ОНЛАЙН ВИДЕО КАНАЛ С АСТРАЛЬНЫМ ПАЛОМНИКОМ
 
Задать вопрос можно в мини-чате, а так же в аське и скайпе
Есть вопрос? - найди ответ!  Посмотрите видео-FAQ - там более 700 ответов. ПЕРЕЙТИ
Ответы на вопросы в видео ежедневно c 18.00 (кроме Пт, Сб, Вс)
Посмотреть архив онлайн конференций 
 
  регистрация не обязательна, приглашайте друзей - люблю интересные вопросы
(плеер и звук можно выключить на экране трансляции, если они мешают)

 

 

       

 

Буду признателен, если поделитесь информацией в социальных сетях

Я доступен по любым средствам связи , включая видео
 
аська - 612194455
скайп - juragrek
mail - juragrek@narod.ru
Мобильные телефоны
+79022434302 (Смартс)
+79644902433 (Билайн)
(МТС)
+79158475148
+79806853504
+79106912606
+79106918997

 
Скачать бесплатно книгу Всеслав Соло. Как стать магом 1-3
ОСНОВНЫЕ РУБРИКИ САЙТА
МЕНЮ  САЙТА

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

ВХОД

В ПОРТАЛ

 

Библиотека 12000 книг

Аномальное   

Здоровье

Рейки  

Астрал  

Йога

Религия  

Астрология

Магия

Русь  

Аюрведа  

Масоны

Секс

Бизнес 

НЛП

Сознание

Боевое  

Он и она

Таро  

Вегетарианство  

Ошо

Успех

Восток  

Парапсихология

Философия

Гипноз  

Психология  

Эзотерика  

ДЭИР

Развитие

900 рецептов бизнеса

 

 

Видеоматериалы автора сайта

Практика астрального выхода. Вводная лекция

Боги, эгрегоры и жизнь после

 жизни. Фрагменты видеокурса

О страхах и опасениях, связанных с выходом в астрал
 

Видеокурс астральной практики. Практический пошаговый курс обучения

 

Интервью Астрального паломника
 

Запись телепередачи. Будущее. Перемещение во времени

Призраки в Иваново. Телепередача

 

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги

Музыка

онлайн- видео

Партнерская программа

Фильмы

Программы

Ресурсы сайта

Контактные данные

 

Код доступа 2461537

 

Всеслав Соло. Как стать магом 1-3

Сегодня уже изданы такие книги Всеслава Соло как: 1, 2 и 3 романы "Скоморох или Начало Магии", "Изида  или Врата Святилища", "Натура или Всея Любовь" Астрально-мистической Эпопеи "Астральное тело". 1-я книга вечеров Соло "Как Стать Магом? или
Остаться в живых!" - учебник Высшей Магии. 2-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или  Пространство окружения!"
3-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Видящий Себя!" 4-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Воля в Законе!"
5-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Продолжается Путь!" 6-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Законы Законов!"
Книга стихов "Кафедра Земли"  Мистическая мелодрама "Переодетые в чужие тела", книга  из Астральной Библиотеки Сергея Истины, главного героя Астрально-Мистической Эпопеи "Астральное тело"

 

скачать

 

 

Выдержки из произведения


Всеслав Соло.

Как стать магом 1-3



Астральное тело-1. Скоморох или Начало Магии

Астральное тело-2. Изида или Врата Святилища

Школа вечеров. Как Стать Магом или Остаться в живых


Всеслав Соло.
Астральное тело-1. Скоморох или Начало Магии


Скоморох или Начало Магии (роман первый)



Часть первая. НАЧАЛОСЬ
Мертвец
Ночь продолжается
Кладбище
Письмо
Катастрофа
Посетитель
В тот же день
Вечером того же дня
Любовь (Рассказ)

Часть вторая. ПРОДОЛЖЕНИЕ.
Утро
Первое свидание
Через три месяца
Письмо из Москвы
Алкоголик
Наваждение
Знакомство

Часть третья. И ВОТ...
В гостях
Зек
Ведьма
Визит
Реальное воображение
Беременная!
Там, где Бог!

Часть четвертая. ПРИКОСНОВЕНИЕ
Стечение обстоятельств
Система Долланского
Бурелом
Алеф
Позвоночник

Часть пятая. Путь
Вы верите в Бога?
Коврик
О Мировом Активном Начале
Наплыв
Вот и семья
Уроки созерцания
Письмо из Москвы
Письмо в Москву
О воле и вере
Первый выход из тела
Два звонка и встреча

Часть шестая. АСТРАЛ
Москва
Проститутка
Разговор с телом
Записки из дневника

Глава седьмая. ЛЕТАРГИЯ
Удар
Засада
Призрак?

Сегодня уже изданы такие книги Всеслава Соло как:

1, 2 и 3 романы "Скоморох или Начало Магии", "Изида
или
Врата Святилища", "Натура или Всея
Любовь"
Астрально-мистической Эпопеи "Астральное тело".
1-я книга вечеров Соло "Как Стать Магом? или
Остаться в
живых!" - учебник Высшей Магии.
2-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или
Пространство
окружения!"
3-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Видящий Себя!"
4-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Воля в
Законе!"
5-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или
Продолжается
Путь!"
6-я кн-а в-ов Соло "Как Стать Магом? или Законы
Законов!"
Книга стихов "Кафедра Земли"
Мистическая мелодрама "Переодетые в чужие тела", книга
из
Астральной Библиотеки Сергея Истины, главного
героя
Астрально-Мистической Эпопеи "Астральное тело"

Готовятся к изданию:

Четвертый роман Магической Эпопеи "Астральное
тело":
"Император или Следы Созерцателя"; седьмая книга школы
"Как
Стать Магом? или Управлять желанием!"

