в мою комнату. Я сплю сейчас одна, муж у себя, и вот ты вползаешь ночью, и свиваешь кольца у моей кровати, кладешь голову рядом с моей. Мне становится так хорошо... И вдруг я слышу, как муж идет по коридору. Я вскакиваю, а ты уползаешь за дверь, и муж то ли пугается тебя, то ли обижается, потому что я слышу, что он идет обратно к себе. Я выскакиваю из комнаты и бегу за ним и думаю: ну как ему объяснить, что это же ты, и тебе можно появляться когда угодно и где угодно, а если нельзя, ты всё равно появляешься... Но только я понимаю, что он ничему не поверит, и возвращаюсь обратно в спальню. И то ли это происходит там же, то ли уже другой сон, только я вижу, как ты изо всех сил дуешь мне в лицо. Так сильно дуешь, и мне хорошо - безумно, я хохочу, а ты дуешь, дуешь... И вот ты правда пришел.

-Я здесь уже три дня.

-     Где здесь? Что ты имеешь в виду?

-     Я приполз в город, нашел твой дом и наблюдал за тобой. Ну, не фантазируй, я не подглядывал везде, я только смотрел, как ты ходишь на работу, как гуляешь с ребенком и стоишь в магазине. Всё было очень мило и, конечно, довольно скучно, и сегодня я решил перестать партизанить и явиться перед тобой. Ты стала взрослой?

Я? Скорее, одинокой. Как выразился недавно один мой приятель, я обезнадежилась. Я ужасно рада, что ты пришел. Что-то я никак не соображаю. Ты хочешь есть?

-      Нет. Да. Ну вот, ты и меня запутала. Как тебе моя новая кожа?

-      Я не заметила. По-моему, ты совсем не изменился.

-      Этого не может быть. Ты невнимательна. Посмотри мне в глаза.

И начался их бесконечный разговор глазами, который вряд ли они могли бы произнести вслух:

- Мне совсем не нужно ничье внимание. Если бы оно мне было нужно, оно бы у меня было. Я живу в пустоте.

-Откуда ты это знаешь?

-     Я ни от кого не завишу. Я не принадлежу никому и ничему. Может быть, я уже умерла. Я живу в пустоте.

-     Нет, ты обманываешь себя. Ты не живешь в пустоте. Твоим Богом является тело.

-     Пусть так. Мне всё равно. Я думаю так, ты думаешь иначе. Какая разница теперь?

-     Как какая разница? Я же пришел.

-     Наверное, слишком поздно. Я вытравила из себя всё, что относилось к тому времени. И историю с ямой, и историю с раковиной, и то, что ты бросил меня одну, - я бросила все эти истории вверх, и они так и не упали обратно. Я перестала смотреть на себя и стала смотреть на космос, а на него смотри - не смотри, он одинаково безразличный и бессмысленный. И я стала такой же. А приди ты раньше, я бы просто тебя прогнала.

-     А ты и гнала. Ты совсем не изменилась. Капризная девчонка.

-     Да, капризная девчонка.

-     Бросай всё, пошли со мной.

-     Ты сошел с ума.

-     Если ты живешь в пустоте, какая разница?

-     Да, в пустоте, но всё же...

-     Ага! Ты не живешь в пустоте. Твоим Богом является тело и чужое мнение.

-Пусть так.

-     Ничего себе пусть! Кому ты живешь?

-     Хорошо, не себе.

-     Бросай это. Пошли со мной.

-     Но...

Не тяни! Ты еще большая змея, чем я. Ты извиваешься бесконечно. Ты способна увидеть свой хвост, что ты тянешь за собой по жизни?

-      Какой хвост, что за бред... Я живу в пустоте...

-      Врешь, ты просто из пустоты соорудила стенку. Ты живешь во времени, причем стараешься во всем сразу. Ты растягиваешь себя на целую жизнь, ты пытаешься занять собою всё время и пространство. Сократись!

-Я...

-      Посмотри мне в глаза!

-      Не торопи меня! - Не торопить тебя куда? -Угнаться за тобой...

-      Посмотри мне в глаза.

И позже, за секунду перед тем, как исчезнуть:

- У нас не получилось в пустыне, на улице и в городской квар тире. Давай встретимся на верху горы.

-Давай.

Перед тем, как пойти на гору, она долго мылась, причесывалась, одевалась. Хорошо замужней женщине ходить на свидания. Она как-то с нежностью представила себе мертвеца, который хоть раз в году или в месяц может встать из могилы и пошататься— даже ему в этом народная мудрость не отказала.

-     Здравствуй.

-     Привет.

-     Что это с тобой?

-     А, это... Ты имеешь в виду цепь и ошейник? Я решил стать твоим ангелом хранителем и думал, что я могу сделать по этому поводу. Вот, хотел сесть на цепь, да только на мне ошейник не держится. Выползаю, и ничего не могу с этим поделать.

-Почему на цепь?

-     Чтоб всё было честно. Ангел хранитель, во-первых, должен делить судьбу своего подопечного, а во-вторых, выполнять хоть немного его желания, то есть, обычно, садиться на цепь.

-     Ёрник, насмешник, дурак и... Ты за этим меня звал?

-     Много званых, да мало избранных.

-     Не морочь голову. У меня не так много времени.

-     О! Вот это уже интересно. Расскажи мне про время.

-     Время сильнее всех. Оно как асфальтовый каток, хотя от его дыхания не дрогнет пушинка. Я связана им по рукам и ногам. И с каждым моим действием меня становится меньше.

Говори, говори еще.

-      Время - самое липкое... Меньше всего его в часах. У него несколько ужасно глупых детей: справедливость, память, забвение.

-      Говори еще, говори... Ты знаешь, нет ничего красивее тебя в пустыне. Ты вся переливаешься, ты создана почти из ничего, ты ничего не понимаешь, но ты удивительно прекрасна. Помнишь, я тебе говорил, сколько у тебя в голове глупостей понапихано, -прошло много лет, а глупостей стало еще больше, и нравишься ты мне еще сильнее. Я как дурак откликаюсь на каждый твой зов, я злюсь, если ты меня забываешь. И та пещера драгоценностей, к которой я тебя вел...

- Так ты вел меня к пещере драгоценностей? Змей хохочет.