* Часть первая Н А Ч А Л О С Ь *

Мертвец

Я вскочил с дивана полусонный, внезапно потяжелел
всем
телом и ощутил высоту пятого этажа. Казалось, что моя
крохотная
комната и весь крупнопанельный дом сейчас вот-вот
растворятся в
июльской ночи и я упаду на землю. Несколько секунд я
стоял и
пошатывался на месте. Потом сделал два стремительных шага
к
распахнутому окну и оторопел.
На уровне живота в меня в одно мгновение
вонзилась
ослепительная лента молнии. Обдало прохладой...
Через минуту облепившее меня светоносное облако отплыло
в
сторону и рассеялось.
Прямо от моего подоконника, улетая в ночную
глубину,
начиналась прозрачная радуга. Она напоминала тонкую,
довольно
широкую и разноцветную полосу из хрусталя, на ощупь жесткую,
но
покрытую невидимой воздушной мягкостью, и была холодна,
как
снег. Моя ладонь озябла, пальцы покрылись инеем, и я
отдернул
руку. Вдруг мои глаза как бы совершенно самостоятельно от
тела
медленно поплыли в нескольких сантиметрах над радугой в
сторону
кладбища. Радуга вдалеке зависла низко над ним.
Невероятными усилиями я заставил себя оглянуться и
увидел
позади себя, в черном квадрате окна, силуэт
человека,
замершего, как манекен. В этом манекене я узнал очертания
своей
фигуры.
Ощущая какую-то устремленность своего
необычного
состояния, я равнодушно отвернулся от удаляющегося
манекена в
окне. Я уже рассматривал совсем низко под собой
металлические
кресты, ограды, черные деревья, кустарник... Так я
постепенно
узнавал кладбище, залитое дымным светом полнолуния.
Но
одновременно с этим я видел начало радуги у
подоконника,
чувствовал, что стою у себя в комнате у окна.
Эта
двойственность, объемность моего зрения, ничуть не
смущала
меня. Наоборот, казалось, что вот так я видел всегда!..
Где-то на уровне человеческого роста от земли, едва
не
касаясь стройного тополя, радуга оборвалась, и мой
взгляд
как-бы остановился, завис...
Я захотел пощупать ствол дерева, прикоснуться к ограде.
Я
отчетливо видел глубокие трещины коры, острые
наконечники
ограды, казалось, шарил по ним рукою, но понимал, что
дрожащими
пальцами все-таки ощупываю подоконник!..
Земля внизу подо мной как-то картинно, всей
плоскостью
пошатнулась, шевельнулся один из могильных холмов...
От испуга мои глаза как бы отпрянули назад, на
середину
радуги. Я всмотрелся вдаль и вскоре увидел, как
некий
крохотный, черный комочек клейко вскарабкался по тополю
на
радугу и стал быстро увеличиваться в размерах, приближаться
ко
мне. В следующее мгновение мои глаза были уже со мной, как
бы
во плоти, и я отшатнулся за штору, чтобы меня не было видно.
В спичечную щель между шторой и стеной сквозь стекло
я
рассмотрел черный силуэт человека, беззвучно шагающего
по
радуге. Еще через несколько мгновений человек подошел
вплотную
к моему окну и остановился, словно прислушиваясь.
Немного
помедлив, он шагнул на подоконник осторожно, точно боялся,
что
подоконник сделан из картона. Я затаил дыхание и
замер,
мертвея...
Человек плавно спрыгнул с подоконника в комнату и,
будто
зная, где я, резко повернулся ко мне лицом...
Я тут же узнал его. Это был Саша -- друг моей юности.
Но
он же давно умер?!
-- Ты же мертвый! -- выпалил я.
-- Не кричи, -- сказал он, -- да, я действительно умер,
но
ты же меня сам позвал.
Я постарался вспомнить, когда?.. В памяти что-то
смазано
промелькнуло, но я так и не понял что и лишь неловко
пожал
плечами в ответ.
-- Ты позвал -- я пришел...
И тут страх, доселе обуявший меня, исчез,
испарился,
словно был сдут с меня какой-то неведомой вспышкой ветра,
и,
подхваченный радостью, я бросился здороваться. Мы крепко
пожали
друг другу руки. Приятно было, после стольких лет
разлуки,
снова, плечо к плечу, заговорить с другом, и тут же я
заговорил
о самом главном:
-- Саша, есть ли Бог на свете?
-- Я не могу тебе ответить на этот вопрос...
-- И все-таки, ты мне ответь: есть ли Бог на свете?!
-- Понимаешь... Как тебе ответить, -- он словно
подыскивал
подходящие слова...
-- Да как есть, так и говори, -- мне не терпелось
услышать
эту великую тайну...
-- Тьфу... -- сплюнул Саша, -- что ты сразу с
такими
вопросами пристаешь! Мы с тобою столько лет не виделись,
можно
о чем-нибудь и другом поговорить! -- и он улыбнулся.
-- Нет уж... Ты мне зубы не заговаривай! Я ведь
тебя
серьезно спрашиваю.
-- Хочешь, я тебе покажу, как мы живем? -- перебил
меня
Саша.
-- Конечно хочу, покажи! -- обрадовался я.
-- Ну, пойдем со мной.
-- Далеко?
-- Спустимся во двор.
-- Но ведь тебя увидят соседи. Ты же мертв.
Будет
переполох!
-- За это не волнуйся, идем...
Мы спустились по лестничной клетке и оказались во
дворе.
Яркий солнечный день обступил нас со всех сторон. "Но
ведь
сейчас ночь..." -- мысленно возразил я сам себе и тут же
забыл
об этом, потому что удивился еще больше, навстречу мне
шла
соседка Вика. Я поздоровался с нею, но она как-то
особенно
плавно проплыла мимо, совершенно не обратив на меня
внимания...
А ведь мы не так уж безразличны друг другу!
-- Это что за чертовщина?! -- возмутился я и
вслух
обвинительно окрикнул девушку: -- Вика!.. -- Но она
продолжала
удаляться, не оборачиваясь. -- Вика... Вика! --
выкрикнул я
раздраженно. Однако девушка уже скрылась в подъезде.
-- Ты опять кричишь, -- подчеркнул Саша. И тут
я
распсиховался.
-- Но это же невероятно! Пройти мимо! Почему она
не
поздоровалась?
-- Посмотри вокруг повнимательнее, -- спокойным
тоном
предложил Саша. -- Мы живем так же, как и вы. Только вы нас
не
видите и не ощущаете...
Я зло и недоверчиво огляделся по сторонам.
И
действительно: прямо на футбольном поле нашего двора
стояли
какие-то ветхие хижины.
"Что за хлам навезло сюда домоуправление?" --
подумалось
мне.
Повсюду бегали полуголые детишки. У одной из хижин
сидели
на деревянной лавке старики в белых полотняных одеждах. Саша
и
я зашагали по направлению к хижинам. Старики почтительно
кивали
нам, когда мы проходили мимо.
В глазах, казалось, двоится!.. Тут же шныряли жильцы
из
соседних пятиэтажек, они проходили сквозь хижины, детей
и
стариков! Словно два кинофильма одновременно проецировались
на
один экран. Но больше всего я удивился, а точнее, ошалел
от
неожиданности, когда толстая, неповоротливая женщина с
потным
красным лицом, тяжело дыша, протопала сквозь меня!
Я ничего не понимал: я проходил сквозь кого-то или
кто-то
проходил сквозь меня? Я терялся в догадках: кто реален, а
кто
-- нет! Увлекшись двойственностью, я неожиданно столкнулся
с
девушкой. Чтобы не упасть, интуитивно, мы мгновенно и
крепко
обнялись. Девушка расхохоталась и прошептала мне на ухо:
-- Молодой человек, можно подумать, что вы всю
жизнь
торопились ко мне в объятия!
Я держал ее за талию. Девушка слегка откинулась назад,
ее
руки были у меня на плечах. Мы смотрели друг другу в глаза.
В
белом кружевном подвенечном платье и фате она
выглядела
очаровательной невестой. Курносая, голубоглазая, высокий,
умный
лоб, длинные вьющиеся волосы...
-- Нам пора возвращаться, -- услышал я за спиною
Сашин
голос. Девушка вырвалась из моих объятий и побежала прочь,
но,
пробежав десятка три шагов, она обернулась и выкрикнула в
мою
сторону:
-- Меня зовут Наташа. Наташа... -- И лукаво добавила:
--
Запомни... -- Она помахала мне рукой и скрылась в одной
из
хижин...
-- Нам пора возвращаться, -- снова я услышал Сашин
голос.
За распахнутым окном продолжала царить ночь, у
подоконника
висела радуга. Мы попрощались у меня в комнате, и Саша
уже
отошел по радуге несколько шагов в сторону кладбища, как
я,
опомнившись, окликнул его вопросом:
-- Саша, ты же мне так и не ответил: есть ли Бог
на
свете?! -- Он обернулся, промолчал...
-- Бога нет! Но есть что-то вроде него! -- донеслись
до
меня его плавные слова...
Вскоре Саша превратился в крохотную черную точку, а
потом
и вовсе исчез. Радуга растворилась, словно растаяла...
Уставший, я прилег на диван. Закрыл глаза. И уже
начал
проваливаться в сладкую черную бездну дремы, как
почувствовал
чьи-то настойчивые хлопки по моему плечу и
требовательный,
знакомый голос над моей головой:
-- Сережа, вставай, ты просил разбудить.
Я открыл глаза: за распахнутым окном было светло. Уже
из
прихожей послышался голос мамы:
-- Я пошла на работу. Завтрак на столе...
Хлопнула входная дверь, на лестничной площадке
затихали
шаги...

Ночь продолжается

Неожиданно утреннюю тишину в квартире
пронзительно
подчеркнул звонок в прихожей. Я смахнул с себя
простыню,
вскочил с дивана и быстро натянул спортивные штаны. Босой и
без
рубашки, я приоткрыл входную дверь на себя и одним
глазом
выглянул на лестничную площадку: на пороге стояла соседка
Вика.
Я открыл дверь пошире и вышагнул из-за нее целиком.
-- Ты что, еще спишь?! -- заулыбавшись и
прихихикнув,
спросила Вика, окинув меня с головы до ног изумленным
взглядом.
-- Здорово... Проходи... -- буркнул я и распахнул
дверь
настежь. Вика шмыгнула в прихожую и заговорила быстро,
словно
оправдываясь, снимая ловкими движениями руки босоножки:
-- Твоя мама уже минут двадцать как ушла на
работу, я
видела ее с балкона... Вот я и подумала, что ты, по
крайней
мере, уже не спишь.
Одной рукой я протирал слипающиеся глазах, другой
--
показал Вике в сторону моей комнаты, приглашая ее пройти.
Она
поняла без слов, привыкшая к моим причудам. Я захлопнул
входную
дверь. Уже из моей комнаты Вика, видимо, как всегда усевшись
на
диван, заговорила спокойнее, с расстановками:
-- А знаешь, я принесла тебе книгу в подарок!
-- Какую? -- открыв дверь в ванную и
приостановившись,
спросил я.
-- Автор -- Гуревич...
-- Да Бог с ним, с автором, -- называется как?
-- А называется: "Возрожден ли мистицизм?"
Наступила пауза...
-- Ты что замолчал? -- обеспокоилась Вика. -- Тебе
не
нравится название?
-- Ночь продолжается! -- произнес я громко.
-- Что? Какая ночь?! Что ты там говоришь?
-- Нет, ничего... О чем книга, говорю? -- Я еще
стоял у
входа в ванную.
-- Мис-ти-ка... -- заклинающе прошипела Вика.
-- Какая мистика? -- шутливо осведомился я.
-- Ты что, не знаком с этим словом? -- обрадовалась она
и
с восторгом знатока добавила: -- Потусторонние дела!..
-- А, хорошо! -- отозвался я уже из ванной. -- Я
сейчас
приду полистаю и оценю, только умоюсь.
-- Давай быстрее, я..
Вика еще говорила что-то вдогонку, но, заглушив ее
голос,
из открытого крана вонзилась в мои ладони шипучая струя
воды, и
мелкие брызги ударили мне в лицо...
Умывшись, я закрутил кран, вода перестала шуметь, и
снова
проявился голос Вики. Я слышал, как она читала вслух
выдержки
из принесенной книги и комментировала их. Я сдернул с
вешалки
мягкое полотенце и начал промокать лицо, потом присел на
край
ванны. Я отчетливо слышал все, что говорила и читала Вика,
но
до моего сознания сквозь барьер прошлой ночи доносились
лишь
обрывки некоторых фраз:
-- "Разве не представляет интерес тот факт, что,
например,
новое "тело", которое якобы..." -- Вика останавливала
чтение,
приводила в пример свою двоюродную бабку -- трижды
умиравшую. И
снова продолжала читать: -- "Астральное тело"
оказывается..."
"Ночь продолжается", -- подумал я, но к следующему
отрывку
прислушался повнимательнее: -- "Характерно, --
громко
продолжала читать Вика, -- что обычные, "земные"
реакции в
известной мере смещаются, становятся более
причудливыми.
Например, одна женщина, "наблюдавшая" себя и то,
что
происходило возле санитарной машины, со стороны, видела
все
крупным планом, и, напротив, отдаленно. Это
напоминало
своеобразный "наплыв" при киносъемке.
Изменение
пространственной перспективы несомненно отражает
определенные
особенности..."
Я поднялся с ванны, повесил полотенце на вешалку
и
быстрыми шагами, стремительно вошел в свою комнату.
-- Ну-ка, дай книгу, я гляну, -- потребовал я.
-- На, -- Вика кокетливо протянула мне книгу.
Я впился в абзац, только что прочитанный Викой.
Перечитал
его дважды. Захлопнул книгу и осторожно положил ее
на
журнальный столик поодаль.
-- Ночь продолжается, -- произнес я, уже как
заклинание,
откровенно глядя Вике в глаза, и ухнул на диван.
-- Ты что, не выспался? -- спросила она и подсела ко
мне
поближе. Я улыбнулся и попытался ее обнять. Она отпрянула
на
другой конец дивана к окну.
-- Перестань! -- она поправила юбку. -- А знаешь как
мне
досталась эта книга?..
-- Знаю! -- отмахнулся я.
-- Как? -- назойливо спросила Вика.
-- В наследство от трижды умершей бабки! --
наигранно
обижаясь, ответил я. Вика снова подсела ко мне, прилегла на
мои
колени. Я нагнулся и поцеловал ее в губы.
-- Понимаешь, -- сказала она, -- я вчера ехала
очень
поздно вечером домой от подруги, конечно, на
автобусе... В
салоне было только два пассажира, я и еще один тип в
очках,
одно стекло треснутое зигзагом, вот так, -- и она
указательным
пальцем начертила зигзаг в воздухе возле моего глаза. --
Не
доезжая универсама, водитель остановил автобус, вышел в
салон и
потребовал предъявить билеты для контроля. Я тут же
предъявила.
А тот, в очках, билета не имел, долго рылся по карманам, но
не
нашел денег -- заплатить штраф. И тут он неожиданно
обратился
ко мне и предложил купить у него эту книгу. Я отказалась,
мол,
зачем она мне, да еще -- за три рубля! Тип начал
меня
упрашивать, убеждать, что книга хорошая и что ее можно
вполне
подарить жениху или, на худой конец, -- соседу.
-- На худой конец, соседу, -- вмешался я, -- имеется
в
виду -- мне... Мне, на худой конец!.. Так-так... И что же
было
дальше? -- я покачал недовольно головою, подчеркивая иронию
и
шутку.
-- Ну перестань перебивать! -- не замечая, а может,
не
принимая моей шутки, оправдывалась Вика. -- На худой конец
--
слова не мои, а того типа!..
-- Так, значит, не твои?.. -- допрашивал я.
-- Нет! -- Вика сделала вид, что обижается
всерьез, а
может и действительно обиделась.
-- Точно не твои? -- не успокаивался я, входя в азарт.
-- Нет, нет, нет! Дурак! -- не выдержала Вика.
-- Кто дурак?! -- торжествующе стиснув Викины щеки в
своих
ладонях, промычал я.
-- Ты! -- вырываясь, выкрикнула Вика.
-- Кто-о? -- наигранно устрашающе протянул я.
-- Ты, ты, ты, ты, ты...
Но больше уже никаких слов у Вики не вырвалось. Все
вокруг
покачнулось и словно остановилось... Я надолго поцеловал
Вику в
губы...
Вынырнув из-под моей головы, Вика снова села рядом
со
мной. Поглаживая мои волосы, заглядывая как-то
нетерпеливо в
мои глаза, она заговорила ласково, полушепотом:
-- Когда я услышала, что книгу можно подарить соседу, -
- я
разжалобилась и купила ее, -- уплатила штраф за этого
идиота!
Вчера было слишком поздно заходить в гости, вот я
сегодня с
утра пораньше и принесла книгу -- тебе...
-- Спасибо, -- щекотно я прошептал в самое ухо Вике.
Она
хихикнула и, словно маятник, откачнувшись в сторону,
снова
прильнула ко мне. Я обнял ее плечи. С минуту мы сидели
молча.
-- Сережа, почему ты до сих пор не женишься?
-- Человек должен сделать что-то сам, -- сказал я,
--
понимаешь, сам, как человеческая единица, а потом
уже
продолжить свой род. Мое убеждение: человек не может
получить
морального права продлевать свой род, если он --
не
самореализован, не самовыразил себя, себя... Понимаешь?..
-- По-твоему, я поспешила и не имею морального права
иметь
Оксанку? -- удивилась Вика.
-- Женщина другое дело, -- пошутил я.
-- А что, женщина не человек по-твоему?!
-- Я еще не разобрался в этом.
-- Ну, у тебя и философия! Ну, ты и даешь!
--
расхохоталась Вика. -- Скорее разбирайся, а то...
-- А то что? -- игриво прислушался я.
-- А то, -- Вика плотно прижалась ко мне так,
что
хрустнули у нее косточки. -- А то. Я не знаю, что я с
тобой
сейчас сделаю!..
-- Ну вот, и нечеловеческие объятия! -- съязвил я.
-- Женские объятия, женские, -- подсказала
Вика,
заглядывая мне в глаза.
-- Да, уж это точно, -- нечеловеческие, --
утвердительно
кивнул я...
Неожиданно Вика словно опомнилась от забытья,
словно
пришла в себя:
-- Мне уже пора идти домой, -- сказала она решительно.
-- Посиди еще пожалуйста, -- попросил я.
-- Оксанка может скоро проснуться -- кормить ее
надо
будет. А тебе уже скоро на работу!
-- Вот еще! -- возразил я. -- Я еще с полчаса могу
быть
дома.
-- Ну хорошо... Ты будь, а я пошла.
Я с неохотой проводил Вику. У входной двери
она
остановилась.
-- Я завтра утром загляну, можно?
-- О чем речь! -- повеселевши, ответил я. --
Приходи
обязательно. Я буду ждать -- не человека!
-- Женщину, -- тихо добавила Вика, как-то задумчиво
и
нежно.
Я немного сконфузился и добавил:
-- И женщину тоже, -- и я прикоснулся губами к
Викиной
щеке. Вика ушла.
Я подошел к зеркалу в прихожей и пристально посмотрел
себе
в лицо:
-- Тридцать, -- рассуждал я про себя, -- седые
волосы
частенько вырываю, и до сих пор в чем-то не уверен. А Вике
--
двадцать, но она уже успела пожить замужем и
разойтись...
Решительная она все-таки... В шестнадцать -- родить Оксанку!
Наскоро позавтракав, я ушел к себе в комнату и прилег
на
диван поваляться минут пятнадцать и тут вспомнил, что
именно
сегодня хотел начать заниматься Хатка-йогой и проснулся
для
этого пораньше, а вот не получилось.
Я оглянулся на журнальный столик и прочел на
корешке
подаренной мне книги таинственную надпись: "Возрожден
ли
мистицизм?"