-     Я никак не могу привыкнуть к твоей запутанности. Знаешь, раньше у многих людей были звери. Но очень мало кто теперь умеет добраться до человека, так сильно там всё запутано. Вот, пожалуй, у меня получается, потому что я - змей вертлявый. У слонов и тигров еще иногда получается, они идут напрямую, крушат всё к чертовой матери, но всё же проходят. Мне вообще кажется, что у людей теперь больше связи с бактериями.

-     Почему?

-     Ну, они незаметные, одинаковые, всепроникающие и всё время что-то синтезируют.

-     Кто - люди или бактерии?

-     Вот именно. -А ты не такой?

-     Я - царский сын. А ты? Она помахала рукой:

- Поди сюда, я тебе что-то скажу на ухо. Так вот, змей: я останусь на воле. Понимаешь?

-Ага.

-     Я буду всегда ближе к тебе, понимаешь?

-     А не к старческому маразму?

-     Я всё равно буду жить в городе, в своем времени людоедов и в своем племени людоедов.

-Ага.

-     Но я буду приходить на гору. А ты спускайся в город.

Ага, однажды ты залезешь сюда, а меня не будет, и тебе скажут: “Он куда-то уполз”. А тем временем я буду в городе, и решу тебя немного подождать, и стану чистильщиком обуви - или сыщиком! Вот, я всегда мечтал стать сыщиком! Между тем ты отправишься в пустыню, чтобы найти меня там...

-     Тебе никогда не надоедает болтать?

-     Надоедает. Иногда.

-     Тогда завязывай.

Тогда он завязал себя узлом и сказал:

- Я люблю тебя.

И сказка пошла дальше, а я пошел домой.

Д—2. Лена и хорошие люди

СГ: Хорошо, ребята, давайте начнем. Меня зовут Александр Борисович, можно просто Саша, Саша Гранкин, я психотерапевт с двадцатилетним стажем. Веду группы с вот такими, как вы. Давайте мы начнем знакомиться, каждый скажет что-нибудь про себя, лучше что-нибудь интересное, в смысле, себе самому интересное. Что чувствует, что ожидает. Ну, давайте. Отсюда, с вас, хорошо?

Л: Меня зовут Лена. Я почти никого здесь не знаю, и я никогда не была в психологических группах. Я не знаю... Мне кажется, что те люди, которые сидят вокруг - приветливые, ну, добрые... Мне кажется, что психологи вообще отзывчивые люди, в общем...

СГ: И ты можешь себе представить, зачем ты нам это говоришь?

Л: Нет...

СГ: Ты говоришь: “Здравствуйте, хорошие люди. Я - хорошая девочка. Я пришла к вам”. А добрые люди тебе отвечают: “Шла бы ты на фиг, хорошая девочка”. Что ты сейчас чувствуешь?

Л: Что вы не хорошие люди...

Д—3. Разговор ни о чем

СГ(заканчивая разговор с Леной): Хорошо, спасибо, понял... Это все, что ты хотела сказать?

Л (очень неуверенно): J&...

СГ (переводит взгляд на сидящую рядом с Леной Киру): Угу...

К: Теперь я?

СГ: Что вы со мной делаете?

К: Ничего.

СГ: Совсем ничего?

К: Совсем ничего.

СГ: Хорошо, продолжайте.

К: Ничего не делать?

СГ: Это уж как вам хочется.

К: Ну, добре. Меня зовут Кира Андреевна, или просто Кира, мне совершенно не хотелось бы показаться вам такой умудренной зрелой женщиной...

СГ: Это у вас написано спереди на футболке?

К: Простите?..

СГ: Ну, когда вы заходите в комнату, у вас есть какая то надпись здесь, на груди, - ну, например, “я зрелая опытная женщина”. А что написано сзади?

К: Где? Здесь?

СГ: Нет, повыше. На той же футболке, на спине. Передняя надпись - это как бы ваш парадный, преподносимый облик. На первые пять минут. А сзади - это тайное сообщение. Скажем, спереди написано “я - матрона”. А сзади?

К: Может быть, “уважайте мои седины”?

СГ: Ну да, “а кто не поклонится - убью!”

К: Нет, ну зачем убивать...

СГ: А что делать?

К: Ну что вы меня превращаете, прости господи, в старую ведьму?

СГ: Действительно, странно. Вроде сидела, ничего не делала. Ведь вам совсем не хотелось показаться умудренной годами женщиной?

К: Да хотелось, хотелось!

СГ: Зачем вы мне это так говорите?

К: Чтоб уже отстали.

СГ: Действительно, что привязался, сукин сын? Это, знаете, как приходит ко мне пациентка, говорит: “Поработайте со мной”, а через три минуты говорит: “Что вы ко мне пристали?” Чувствуете сейчас злость ко мне?

К: Нет, вы очень милый человек...

СГ: А что чувствуете?

К: Пожалуй, некоторую тревожность.

СГ: Почему? Боитесь, что потолок на голову упадет, раздавит?

К: Нет...

СГ: Точно нет?

К: Меня нет... Вас - может быть...

Д—4. КАЖДЫЙ ДЕНЬ ДЗУЙГАН СИГЭН обращался к себе:

-      Подлинное “я” - и тут же отвечал:

-      Да, слушаю.

-      Проснись, проснись! - говорил он и тут же отвечал:

-      Хорошо, хорошо.

-      В будущем не давай другим повода презирать тебя и не позволяй оставлять тебя в дураках! - и отвечал:

-      Нет, нет.

Д—5. Поклонение дьяволу

СГ: Лена, ты можешь крикнуть? Л: Не знаю... СГ: Ну, крикни.

Л (после паузы): Нет, наверное, не могу. СГ: Как это - не можешь? Л (молчит, улыбается) СГ: А ты живая? Л: Да.

СГ: Ну, крикни.

Л: Чего это я буду на вас кричать? Вы мне ничего плохого пока не сделали.

СГ: То есть мне надо сделать что-нибудь плохое, чтобы ты крикнула?

Л: Наверное.

СГ: Слышь, Лен, а ты и в детстве трупиком была?

Л: Кем?

СГ: Ну, такой: “Ах, меня нигде нету. Нет-нет, не беспокойтесь, я тут, с краешку. Нет-нет, мне ничего не надо. Главное, чтобы вам было хорошо”. - “А ты дышишь?” - “Да так, немножечко. Вы только не беспокойтесь”. - “А ты какаешь?” - “Нет, что вы!” -“А писаешь?” - “Иногда. Чуть-чуть”.

Л (смеется)

СГ: Это у тебя мама была такой?