Кладбище

Лежа на диване, я закрыл глаза и совершенно неожиданно
для
себя стал вспоминать события трехдневной давности...
Могила была еще совсем свежая. Из-за громадных
венков
выглядывала табличка с фотографией нового покойника. Надпись
на
табличке гласила: "Незнамышев Валерий Геннадьевич 1970 --
1988
гг." Бумажные цветы перешептывались на догоравшем
ветерке
вечера. Они шелестели, словно высушенные под солнцем.
Я
неторопливо проходил мимо, осторожно шагая по узкой
ветвистой
тропе между могил, и невольно посматривал на
фотографию
Незнамышева. Казалось, с какой-то
безысходностью
"осматривается" покойник вокруг... Повсюду
теснились
накренившиеся в разные стороны кресты, словно
некогда
расшатанные сумасшедшими ветрами. Послышался громкий
шорох в
глубине кладбища. Точно огрызнувшись на кого-то, протяжно
и
злобно вскрикнула ворона. Она встрепенулась в небо и,
бесшумно
пролетев почти над моей головой словно черная тряпка, упала
за
высокий и сучковатый куст сирени напротив... Я посмотрел
ей
вслед, огляделся по сторонам и, смахнув ладонью засохший
комок
грязи с почерневшей доски, присел на теплую от
солнышка
деревянную лавку у могилы друга...
За много покойных лет уставший смотреть в одну точку
со
своей фотографии, он глядел так, словно больше не узнавал
меня.
Я уже давно не был здесь. Но было похоже, что он не узнавал
не
только меня, но и весь окружающий мир. Он забыл все
и
навсегда...
Фотографии у меня часто вызывают определенный
размах
сомнений и рассуждений. Сомнений -- нужны ли они;
рассуждений
-- если да, то зачем? Вот и Саша, друг, знал ли он тогда,
когда
фотографировался, а я помню тот день, что он смотрит не
просто
в объектив фотоаппарата, а на это печальное кладбище?..
И так, немного порассуждав про себя, я внутренне умолк
и
просидел минут пять в кромешной тишине ни о чем не думая.
Все
вокруг молчало: могилы, фотографии покойников,
кресты.
Глухонемое пространство обступало меня.
На языке вертелось одно слово: Саша... Оно как
бы
пробегало по кругу и снова: Саша... И, немного помедлив,
опять
-- Саша... И вдруг это слово вымолвилось вслух. Я
оторопел,
внутренне, строго покосился на себя, как бы
оценивая
происходящее, огляделся по сторонам -- никого не было... Я
не
узнал свой голос и, прислушиваясь, повторил громче: --
Саша...
-- После чего помедлив две-три секунды, я заговорил,
обращаясь
к таинственно обступившей меня невидимости, глядя на
фотографию
друга: -- Саша... Здравствуй... -- Я еще раз огляделся
по
сторонам и подумал: "Пожалуй, слово "здравствуй"
неуместно,
больше подходит... -- Покойной земли тебе, Саша, друг,
--
последнюю фразу я произнес опять вслух.
Я продолжал говорить, уже теперь не обращая внимания ни
на
что: -- Ты прости меня, Саша... Я давно не был на
твоей
могиле... Но, сам понимаешь почему. Мы, живые,
весьма
ограниченны! Мы редко выходим из игры, за черту жизни,
чтобы
посоветоваться со смертью. Нам некогда советоваться!..
Нам
некогда мудреть!.. Но одно я понял в жизни: без
почтительного
отношения к смерти -- нет совести. Совесть -- это совет. А
кто
может дать самый высший совет, чтобы оценить что-то и кого-
то в
жизни -- только смерть.
Помню, что в подобном духе я еще долго
продолжал
размышлять вслух и не заметил, как рассказал перед
фотографией
друга о том, чем живу, что делаю... Я поведал о своих
бедах и
радостях, и еще о многом и многом. И уже не помню, как это
у
меня получилось, но в конце своей, если так можно
выразиться,
надмогильной, исповеди, я заговорил вопросительно, почти
что
требовательно:
-- Саша, ты никогда не верил в Бога. Но ты так мало
прожил
-- семнадцать лет!.. И тебе многое простительно... Может,
тебе
покажется смешным, но мучит меня вопрос, который уже
давно
решили для себя атеисты: есть ли Бог на свете?.. Честное
слово,
Саша... У меня высшее гуманитарное образование, а я
сомневаюсь,
что Бога нет... И в этом признаться могу только здесь,
тебе...
Саша... Ответь, скажи мне -- есть ли Бог на свете?
Я вздрогнул всем телом, лежа на диване.
Воспоминания
отступили.
Да, это было именно так... Именно так я
просил...
Господи!.. Вот почему Саша приходил ко мне прошлой ночью
во
сне... Только во сне ли?.. Во сне?..
Я подскочил с дивана, быстро оделся, завернул свой
завтрак
в газету, уложил его в дипломат и выскочил на
лестничную
площадку. Взявшись за дверную ручку, я, словно
раздумывая,
медленно потянул входную дверь на себя. Протяжно щелкнул
замок.
Я сделал несколько быстрых шагов вниз по ступенькам,
но,
постепенно замедляя шаг, на какое-то мгновение
сердцем
почувствовал, как что-то таинственно и беззвучно
будто
шевельнулось за дверью. Я на ходу оглянулся на дверь: она
была
заперта. "Возрожден ли мистицизм?" -- вынырнуло из
памяти
название книги. Я отмахнулся от него рукой, быстро спустился
на
первый этаж и вышел на свежую улицу утра... На работу!..

Письмо

"Привет, Москва!
Здравствуй, товарищ Юра! Как у тебя дела? Как
литинститут?
Ты знаешь, я все чаще перестаю жалеть, что не поступил...
Сейчас работаю на окраине города, директором
небольшого
кинотеатра. Кинотеатр сиротливо ютится на крохотной площади
--
напротив конечной остановки троллейбуса номер девять.
Вокруг
площади за разношерстными заборами зеленеют фруктовые
деревья,
а среди них гнездятся густо облепленные солнечными
зайчиками
одноэтажные дома частного сектора. Все это называется
--
"Лесной поселок"...
Мой кинотеатр в два этажа: на первом -- кабинет
директора,
большое и малое фойе, касса, гардероб, зрительный зал на
двести
мест и туалеты; на втором -- кинопроекционная, две
подсобных
комнаты для работы со зрителем и библиотека бетонного
завода,
что расположен неподалеку. В библиотеке с десяток
тысяч
довольно потрепанных и пыльных книг, ее посещают в
основном
дети и старики. А вот маленькую, с бегающими колючими
глазами
библиотекаршу часто посещает подруга, лет на двадцать
младше
ее.
Если какому-нибудь пытливому кинорежиссеру
или
киносценаристу захотелось бы узнать об истинной
популярности
своего фильма в провинциальном, так сказать, масштабе, то
ему
лучше всего было бы посетить мой кинотеатр, разумеется,
после
того, как его фильм откатается на центральных экранах города
и
наконец начнет демонстрироваться у меня, а это --
через
три-четыре месяца. Как правило, если это плохой фильм, то
на
сеансах -- одни завсегдатаи: наркоманы, проститутки,
пьяницы,
бездельники и просто хулиганы. Хороший фильм, -- аншлаг
в
зрительном зале и начальствующие и подхалимные голоса из
трубки
телефона на моем рабочем столе по поводу билетиков.
В штате кинотеатра два киномеханика: один -- я,
бывало,
заставал его врасплох, -- прильнет к какой-нибудь двери
ухом
или выглядывает из-за какого-нибудь угла, -- лысый,
уступчивый
и молчаливый; другой -- руки в брюки, в надменных
поворотах
лица, со змеиной улыбкой на губах. Первый во время
сеанса
всегда в кинопроекционной. Второй -- бродит из угла в угол
по
этажам, коридорам и фойе или околачивается в зрительном
зале:
глазеет на экран, укоряет в чем-то контролера, или
напарника
Кирилыча, любителя выпить. Самого же зовут Палыч,
надсмотрщик,
как я его окрестил про себя. В штате две уборщицы --
обе
пожилые женщины, очень уважающие меня: Марина Ивановна
--
веселая, поджарая, невысокого роста, с озорными шутками
и
народными присказками, в молодости -- участница
художественной
самодеятельности. Лидия Ивановна -- отзывчивая, говорливая и
до
слез чувствительная ко всему и ко всем вокруг, еще скажу
о
контролере, а точнее, о контролерах. По штатному
расписанию у
меня муж и жена: мужиковатая, разворотливая баба и муж
--
длинный и худой, с широким размахом плеч, с отвисшими
губами, с
виду тихий и улыбчивый, официально похаживает на чай
к
библиотекарше на правах ее кума...
Библиотекарь, Зоя Карловна, вообще-то со странностями:
то
задумчивая и заикающаяся, сладострастно сглатывающая слюну,
то
заботливая и предусмотрительная, угощающая чаем, а то в
упор,
быстро и ловко, а иногда просто стремительно
выпроваживающая
меня, случайно зашедшего в библиотеку, обратно в
коридор,
ссылаясь при этом на рабочую занятость или на то, что
ей,
дескать, именно сейчас "очень необходимо поговорить с
одним
человеком", с человеком, тихо сидящим в тот момент, как я
не
раз тайком замечал, в складском помещении библиотеки.
С парадного входа мой кинотеатр выглядит
довольно
монументально: во весь его двухэтажный рост -- четыре
круглых
колонны из мрамора грязно-зеленого цвета. По обеим
сторонам
здания, на протяжении всего зрительного зала,
протянулись
длинные, коридорообразные беседки, тоже с колоннами,
которые
заросли сплошной стеной дикого винограда. Фонари в
беседках
вечно разбиты, и после ночного сеанса, проходя в
сторону
троллейбусной остановки поодаль от зарослей винограда,
часто
можно услышать: позвякивание бутылок или мужской
надсадный
шепот и судорожные вскрики какой-нибудь бабы, словно
некий
садист, больно и настойчиво, всаживает свой увесистый кулак
в
живот ей, под дых! Баба вскрикивает, а он, не обращая
внимания,
безжалостно ритмично продолжает "бить" ей в живот под дых.
Юра! Я заканчиваю свое письмо. О том, как живу вне
работы
и чем занимаюсь в свободное время, я расскажу в следующий
раз,
но эта весточка тебе от меня будет уже запечатана в
другом
конверте.
Обязательно отвечай, пиши о себе, я заинтересованно
жду!
Всего тебе доброго, до свидания!
С уважением, -- Сергей Истина, твой друг".