Л: Нет, такой была бабушка.

СГ: Вот только бабушку сюда не надо. А то сейчас начнется -если бы не дедушка, если бы не лошадь... Ну что, крикнешь?

Л: На вас - не буду кричать.

СГ: А на кого будешь? На себя будешь?

Л: За что?

СГ: За то, что дура такая, загнала себя в угол, где ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Л (молчит).

СГ: Так не будешь на себя кричать?

Л: Нет...

СГ: А как себя будешь наказывать? Тайком?

Л (краснеет, молчит).

СГ: Весь вопрос, ребята, как мы собираемся поклоняться дьяволу. Потому что если человек этого не знает, то он будет делать это тихо и некрасиво... Ну, ладно. А вообще, ты когда-нибудь кричала на мужчин? Ну, показывала им открыто свою агрессию?

Л: Да...

СГ: И чем дело кончилось?

Л: Замуж вышла...

Д—6. БОГАТЫЙ ТОРГОВЕЦ ПРИНИМАЛ В ГОСТЯХ странствующего знаменитого раввина.

Прислуживая гостю за столом, он нечаянно уронил жирный кусок мяса на его одежду.

- Ах, я идиот! - воскликнул хозяин. Он страшно огорчился. Пятно действительно было большим и уродливым.

Раввин вышел из-за стола, затем из комнаты. Минуту он отсутствовал, а затем вернулся к хозяину, который горестно охал и мотал головой. Одежда раввина была совершенно чиста. Он сел на свое место.

Хозяин просиял.

Он опять всплеснул руками и воскликнул:

-     Как замечательно!

-     А почему ты огорчился, - спросил раввин, - из-за одежды или потому что идиот?

-     Потому что идиот, - сказал хозяин.

-     Тогда я не понимаю, что изменилось, - промолвил гость.

-     Можешь огорчаться дальше.

Д—7. Замануха

Кира: Представляете, сижу я недавно дома, на кухне, размечталась и вдруг говорю: “Хочу домой!” А моя дочка - ей девять лет -говорит: “Мама, ты же дома”. А я говорю: “Нет, хочу в ТОТ дом!” Понимаете? Вот в тот дом, где я маленькой была, а не в этот...

СГ: Да, ничего себе.

К: И что мне с этим делать?

СГ: Страдать.

К: Вы серьезно?

СГ: А как еще привлечь внимание родителей? Только грустью и депрессией.

К: Каких родителей? Мои ведь ничего этого не видели! Они вообще живут так далеко...

СГ: Ааа, каких родителей. Да уж, конечно, не твоих несчастных папы с мамой. Что они могут! А вот настоящих родителей, истинных, небесных, которые видят каждую твою слезу, и чем больше ты будешь плакать, тем больше принесут тебе игрушек, счастья... Чего ты там еще хотела вчера? А, смысла жизни. Этого - навалом. Только надо достаточно поплакать.

Д—8. Сумочка с нежной кожей

СГ: Скажите, зачем вам нужно держать эту сумочку на коленях?

Надежда: Я очень люблю эту сумочку, и мне нравится держать ее при себе... Так уютнее.

СГ: Ага... С сумочкой уютнее... Ну, и что бы вам сказала эта сумочка? Если бы она умела говорить, как в сказках Андерсена, что бы она сказала мне, вам?

Н Я сумочка, очень изящная, из такой нежной кожи... Во мне много красивых вещей...

СГ: И что поэтому?

Н Поэтому меня будут беречь...

СГ: Умная сумочка. Холить и лелеять?

Н Да, холить и лелеять!

СГ: Улавливаете сходство сумки с собой?

Н Нет, почему?

СГ: Совсем-совсем не улавливаете?

Н Ну нет, я, например, думаю, в отличие от сумочки. Она просто набита красивыми вещами...

СГ: А вы?

Н А я... Ой! (закрыв лицо руками, смеется).

СГ: Так, отлично, есть инсайт. Надя, что вы сейчас ко мне чувствуете?

Н: Интерес.

СГ: То есть возбуждение?

Н: Можно так...

СГ: Почему-то думают, что возбуждение - сексуальное чувство. Это может быть просто возбуждение к мужчине, который что-то знает и может научить.

Н: Да, конечно.

СГ: А может, сексуальное. Ты стыдишься? У тебя с этим проблемы. Что ты сейчас чувствуешь?

Н: Ой, что чувствую, ой, что чувствую... (Наклоняется вперед, закрывает лицо руками, смеется)

СГ: Ой, ой, щас я вам так и скажу...

Н: (машет головой) Не скажу.

СГ: А может, раскроешь... цветник?

Н (отрицательно мотает головой).

СГ: Что тебе мешает?

Я: Столько людей...

СГ: “Александр Борисович, только ты и я. Когда мы останемся наедине...”

Н: Да это у вас проблемы, доктор!

СГ: У меня - безусловно. Я слишком падок на сумочки с нежной кожей.

Н: О боже, у меня от смеха болит голова!

СГ: Это симптом. Ну, ничего. Сегодня пришел симптом - завтра придет мужчина.

Н: Нет, нет, хватит. Хватит мужчин.

СГ: Ой, ну что ты мне рассказываешь. Прямо ты сейчас бросишь водить глазками и начнешь работать.

Н: Может, и начну.

СГ: Посмотри мне в глаза.

Н. не может, хохочет.

СГ: Ну, не сейчас. Но кокетство - это уже хорошо. Эту энергию потом можно будет направить по делу. Главное - оторвать ее от мужчин. Мужчины к ней на самом деле не относятся. И если они этого не понимают и сунутся - ой, как им несдобровать... Ой, что с ними будет...

Я: Мне их не жалко.

СГ: Вот именно.

Д—9. Маленький закаканный ребенок и большой асфальтовый каток

А: Андрей. У меня много работ, я многое умею делать. Вообще-то я врач, и работаю в психотерапии последние несколько лет. Вот, заинтересовался вашей методикой, оказался здесь.

СГ: Что ты сейчас чувствуешь?

А: Хорошо я себя чувствую, мне интересно.

СГ: И как тебе ее выступление? (кивает на Надю).

А: Выпендривается слегка... Играет, конечно.

СГ: А можно принять то, что не все люди осознаны?

А: Да, вполне можно. Я могу.

СГ: А можешь представить себе, как я к тебе отношусь?

А: Вы ко мне?

СГ: Ну, зачем ты переспрашиваешь?

А: А, простите. Как вы ко мне относитесь - ну, с симпатией, я полагаю.

СГ: А еще?

А (молчит).

СГ: Ну, сыграй меня, вот здесь на стульях, спроси и ответь себе за меня. Интересный разговор получится.

А (за себя): Как ты ко мне относишься?

А (за терапевта): Как кошка к мышке. Поиграю и съем.

СГ: Ничего себе фантазия. Ну-ну, продолжай.

А (за терапевта): Ты говоришь какие-то умные слова, крепишься, а сам, как москаль в том анекдоте, идешь прямехонько к яме.

А (за себя): Да откуда вы все это знаете?

А (за терапевта): А так, решил.

А (за себя): И как вы ко мне относитесь?

А (за терапевта): С боольшим уважением.

СГ: Приехали. Сам-то понял, что сказал?

А: Неа.

СГ: Ну, давай, разберем, проанализируем.

А: Ну, конечно, мы сейчас проанализируем, раскопаем и найдем маленького закаканного ребенка на горшке, ткнем в него пальцем и скажем: “Смотри, Андрей, это ты”. И будем очень радоваться, пожмем друг другу руки, какие мы тут крутые аналитики.

СГ: Зачем ты мне это говоришь?

А: А это мышка пищит перед смертью...

СГ: Ну-ну, мышка... А то, что ты же и мышка, ты же и кошка, понимаешь?

А: Да, вполне.

СГ: Ты как одна моя пациентка. Она мне говорит: “Доктор, я не могу тут с вами долго разговаривать. В шесть часов на Октябрьской площади я должна попасть под асфальтовый каток. Он уже выехал”. Я говорю: “Да ладно, давайте поговорим”. Она: “Нет, он уже выехал. Пора”.

Д—10. Разговор с мамой

СГ: Слушай, что ты всё время смущаешься?

А: Я смущаюсь? Да, наверное.

СГ: Смущение, в принципе, - это предательство. Ты отказываешься сам от себя. И я не вижу причин - сейчас - это делать. Что тебя заставляет?

А: Не знаю... Привычка...

СГ: Или тебе мама так говорила? “Сиди, сынок, тихо, смущайся, не то еще ляпнешь что-нибудь не то...”

А: Мама... Да, говорила...

СГ: А ты ей что говорил?

А: Я ей... ничего не говорил...

СГ: Нет, ты говорил, ты своим поведением говорил: “Хорошо, мамочка, будет исполнено, мамочка, буду смущаться, буду всю жизнь сидеть тихонько на стуле и не пукать без твоего разрешения”.

А: Да нет, почему, я и не слушался ее тоже...

СГ: Для вида. А теперь слушаешься. Да или нет?

А: Слушаюсь...

СГ: Хреново. Ну, поговори с ней, посади ее на стул, встань на колени и скажи: “Спасибо, мамочка, я на всю жизнь теперь такой пришибленный, что уберегло меня от страшных опасностей”. Давай, устрой разговор.

Л: Посадить ее на этот стул?

СГ: Что ты сейчас со мной делаешь?

А: Слушаюсь... Хорошо, здесь сижу я, здесь сидит моя мама...

СГ: Ты как раскланиваешься во все стороны.

А (что-то говорит тихо)

СГ:А?

А: Слушай, ты мне дашь поработать или нет?

СГ: Я что, мешаю?

А: Мешаешь.

СГ: Ну, понятно, если бы я не мешал, всё давно было бы сделано.

А: Так... Здесь сижу я, здесь сидит моя мама. (Садится на свой стул). Мама! (молчит).

СГ: Что, сыночек?

А: Я... Я не знаю... (Пересаживается на стул мамы). Сынок, ты что-то хотел?

СГ: Я? Да так, хотел пожелать тебе доброй ночи.

А (Пересаживается на свой стул): Мама, я хотел поговорить с тобой. (Пересаживается на стул мамы). Может, лучше завтра? (На своем стуле) Нет, сейчас. Я уже вырос, мама. (За маму) Не вижу. (За себя) Ты не видишь, а я вырос. И я не могу больше слушать всё, что ты мне говоришь. У меня есть свой ум. (За маму) Конечно, у тебя есть свой ум, но два ума лучше. (За себя) Это так, я не спорю, но я хочу сам решать, что мне делать, а что нет. (За маму) Ну, решай. (Обращаясь к Саше) Ну, всё.

Д—10*. СГ: Всё? А я чуть было не заснул. Перлз спал на своих группах, надо и мне научиться. Так что сказала мама?

А: “Решай сам”.

СГ: А, ну чудесно. Ты закончил работу?

А: Да.

СГ: Молодец, садись. Ты собой доволен?

А: Не очень.

ГС Чего?

А: Ничего не изменилось.

СГ: А, ты заметил? По-моему, тоже, это было жалкое подобие левой руки. “Мамочка, асиеяй?” - “Асисяй, сынуся”.

А: А что надо было сделать?

СГ: Тебе или мне?

А: Хорошо, что ты бы на моем месте сделал?

СГ: Это серьезный вопрос. А что делал на своем месте?

А: Я сейчас вспомнил: когда учился на первом курсе, то хотел перейти на другой факультет - на философский. И пришел поговорить об этом с мамой. Она сказала... что-то типа: “Через мой труп”. Я сказал, что я всё равно перейду... Короче, мы ссорились полночи. А в конце она сказала: “Если ты сделаешь это, ты сделаешь несчастной свою жизнь и мою”.

СГ: Зачем ты мне это рассказываешь сейчас?

А: Так... вспомнил...

СГ: Зачем ты мне это сейчас рассказываешь?

А: А? Ты просил вспомнить, я рассказал.

СГ: И как это поможет тебе разобраться?

А: Не знаю. Может, мне лучше сесть на место?

СГ: Слушай, а ты можешь маме прямо сказать, что ты о ней думаешь и что ты к ней чувствуешь? Прямо, и не убегать от конфликта, если он есть, а пережить его.

А: Знаешь, сколько раз я его уже переживал?

СГ: Не знаю. Думаю, что ты никогда его не переживал. Ты всегда манипулировал маминой значимостью, выставляя ее садисткой, и никогда прямо не говорил ей, что ты к ней чувствуешь.

А: Наверное, я не могу ей этого сказать. Она не поймет.

СГ: Здесь сказать, здесь! Для себя.