Катастрофа

Я находился в своем рабочем кабинете. Тишине
не
сиделось на месте: она поскрипывала ножками
стула,
отшаркивалась от моих подошв и деловито шелестела
бумагами.
Запечатанное письмо в Москву я отложил в сторону.
Солнечный
зайчик, лежавший на столе, словно прищемил конверт к
черной
полировке. Я откинулся на спинку стула и немного посидел
так,
ни о чем не думая.
И тут тишина в кабинете побледнела и грозно
ощетинилась.
Несомненно, на площади извергал монолитный шум
шквал
автомобильных сигналов. Любопытствуя, я покинул
кабинет,
напрямик прошел малое фойе и торопливо вышел из кинотеатра
на
обшарпанную солнцем площадь.
Будто цветочная гирлянда из гудящих свадебных
машин
окольцевала площадь. Вокруг жениха и невесты суетливо
густела
толпа родственников и гостей, просто зевак и любопытных.
Какая-то неведомая сила сдвинула меня с места и
потащила к
толпе. Уже через минуту эта сила вытолкнула меня в спину в
пяти
метрах от главных виновников торжества и моего беспокойства.
Мой взгляд отметил жениха только лишь как черное
пятно.
Девушка в белом кружевном платье и фате
выглядела
очаровательной невестой!.. Курносая, голубоглазая,
высокий
умный лоб, длинные вьющиеся волосы!.. Наши взгляды
столкнулись,
и она, как мне показалось, кокетливо улыбнулась в мою
сторону,
но лучше бы она этого не делала, потому что я сразу же
узнал
ее! Кто-то из ее подруг стал поправлять ей фату, и девушка
на
какое-то мгновение отвернулась в другую сторону.
-- Наташа! -- выкрикнул я и неожиданно для себя
попятился
назад, толпа проглотила меня, и я увяз в самой ее
гуще.
Вынырнув ненадолго над головами, я увидел, как
невеста,
обернувшись, заинтересованно выискивала в толпе того, кто
ее
окликнул.
-- Наташа! -- выкрикнул я еще раз, не столько для
того,
чтобы она меня заметила, на это надеяться было уже трудно,
--
толпа совсем как трясина связывала меня по рукам и ногам, --
а
выкрикнул я, скорее для того, чтобы убедиться, что я не
ошибся,
что девушку действительно зовут Наташа и что это та
самая
Наташа!.. Наташа, которую я повстречал прошлой ночью,
видимо,
во сне... Сон, сон, сон -- пульсировало у меня в голове.
И я действительно не ошибся: невеста поднялась на
цыпочки,
выискивая меня по голосу!.. Но в следующий момент меня
уже
больше не было видно: широкая спина какого-то мужлана
выросла
перед моим лицом. Видимо, потому что я начал
интенсивно
подпрыгивать на месте, оттаптывая окружающим ноги, где-то
через
минуту толпа вытолкнула меня на свободу. Сон, сон, сон
--
продолжало пульсировать у меня в голове!..
Я шел обратно к кинотеатру и рассуждал: если верить
сну,
то Наташа там, во сне, -- жила среди мертвецов, в
нашем
понятии, земном... Но здесь она в образе невесты еще
жива!.. В
следующее мгновение страшная мысль пронзила меня, я
подумал,
если верить сну, который я видел прошлой ночью, то Наташа
не
может больше существовать!.. Во сне она была невестой,
и,
значит, ее должны, -- что за глупости приходят мне в голову,
--
похоронить в этом белом кружевном платье и фате!.. Господи!
Не
может быть!.. Но покойники действительно часто предстают в
снах
в одеянии, в котором их похоронили!.. В противном случае,
--
все это нелепая случайность, бред... Ну, конечно же -- бред!
--
успокаивал я себя.
На ступеньках кинотеатра я обернулся назад: я
увидел
смеющиеся, радостные лица ребятишек, пробежавших мимо меня
в
сторону свадьбы... И все же мне захотелось закричать на
всю
площадь: "Спрячьте, спасите невесту!.." Но в следующее
же
мгновение, я сам удивился подобному желанию, бред какой-
то,
неотступный бред... "Все будет хорошо!" -- успокаивал я
себя...
И вот, на моих глазах, -- свадебная толпа начала как
бы
уплотняться и затихать.
"Что-то случилось!" -- подумал я...
-- Что там случилось? -- спросила меня подошедшая ко
мне с
пустым ведром в руке уборщица Лидия Ивановна.
-- Не знаю, -- не отрывая мучительного взгляда от
толпы,
ответил я и пожал плечами.
В это время к нам подошел киномеханик Палыч, он уже
успел
все узнать: это было видно по его ехидному обличью.
-- Здравствуйте, Сергей Александрович, --
услужливо
произнес он.
-- Здравствуйте, Палыч, -- безрадостно ответил я и
пожал
его протянутую руку.
-- Что там случилось? -- поспешила спросить теперь
уже у
Палыча Лидия Ивановна.
-- Невеста в обморок упала, -- ответил он так,
словно
произнес фразу: отстань от меня!..
-- Ой, Боже ж ты мой! -- всплеснула руками Лидия
Ивановна,
и упущенное ведро звякнуло у ее ног. -- Это же
Наталка,
соседская, воспитанница моя...
-- Там она, у дерева лежит! -- крикнул Палыч
вдогонку
уборщице так, словно имел в виду: тебя там только и не
хватало,
старая!.. А повернувшись ко мне добавил: -- Вызвали
скорую.
Зачем?.. Нашатырь под нос в таких случаях, -- и все
в
порядке!.. -- он смачно сплюнул в сторону,
непризнанный и
обиженный. Видимо, там он уже посоветовал подобное, но
его
послали ко всем чертям! И правильно сделали!..
Я стоял не шелохнувшись. Одновременно чувство
страха и
необъяснимой радости, да-да, именно радости,
переполняли
меня!.. Чувство страха -- за человеческую жизнь, за
нормальное
состояние собственной психики! И чувство радости, а точнее
--
сумасшедшего восторга от прикосновения к неведомой
тайне!..
Одновременно очень хотелось кому-нибудь обо всем
этом
рассказать, поведать о том, что я знал, что это случится,
что
невеста должна обязательно, неминуемо... -- но я боялся
этого
нестерпимого желания и этих щемящих мою голову мыслей!
Если я
сейчас заговорю об этом вот с ним, например, и я посмотрел
на
Палыча, тот стоял, скрестив руки на груди, оттопырив губы,
то
он, вполне нормальный человек, -- скорее всего сочтет
меня
сумасшедшим, в лучшем случае -- человеком со странностями
или с
температурой!.. И, слава Богу, -- я смолчал. Не заговорил.
Мои мысли были прерваны сиреной скорой помощи.
Машина
выкатила на площадь. Сон, сон, сон -- пульсировало у меня
в
голове! Колеса прошипели шинами по асфальту,
заскрипели
тормоза. Не помню что, но что-то ответив на непонятный
мне
вопрос Палыча, я, словно отлепившись от площади,
словно в
каком-то объеме тишины, удалился в прохладную
глубину
кинотеатра.
-- Все будет хорошо... Все будет хорошо!.. Это
только
обморок, -- словно кто-то идущий за мною по пятам
наговаривал
мне в затылок...

Посетитель

Какое-то время я молча присутствовал где-то вдалеке
от
всего окружающего меня мира. Я себя чувствовал
неким,
совершенно случайно сгустившимся, живым существом. Что
делал,
слышал, видел -- не помню! Я находился в состоянии
какого-то
болезненного, отшумевшего восторга чувств и сонного
безразличия
эмоций и даже ни о чем не думал, -- просто где-то
находился...
Но застал себя стоящим у окна в рабочем кабинете,
когда,
пошатнув какое-то равновесие, раздался стук в дверь, а
точнее,
кто-то, видимо, ладонью, похлопал по ее жесткому
дерматину
снаружи, из фойе. Громко прозвучал и мой голос:
-- Войдите!
Пока в ответ слышалось молчание, я быстренько сел на
стул,
схватил со стола первую попавшуюся папку и стал
перелистывать
подшитые в ней документы, даже не понимая, зачем я это
делаю!..
Но мне очень хотелось поскорее выйти из этого непонятного
мне
состояния.
Я закинул ногу на ногу и придал как только мог своему
лицу
вид внимательно изучающего бумаги. Однако краем зрения
я
все-таки следил за дверью в кабинет. Дверь открылась и не
спеша
пропустила какую-то девушку в мой кабинет.
Прошло несколько секунд.
-- Здравствуйте... -- одиноко произнесла она.
Прошло еще несколько секунд, я продолжал
перелистывать
бумаги, а не замеченная занятым директором гостья --
стоять у
двери. Но вот я наконец набрался смелости захлопнуть папку
с
документами и отложить ее в сторону. Я приподнял голову,
сделал
вид, что только что заметил посетительницу.
-- Здравствуйте! -- сказал я и, вежливо указав рукою
на
стул, расположенный с моим столом рядышком, добавил:
--
Присаживайтесь, пожалуйста.
-- Спасибо, -- охотно ответила девушка и,
словно
мальчишка, одним едва уловимым взмахом руки захлопнула дверь
в
кабинет. Потом она пронзила меня таинственным
взглядом
очаровательности и, словно манекенщица на демонстрации
мод,
зашагала через весь кабинет по оранжевой ковровой
дорожке к
моему столу. Каждый свой шаг она как бы фиксировала, замирая
на
какое-то, космически неуловимое, мгновение, хотя мне
это,
может, просто казалось. Она невесомо присела на
краешек
предложенного ей стула: хрупкая, строгая, со слегка
обвисшими
уголками женственных губ. У нее были светлые глаза и
русые
прямые волосы ниже плеч.
Как только девушка присела я тут же заявил:
-- Слушаю вас...
Она опустила глаза, как бы смутившись от моей фразы,
и
опечаленно заметила:
-- Прости меня, директор, но ты эти слова
произнес,
совершенно не задумываясь над их смыслом...
Тут я почувствовал, что окончательно пришел в себя.
Я
возвратился в шкуру директора: меня смутил тон и
уверенное
обращение на "ты"! Я даже почувствовал некоторую
брезгливость,
зависимость от моего посетителя, и я выдавил из
себя
протестующе:
-- Да, но-о... -- только и прозвучало у меня, потому
что я
уверенно почувствовал себя в следующий миг
учеником,
школьником, присутствующим на первом уроке неведомого
предмета.
А учитель продолжал говорить и спрашивать:
-- Когда ты говоришь "Слушаю вас", ты
"слушаешь"
одновременно меня и себя?
-- Но это же уважительная форма, -- возразил я и
почти
беззащитно заглянул своей собеседнице в глаза, словно ища в
них
поддержки.
-- Начнем с того, -- и девушка положила свои смуглые
руки
ладонями на стол, -- что слово "вы" это прежде всего
не
уважительный, а множественный символ, так? -- она
прихлопнула
ладонями по полировке стола.
-- Так, -- подтвердил я, а сам подумал: "Может быть,
она
-- сумасшедшая?.. Впрочем, говорит вполне логично... Во
всяком
случае, лучше ее не раздражать..."
-- Итак, значит, мы пришли к соглашению, что символ
"вы"
-- выражает множественность, прежде всего, --
подчеркнула
девушка, -- и мы...
Но я перебил ее:
-- Извини, как тебя зовут?
-- Аня, -- ответила она так, словно хотела сказать:
будь
по-внимательней и не перебивай! -- и продолжила свой урок.
-- Обращение на "вы" -- это обращение к целому
миру,
поскольку "вы" -- по своей сути множественно бесконечно,
и
"Слушаю вас" тогда звучит уже как уверенность в том,
что
человек постиг целый мир, а если ты понимаешь, что
этот
человек, к которому ты обращаешься на "вы", постиг целый
мир,
значит и ты, как минимум, постиг целый мир; но постигнуть
целый
мир, значит не что иное, как стать этим миром самому!..
-- Это, -- вмешался я, -- давно известно: чтобы
постичь
истину -- надо стать этой истиной самому.
-- Верно говоришь. Но отсюда значит, что "Слушаю
вас"
звучит неестественно, корыстно, подхалимно и так далее.
В
лучшем случае, как это получилось у тебя -- звучит
машинально,
заученно, слепо!
-- Да, но ведь под фразой "Слушаю вас" можно
подразумевать
и поддержку, -- взволновался я, -- внушение, пусть
не
исполненного, но перспективного, надежду на то, что
человек
станет или, по крайней мере должен, э-э, может стать --
целым
миром.
-- Тогда этой фразой -- "Слушаю вас" -- ты
принижаешь
человека, как бы снисходишь к нему с высоты своего величия.
-- Как это принижаю?
-- Очень просто! Говоря "Слушаю вас", ты уже имеешь
в
виду, что ты постиг целый мир, а человек, к которому
ты
обращаешься, еще не постиг его.
-- Да, -- не согласился я, -- но может быть,
говоря
"Слушаю вас", я имею в виду внушить и себе, не постигшему,
веру
в то, что я все-таки постигну целый мир.
-- Тогда это не что иное, как обман себя и других,
--
иллюзия! -- определила Аня.
-- Но даже если это и обман, то, по крайней мере, --
это
благородный обман, благородная иллюзия! Это таит в
себе
устремленность к лучшему.
-- Извини, директор, но это путь заблуждения!
Обманывая
себя и других, ты ставишь, делаешь эталоном "целого мира"
себя
и других, не ставших этим "целым миром", на самом деле.
Это
всего лишь узаконенное, осмысленное заблуждение!
-- Значит, -- возмутился я, -- чтобы
перестать
заблуждаться, надо понять, что ты обманываешься, надо
стать
"целым миром" истиной, а для этого надо
перестать
заблуждаться!.. Замкнутый круг!.. Безвыходность!..
Заблуждаясь,
понять, что ты заблуждаешься, -- невозможно!..
-- Верно, -- воскликнула девушка, -- замкнутый круг! Но
он
существует лишь для идей, логики и слов. Если их нет -- нет
и
круга! Пока ты в этом круге, есть только ты, и не более
того,
но, как только ты вышел за этот круг, ты становишься
"вы"...
Другими словами, став "целым миром", человеку незачем
говорить
слово "вы", ибо он, этот человек, который стал "целым
миром", и
есть в данном случае "вы" -- целый мир. Ну, посуди сам, если
в
таком состоянии он будет говорить "вы", то он будет
обращаться
не иначе, как к себе самому... Абсурд, не правда ли?..
-- Да, абсурд, но тогда "вы" звучит всегда
неестественно,
фальшиво, то есть абсолютно в любом случае его
произношения?!
-- задумчиво возмутился я.
-- Совершенно верно, директор, как, впрочем, и
все
остальные слова и фразы, -- подтвердила девушка.
-- Что ты имеешь в виду? -- спросил я у нее.
-- Я имею в виду, -- ответила она, -- что все
остальные
слова звучат так же неестественно и фальшиво, если мы
начнем
сейчас их разбирать с тобою, как слово "вы".
-- Что же получается, -- противился я уже не так
упорно,
-- надо избавляться от слов?
-- Меньше слов -- больше дела! -- улыбнувшись,
ответила
Аня.
-- Хорошо, а если, кроме шуток: с помощью слов мы
общаемся
сейчас с тобою... И тем более, отсюда выходит, --
непонятно,
как можно выйти из этого круга?.. -- просительно допрашивал
я.
-- Ты произнес фразу: "Как можно выйти из этого круга?"
--
а значит, уже, как минимум, ты понял, что этот
круг
существует... Теперь, на мой взгляд, о нем осталось
забыть, и
он перестанет существовать...
-- Кажется, я что-то начинаю понимать, но поверь, что
это
еще не значит, что я уже со всем этим согласился!..
Благодаря
словам, мы перестали быть животными и стали людьми.
-- Я не могу тебе подтвердить теорию Дарвина, я
не
сторонница ее. Но я точно знаю, что, благодаря словам,
мы,
прежде всего перестали быть богами... -- сказала Аня.
"Может быть, все-таки, -- думал я про себя, -- весь
мой
разговор с этой девушкой из области сумасшествия, может, я
уже
сошел с ума и на самом деле никакой девушки нет?.. Может,
на
самом деле я разговариваю сам с собою?"
-- Если не ясны какие-то детали, -- заговорила
Аня,
прервав наше обоюдное молчание, -- независимо от того
--
крупные они или мелкие, -- это область наук, их
задача
открывать и постигать детали, дробить мир. Там, где
существуют
большие провалы между деталями, на первый взгляд, с виду,
не
имеющими друг к другу тяготения логики, -- это область
интуиции
гения, -- это, зачастую, начало новых наук или
гигантские
прыжки старых. И наконец, где невозможно углядеть
совместимость
деталей, как ни крути, ни верти их, где существует полное
не
объяснение интуицией и логикой, -- это область
человеческой
фантазии, еще говорят -- мистики, в худшем случае --
область
сумасшествия... Но об этом потом, как-нибудь в другой раз,
--
Аня снова замолчала...
Я тоже молчал. А что мне было говорить? Про себя мне
стало
стыдно, я укорил себя за то, что я мог подумать так об
области
сумасшествия! И еще, я удивился ее догадливости о моих
мыслях в
этом плане.
Начиная с прошлой ночи, вся моя жизнь стала состоять
из
таинственности: Наташа во сне, "Возрожден ли мистицизм?"
--
(появление этой книги), Наташа наяву -- ее обморок, эта
девушка
Аня, рассуждения о "вы"... Я уже начинал убеждаться
в
безысходности, в том, что вся моя жизнь теперь перешла в
иное,
не земное измерение...
В следующее мгновение Аня пристально посмотрела на меня
и,
как-то покорно улыбнувшись, продолжила разговор:
-- Но все-таки есть у символа "вы" положительное,
чисто
земное право на существование, в данном случае конечно...
-- Какое же? -- удивился я.
-- Благодаря этому слову мы, -- шутливо отвечала Аня,
--
вообще смогли заговорить с тобою обо всем этом. Так что --
да
здравствуют слова!
-- Да здравствуют слова, -- подхватил я последние
слова
девушки, словно поддержал сказанный ею тост. А я
действительно
себя чувствовал захмелевшим от неожиданно интересного для
меня
знакомства.
"Нет, она не сумасшедшая! -- думал я. -- Тогда кто
же
она?"
И я спросил девушку:
-- Аня, кто ты?
-- Психофизиолог! -- с рекламным восторгом ответила
она.
-- А зачем ты пришла ко мне в кинотеатр?
-- Понимаешь, мне очень нужна твоя помощь.
-- Какая? -- отзывчиво откликнулся я.
-- Ты же знаешь, -- обратилась Аня ко мне, глядя на
меня в
упор, -- интеллигенту невозможно вступить в партию
просто
так...
-- Да уж, известное дело! Я, директор --
беспартийный...
Из-за этого с моим мнением почти не считаются в райкоме...
Но я
же не принимаю в партию, Аня.
-- Я вообще-то, -- продолжала говорить Аня, --
закончила
медицинское училище и университет по специализации
--
психология. Мечтаю заняться наукой, работать во
Дворце
Здоровья. Но чтобы работать там, на серьезном
месте,
обязательно надо быть членом партии.
-- Но я же не принимаю в партию, Аня, -- возразил я
еще
раз.
-- Не волнуйся, директор, я не сомневаюсь, что в партию
ты
не принимаешь. Речь идет о другом. Мне приходится
существовать,
а не жить полной духовной жизнью, третий год я уже на
заводе,
здесь, на бетонном -- лаборанткой! Рабочих в партию
принимают с
меньшими лимитами. Через месяц заседание парткома:
будет
решаться и мой вопрос о переводе из кандидатов...
-- Но я не влиятельный человек на заводе, Аня.
-- То, что ты не влиятельный, я знаю... Но
начинаю
понимать, что ты еще вдобавок и нетерпеливый!
-- Извини, слушаю дальше, -- определился я.
-- Все бы хорошо, -- продолжала Аня, -- но у меня
есть,
так сказать, партийное задание, сколотить
художественную
агитбригаду на заводе -- тогда переведут в члены!
-- Ну, хорошо, а чем я могу быть тебе полезен в
этой
ситуации?
-- Как тебя зовут? -- вот уж совсем неожиданно
спросила
меня Аня.
-- Сережа, -- ответил я с тем удивлением, что ведь до
сего
момента она, действительно, не знала моего имени...
-- Сережа, -- жалобно обратилась ко мне Аня,
--
агитбригаду я уже сколотила, но у меня во время ее
выступления
согласно сценарию из парткома, рефреном демонстрируются
кадры
одного документального фильма, а наша
киноустановка,
передвижная...
-- "Украина", что ль? -- спросил я, начиная
понимать, в
чем дело.
-- Да, кажется, "Украина", -- ответила Аня. --
Она
поломалась. У тебя в кинотеатре -- есть такая установка,
мне
подсказали в парткоме.
-- Есть, -- покровительственно подтвердил я.
-- Выручи, Сережа. Мне нужна она будет только два
раза:
показать выступление представителям парткома и отстреляться
на
отраслевом смотре художественной самодеятельности.
-- Хорошо, -- обрадовался я. Представлялась
возможность
продолжить наше знакомство!.. И я протянул Ане чистый
лист
бумаги и ручку. -- Вот, -- предложил я, -- напиши, куда и
когда
надо будет привезти установку.
Я провожал Аню. На ступеньках кинотеатра мы
остановились.
-- Вот что, Сережа, -- вдохновилась она, -- поскольку
мы с
тобой волею судьбы еще не раз встретимся, дам-ка я
тебе
почитать сборник рассказов. Они написаны одним очень
близким
мне человеком. Это вот, -- она вытащила из своей
сумочки
книжицу небольшого формата в красном переплете и по-дала
ее
мне, -- держи, они никогда не были официально
опубликованы,
всего лишь отпечатаны на пишущей машинке!
Я бегло пролистал ее.
-- Спасибо, почитаю, -- сказал я.
Мы попрощались. Девушка решительно спустилась
по
ступенькам кинотеатра и направилась через площадь
к
троллейбусной остановке.
Я следил за ней озадаченным взглядом и чувствовал
себя
снова неким загустевшим существом. Но обнаружил себя стоящим
с
книжкой под мышкой когда мимо меня по ступенькам
поднималась с
заплаканными глазами, причитая на ходу, уборщица
Лидия
Ивановна.
-- О, Господи! Горе-то, Сергей Александрович,
--
обратилась она ко мне. -- А я вечером хотела "горько"
кричать,
у Наталки... Кровоизлияние в мозг! В больнице
теперь,
бедненькая... Господи! Чем кончится-то все это? Помоги
ей,
Бог!.. Невестушка, а свадьбы не вышло...