А: (долго молчит) Знаешь, Саша, я, по-моему... Я знаю, что я запрещаю себе сказать. Я могу сказать ей всё, что угодно, но я не могу сказать ей, что я её ненавижу, а... так получается, что к этому всё сходится.

СГ: И кого ты по этому поводу намерен играть?

А: Я не хочу играть; но и сказать ей этого я не могу.

СГ: Вот так гнев превращается в горечь... Одна минута гнева, если её не пережить, может дать несколько дней горечи. А горечь можно превратить в несколько лет депрессии.

А: Да, наверное, это так...

СГ: Что ты сейчас чувствуешь?

А: Вот эту самую горечь.

СГ: Ну, крикни, разрядись. Здесь хорошая обстановка. И маме никто не расскажет.

А (сидит, молчит).

Кто-то из группы: Блин, хочется уже крикнуть за тебя, или убить тебя на фиг.

А (поворачивается): Ну, убей!

СГ: “Умру! Погибну! Но не предам святых идеалов!”

А: Ну ладно, смейтесь...

СГ: Слушай, открывай общество жертв родительского насилия. Сразу куча народа запишется. Вон Лена - Лен, пойдешь, в общество к Андрею?

Лена (смеется): Пойду... Но не хочется...

СГ: А кому хочется? Что поделаешь - надо. “Мы путей не выбираем”. Там, где есть долг и вина, вообще нет выбора.

Д—11. БОЛТАЮТ ДВА МАЛЫША в автобусе. - Как тебя зовут?

-     Саша.

-     А меня Рома. Как тебя зовут?

-     Вова.

-А меня Виталик.

-     Сколько тебе лет?

-     Семьдесят.

-     Да ну, если бы тебе было семьдесят, ты был бы уже старым. Даже когда человеку двадцать, он уже старый.

-     А ты что будешь делать, когда тебе будет семьдесят лет?

-     У меня есть друг Валера по фамилии Алеша. Мы с ним поедем на поливальной машине на пенсию.

-      

Д—12. Кира: ВЫ К ЛЮДЯМ НЕУВАЖИТЕЛЬНО относитесь.

СГ: А что делать...

Андрей: Вернер Эрхардт обращался обычно к участникам: “Жопы!”

СГ: Ну зачем... А тоже хорошо. Ведь когда я обращаюсь к тебе “Кира”, ты же знаешь, хоть приблизительно, что я обращаюсь не ко всей тебе, и отвечать ты мне будешь соответственно. Если я сейчас спрошу у тебя, есть ли у тебя любовник и чем отличается секс с ним от секса с мужем, ты же мне не ответишь. То есть ты знаешь, к какой части тебя я обращаюсь, называя тебя Кирой. Вот и чудесно. А теперь представь, что в тебе есть часть, которую иначе не назовешь, как жопой. То есть не представь, а почувствуй. Не ягодицы. А - ну, понимаешь. И уже наше с тобой общение обогатится. Иногда я буду говорить: Кира, и ты мне будешь врать одно, а иногда: Жопа! - и другое. А там, глядишь, еще что-нибудь обозначится.

Д—13. Этюд о непосредственном самовыражении

СГ: Так, у нас полчаса до конца, давайте немного поделимся своими чувствами за день.

Надя: Знаете, вчера я на вас злилась.

СГ: Это хорошо.

Н: Я злилась, глядя на то, как вы работали - и с Андреем, и с Леной.

СГ: Это плохо.

Н: А сегодня я просто наслаждалась.

СГ: Это хорошо.

Я: И еще я хочу сказать Андрею, что как я вчера к нему хорошо относилась, так и сегодня, без изменений.

СГ: Это плохо.

Н: Ну вот, смотрите, с вами можно нормально разговаривать?

СГ: Нет. Зато со мной можно кричать. Давай крикнем.

#:Ааа!!!

СГ: Молодец. Дай я тебя поцелую.

Д14.       РЮНЗЮ СПРОСИЛ У РЭНДЗАЯ:

-      Как приходит просветление? Рэндзай ответил:

-      Как ветер пробегает по траве. Рюнзю поклонился.

Д15.       КОГДА ДОКЕН СПРОСИЛ У ЭЙНЕНУ:

“ЧТО ТАКОЕ ПРОСВЕТЛЕНИЕ?”,

тот засмеялся и сказал: “Ты этого не знаешь”.

Д—16. Интервью с Сашей Гранкиным в короткий период увлечения дзэн буддизмом

-     Так в чем же состоит цель такой терапии?

-     Цель состоит в том, чтобы убивать людей. Когда все убиты, появляется живой человек.

-     Стоп, стоп, стоп! Так вы работаете убийцей или психотерапевтом?

-     Я работаю липучкой для трансферов. И почти всегда ловлю образ комнатного бога. Я - отец народа, как Пушкин. Они меня ловят, чтобы использовать, как родителей, для борьбы с собой, но я ловчее и сильнее, и я уворачиваюсь, и вовремя отнимаю сисю.

-     То есть вы как бы поздний родитель, проводящий ребенка ко взрослости, причем вам это удается лучше, чем биологическим родителям, потому что вы сильнее.

-     И еще скромнее.

-А это в чем выражается?

-     Когда ТаоВу, китайский мастер дзэн, сидел однажды, погруженный в медитацию, и к нему подошел некий монах, спросивший: “В чем величайшая глубина учения?”, то Тао Ву встал со своей скамеечки, опустился на колени и сказал: “Ты пришел сюда издалека, но боюсь, я ничего не смогу тебе ответить”.

-     То есть дохлый номер, нет никакой истины, ничего найти невозможно и т.п.?

-     Ничего невозможно найти ТАК. За вопросом должен стоять весь человек, действие должно быть абсолютным, и пока этого нет, я играю в Станиславского и лениво говорю: “Не верю”. На самом деле я еще скромнее и не думаю, что я что-то сильно могу усилить. Созревание - внутренний процесс, и я для него - символ, хорошо, если красная тряпочка.

-     Созревание сознания или бессознательного?

-     Ни того, ни другого. Бессознательное у всех гениальное, это без вопросов. Сознание тоже у кучи народа отличное, не хуже моего, то есть гипертрофированное. Отношения между ними - вот это главное.

-     Дружат - не дружат?

Господи, да хоть вообще берут друг друга в расчет. А то ведь как: сознание, например, живет так, как будто бессознательного нет, инфлируется, и начинается кошмар и психосоматика. А сознание всё гонит интеллектуализации и рационализации во всё возрастающем количестве.

-     И чтобы вывести человека из рационализации, вы смеетесь над ним?

-     Я смеюсь над масками, я не смеюсь над людьми. Мы все в одном корыте свои маски полощем. Так что можно и посмеяться.

-     А если людям это не нравится?

-     Я легионер, а не проститутка.

сон легионер* (с—11, **,. 77)

КОММЕНТАРИИ

К—1. НЕТ, НУ ЭТО ГРУБО. Есть же какие-то вещи...

Прежде всего, нужно определить рамки, а потом уже - пожалуйста - гуляйте в этих рамках. Только так достижима подлинная свобода. Свобода - это осознанная необходимость. Неважно даже, насколько осознанная. Можешь осознать - твое счастье. Не можешь - следи за умными людьми.

Но и злоупотреблять тоже не надо.

В общем, ничего не надо.

Все-таки, это было грубо.

Девушка ему сказала: “Я думаю, психологи - хорошие люди”.

Другой вопрос, зачем она так сказала. Может быть, она так всегда раньше думала. Потому что никогда не видела психологов. Это была ее милая иллюзия. Она сама бы с нею постепенно рассталась. Она бы вышла в перерыве в коридор и всё бы сказала.

А он - тоже, начинает. Из-за таких у нас психология так и сидит в девках, никем не любимых. Ни правительством, ни широкими массами людей. Скажешь в гостях, что психолог, - люди отсаживаются подальше. Может, они никогда психологов не видели, как та девушка. Или, наоборот, видели.

Короче, есть же какие-то вещи, и нарушать их отнюдь никому не надо. А то еще обидится кто.

К—2. ГРУППА НАЧИНАЕТСЯ С МАРАЗМА.

Нет ничего хуже, чем группа людей, сознательно собравшихся для исполнения общего дела. У них в глазах сияет подростковый пыл. Редкие прохожие шарахаются на другую сторону улицы.

Что такое подростковая логика? Сильнее - значит круче. Стая -закон. Завтра больше. Маза наша. Цой жив.

“Просьба о помощи со стороны пациента всегда означает регрессию. Пациент может просить о помощи по-разному. Младенческая установка как бы говорит в нем: “Мамочка, поцелуй, чтобы перестало болеть”. Если он похож на ребенка, просьба о помощи будет примерно следующей: “Папа, сделай это, пожалуйста. Я маленький, а ты сильный”. Пребывая на уровне подростка, пациент скажет: “Давайте встретимся и вместе сделаем то, что не получается у меня одного”. Иногда пациент может оказаться старше, и его просьба будет звучать так: “Помогите мне преодолеть мои победы над самим собой”; “Помогите мне не быть таким преуспевающим”. (К. Витакер, “Полночные размышления семейного терапевта”)

К—3. ТАК НАЗЫВАЕМОЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ

обычно означает что-то вроде смены тех пресловутых надписей на футболках. Сиротинушка превращается в героя, герой по достижении срока становится мудрецом. Но - вот что интересно - носитель футболки может при этом остаться той же со всех сторон деревянной заготовкой. Или, наоборот, тем же милым, счастливым Буратино.

“Я много лет соперничала с Богом, Пытаясь завершить им начатый портрет...”

И вот получается, что по достижении определенного возраста человек считает себя обязанным стать зрелым. Опять-таки, желание настолько благородное, что издеваться грех. Но что означает эта зрелость? Она внутри или снаружи? В смысле: кто на кого работает? Если это - зрелость для внешнего зрителя (нет, опять - грубо! скажем, для собеседника), то это и есть смена футболки.

Теперь: как отличить как бы зрелость от просто зрелости (если она, конечно, бывает), мудрость как надпись на футболке от мудрости как внутреннего состояния? (Это с подлой точки зрения внешнего наблюдателя). Саша Гранкин бы сказал: ковырнуть, врезаться, вступить в эмоционально значимый диалог. И если та самая зрелая женщина, натыкаясь на границы своей роли, будет отпрыгивать, значит, это роль. Например, в роль мудрой сивиллы не входит сердиться на приставания. Кира прятала свою агрессию (видную несколько раз по ходу диалога и совершенно очевидную в конце) - и это подписало ее приговор.

Парадокс: взрослый - это тот, кто может быть ребенком. Тот, кто не может, - владелец взрослой футболки.

К—4. ПРЕЖДЕ ВСЕГО: СКОЛЬКО ЖЕ В ЭТОЙ ИСТОРИИ БОЛВАНОВ?

Трое были так названы. Но что вы скажете о нескольких монахах, “записавших этот анекдот”? К ним уже органично примыкает автор книги со своими любимыми читателями. Естественно, большая часть этого народа полна друг к другу явной симпатии.

Итак, некогда было время, когда этих болванов не было. Вот МуЧу идет по дороге (куда он шел?), вот он встречает того злосчастного монаха. Болванов еще нет - или их уже полно? Тут надо быть осторожным. Когда первый “болван” уже прозвучал, картина резко поменялась. Избежать дальнейшего невозможно. ЦзюТу прекрасно понимал, что мотивы МуЧу неустановимы. Он совершил действие, которое невозможно стереть, он уподобился Богу. По той или иной причине ЦзюТу решил приуменьшить блеск вокруг МуЧу. То, что сделал ЮТань, можно назвать стиранием памяти. Послушайте окружающих: они мало помнят происшедшее, они помнят свои мысли по этому поводу. Но поскольку и мысли тоже не очень, мягко говоря, свои, то стереть их действительно можно даже таким фрайерским способом.

Что за привычка записывать такие штучки? Да еще комментировать их? Да еще потом комментировать комментарии?

Я думаю, в этом сказывается их провинциализм. Столичные жители обычно не утруждают себя подобными размышлениями. Анекдот прозвучал - давайте следующий! Есть слово “реприза”, есть понятие “gimmick”. В провинции несколько более принято задумываться над смыслом. В этом коротком рассказе, например, прекрасно описан круговорот ценностных суждений, обреченных на вечное поедание собственного хвоста. Но кому оно надо? Важно, могу я это понять или нет? Я болван или автор - болван? Так кто здесь блуждает среди призрачных болванов? (В то время, как те двое пошли “каждый своей дорогой”). Вот, скажем, ты не очень много понимаешь в этой книге. Что ты собираешься делать с тем, что не понимаешь? А с тем, что понимаешь? (это вопросительный знак или восклицательный?)

И последнее: вдруг вспомнил, что мой лучший друг в то счастливое время называл меня не иначе как “падло”.

К—5. Первый акт психотерапевтической драмы: агенты в масках

“Мне нравится, что вы больны не мной...”

Главным достоинством моего современника является тщательно отрепетированная приемлемость. Встретившись друг с другом, мы старательно делаемся друг под друга.

Положение агента в чужой стране - очень хорошая метафора. Тот тоже всё время делается и волнуется, так ли у него получается.

Но положение на самом деле еще хуже: оставшись наедине, агент может расслабиться. Среди нас же никто расслабиться не может: человек боится внутреннего еще больше, чем внешнего.

“Я похож на государство, в котором правит неродной король. Какой-нибудь Вильгельм Завоеватель или призванный на царство Рюрик. Я похож на страну, правитель которой является чуждым для народа, говорит с ним на разных языках, а потому в стране царит смута и насилие”.

На лице у каждого написан его градус: доза своего нутра, которую человек может вынести. У мужчин в костюмах и с папками, к примеру, градус этот обычно очень мал. Увы.

Что же несет этот агент, кроме страха? На какое задание он вышел?

К—6. Второй акт психотерапевтической драмы: война

“Слава и позор подобны страху. Что значит слава и позор подобны страху? Это значит, что нижестоящие люди приобретают славу со страхом и теряют ее также со страхом”.

Когда он приходит ко мне за помощью, я не могу ему помочь - в том смысле, что не могу сделать за него работу, как не могу за него поесть или помочиться. Но и не помочь - не могу, потому что я - не пустота, и он - часть моего мира.

Придя ко мне, он очень много на себя взял, он не должен был приходить. “Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать”. Абсурд окружает нас со всех сторон. Брат мой, ты мой враг. Мы врем друг другу в попытках сказать правду. Нам нужно найти твердую почву, хотя бы маленький уголок опыта, где внешнее сойдется с внутренним.

Так что злость будет первой честной эмоцией, которая нас свяжет. А что делать? Будем драться.

К—7. Третий акт психотерапевтической драмы: моральное падение

“Еще не смысля всей беды, пытаюсь я сдержать лады, еще с апломбом на других кошусь: мол, чем я хуже их? -ничем не хуже...”

Я спросил себя: чего во мне больше всего? - и честно ответил: семейных традиций.

Семейная традиция означает тайную передачу, проглатывание интроектов, стыд.

Однажды я ехал в машине, где незнакомая мне девушка “вела светскую беседу”, то есть порола всякую чушь. Вдруг я представил себе, что было бы, если бы она была “моей девушкой” - как бы я мучился! Конечно, позже она стала моей любовницей... Я сижу сейчас и думаю: чувствую ли я себя ответственным за все те глупости, которые она совершила при мне или без меня? Да. Нет. Конечно, да. Ни капельки. Как за свои.

Человек, пытающийся что-то изменить в себе или хотя бы просто что-то понять, хотя думать о многих вещах - это уже изменять запрету о них думать, не избегнет столкновения с семейным стыдом. “Только не трогайте мою маму!” Увы - мама вдали, а вот интроекты внутри, иные как Цербер, иные как Харон, встречи с ними не избежать. И встреча эта часто похожа на сон, в котором хочешь бежать или драться, но тело не движется. А победа в этой встрече переживается как предательство, моральное падение и микропсихоз.

Это праздник падения маски, так прекрасно выраженный во сне про арабское кафе. Она выдает агента и выдает себя, когда случайно (случайно?) рвет газету - оболочку, покрытую чужими словами, лозунгами и прочей дрянью, - и под ней вдруг оказываются деньги - символ энергии. Теперь она сможет купить себе что-нибудь получше, чем та чашка кофе, до краев наполненная мутью.

К—8. Четвертый акт психотерапевтической драмы: после просветления

“Нам всем грозит свобода, свобода без конца...”

В Тибетской Книге Мертвых описано, что происходит с душой (ой, какое слово скользкое! Бррр!) после смерти. Вкратце: в момент смерти она испытывает максимальное открытие истинной сущности мира, наполняется безошибочным знанием и светом; позже (на протяжении семи недель после смерти) ее начинают покрывать иллюзии, мучая ее всё более болезненными кошмарами, пока наконец она не погружается в них полностью, притягивается поэтому к миру и вовлекается в зарождающийся при сексе плод...

Вот так оно примерно и происходит с пресловутым просветлением.

“До просветления я носил воду и колол дрова. После просветления я ношу воду и колю дрова”.

Едрена вошь!

К—9. ПОНИМАНИЕ И HEПОНИМАНИЕ - ДВА ОЧЕНЬ РАЗНЫХ ПРОЦЕССА.

У каждого - свои цели, своя стратегия. Очень интересно их научиться различать.

Вот простой пример: человеку приснился сон, что у него горит на голове шапка. Он объясняет: всё дело в том, что вчера он был в магазине, где есть шляпный отдел, к тому же в комнате было довольно жарко и душно. Ап! - всё объяснилось!

На самом деле он вчера был в десяти отделах четырех магазинов, а в комнате ночью было не только душно, но и влажно. То есть ему могло присниться, что он ходит по морю (Из-за влажности) в сандалиях (обувной отдел) аки посуху (сказалась рюмка сухого вина, правда, позавчерашняя). Но почему-то приснилась горящая шапка.

Что дает человеку такое объяснение? С одной стороны - ничего, он ничего не понял. Набор случайных процессов, которые он почти не замечает, остался набором случайных процессов. Он ничего не понял, и потому этот процесс позволительно назвать непониманием.

Но это не просто непонимание, это достаточно активный процесс. Какие у него цели - хоть немного - очевидно. Уменьшилась тревожность; сохранена рациональность; снята ответственность (хотя бы в том смысле - особенно в том смысле - что на место личности поставлен набор случайных внешних причин, вместо упорядоченной системы - хаос).

Это непонимание. Что же такое понимание? Ну, предположим, человек думает: “Чего это мне приснилось, что на мне шапка горит? Уж не есть ли это метафора того, что я - вор? Что же я в таком случае ворую?...” - и т.д.

Может ли он таким образом понять что-нибудь новое для себя? Конечно. Но нет ли здесь риска, что он нагружает действительно случайную последовательность дурацких обрывков памяти и фантазий личностным смыслом? Есть, опять, конечно же, есть. Или, может быть, вовсе и нет. Ведь это ЕМУ приснилось, ЕГО фантазия таким образом сработала, ОН ходил в магазин и спал в духоте. То есть личность может ассимилировать что угодно - хоть бы и сам хаос. Станет ли волк есть зайца, если он его СЛУЧАЙНО найдет? Конечно, станет. Может, это была ошибка, и заяц ему вовсе не предназначался? Очень может быть. Запросто.

Неважно, к какому феномену мы подходим - важно, что мы делаем с ним. Если это сон - понятно, что он индивидуален, имеет личностную подоснову и так далее. Но то же самое - мы можем понимать или непонимать, антипонимать, когда, мы, скажем, читаем Тору. В любом непонятном месте, будь это повторы, противоречия, логические несоответствия, “рациональное” может услужливо - и главное, очень быстро - фабриковать “объяснения”: ошибки переписчиков, темнота предков, слияние текстов разного происхождения и т.п. Это не даст человеку ничего нового, ничего не добавит к нему, кстати, даже спокойствия (потому что спокойствие, достигаемое подавлением тревожности - мягко говоря, говно, а не спокойствие). Но подходящий к тому же верующий, то есть тот, кто считает, что текст имеет для него личностный смысл, - он способен понимать и увеличивать понимание.

Говорил Баал Шем Тов: “Сказано: “Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова”, а не “Бог Авраама, Исаака и Иакова”, ибо Исаак и Иаков не пользовались тем, что сделал до них Авраам. Они сами искали связи с Творцом и служили Ему”.

К—10. КОКЕТСТВО - РОДНАЯ ИГРА ДЛЯ ПСИХОТЕРАПЕВТА.

Невербально пообещать и не дать - это и там, и там принято. “А кто что обещал?” А никто - ничего, так, глазками водили, губки прикусывали. Интересно, что никто не способен остановиться, и уже в самой не той атмосфере, с совершенно ненужными людьми она нежно водит пальчиком, а он глубоко мыслит по поводу. То-то они так схлестнулись. Потом он скажет: “А ты что, ожидала, что я буду твоим папой? Невроз переноса. У меня своя дочка есть”. А она ничего не скажет, стянет на прощание губки и отвернется, взмахнув челкой. Кокетка? Мадонна всеобщей сублимации!

К—11. БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ - ВОТ В ЧЕМ ВОПРОС для страдающих манией величия.

(Надо отдать Гамлету должное - он все же двигался от неосознанных убийств к осознанным).

Быть или не быть? - а точнее: Уехать или остаться? - а точнее: Брать зонтик или не брать зонтик? Даже на последний вопрос ответ дает элементарная забывчивость или заботливая бабушка.

Не достичь ли мне просветления к началу марта? Не возвыситься ли мне духовно? Тьфу, злость берет.

Но поди ж ты - сколько людей так СЕРЬЕЗНО раздумывают.

Сколько людей НЕ УВЕРЕНЫ, что у них есть внутренний мир!

Сколько людей думают, что бессознательное ОТКРЫЛИ сто лет назад!

Надо подойти к ним поближе и рассмотреть их в лупу. Что-то же там есть, кроме гусиной кожи!

К—12. “БЫТЬ ИЛЬ НЕ БЫТЬ - ВОТ В ЧЕМ НЕВРОЗ”.

“Моя мама хотела, чтобы я был летчиком, мой папа хотел, чтобы я был водолазом, и поэтому я - шизофреник”.

“В общем, выбирай: либо прищемим яйца дверью, либо посадим голой задницей на сковородку”.

Это из аптечки психотерапевта.

Кёгэн - любимый мною за то, что однажды сжег все свои книги и конспекты (до этого он был известным комментатором буддийский сутр), - задал однажды ученику такой коан:

“Оно подобно монаху, который висит на дереве, уцепившись зубами за ветку; ни руками, ни ногами он не может достать до других веток. В это время под деревом появляется еще один человек и спрашивает, в чем смысл прихода Дарумы с Запада. Если первый не ответит ему, он не выполнит свой долг; если же он ответит, он простится с жизнью. Что ему делать?”

Монах Сё продолжил это так: “Я не спрашиваю у вас, когда вы уже висите на дереве. Что вы скажете, когда вы еще не начали взбираться на него?”

Позитивист Блайс прокомментировал это так (игра называется “Внимание, правильный ответ!”): “Главное - не ожидать результатов”.

Мумон написал по этому поводу очень близкие мне слова: “Хотя твои речи текут, словно реки, они никому не нужны”.

Саша Ройтман дал шикарный ответ - он вынесен в начало лоскутка - никогда не слышав коана.

Мне же это состояние (висеть, уцепившись зубами за ветку, болтая руками и ногами) что-то навязчиво напоминает...

К—13. ОСНОВНОЙ ЧЕРТОЙ МОИХ СОВРЕМЕННИКОВ мне представляется психологическая наивность.

Под психологической наивностью я понимаю невнимание к бессознательному, неприятие внутреннего мира, агрессивное отторжение души.

Даже психологи, как правило, больше уверены в существовании денег и атмосферы, чем в существовании и постоянном функционировании бессознательного.

Даже искусство XX века во многом отражает - питается - и подавлено той же агрессией к душе. Глядя на абстракционистскую (словечко-то какое!) картину, человек облегченно вздыхает: так вот

она какая, душа, если дать ей волю! За такое (вещественное доказательство) правоты своей установки сознания не жалко и тысячи долларов.

Долларов! Долларов! Внутренние царства брошены во славу внешних. Мы все - колонисты, орудующие в чужих странах. Мы не только не знаем своего языка, мы не знаем о его существовании. Это и есть психологическая наивность, поддерживающая - обеспечивающая - маниакальную устремленность во внешний мир.

Как там в Ливии, мой Постум, или где там? Неужели до сих пор еще воюем?

Как ответил бы Пригов, воюем, воюем понемножечку.

К—14. САМОЕ КЛАССНОЕ В ЖИЗНИ - ЭТО ИМЕТЬ АВТОРИТАРНОГО ПАПУ. Если он есть - больше уже ничего не надо. Смысл жизни обеспечен. Он во всем виноват. Ему надо подчиняться, но его же можно бесконечно динамить. Утро начинается с “надо!”. Вечер заканчивается обещанием “завтра!”. Все проблемы со структурированием времени, с оправданием бытия, с