В тот же день

В тот же день, в день, как я буду понимать позже,
--
начала великого пути Посвящения, -- в день беды на
площади,
стало по иному высвечиваться не только личное, но и
мое
общественное, служебное...
-- Сергей Александрович! -- окликнул меня в малом
фойе
киномеханик Палыч, -- до каких пор это будет продолжаться?!
-- Что случилось? -- опешил я перед подобным тоном.
Раньше
Палыч никогда еще не позволял себе, по крайней мере со
мной,
так себя вести...
-- Где ваш художник?! -- прокричал требовательно Палыч
и
состроил мне мерзкую гримасу.
-- Во-первых, Палыч, я не шестилетний мальчик и не надо
на
меня кричать. Во-вторых, зачем он, художник, вам вдруг
так
скоропалительно понадобился? И, в-третьих, это вовсе не
мой
художник, а художник нашего кинотеатра! -- я немного
разозлился
на последней фразе, а Палыч этого словно ожидал, как добычу!
-- Нашего, вашего, -- вы директор, вы и отвечать
будете!
-- Перед кем и за что? -- возмутился я.
-- На завтрашний день, да будет вам известно --
рекламы
нет!
-- Как нет?! -- удивился я.
-- Да вот так! Нет! Пойдемте со мной, сами убедитесь!
Мы вышли на площадь. И действительно, рекламные
стенды
были пусты. Щитов с рекламой на завтрашний кинофильм
не
оказалось и в мастерской художника. Не оказалось художника
и
дома, который стоял напротив кинотеатра: как выяснилось,
он
уехал на пару дней к родителям в деревню. Я был разъярен,
но
старался не очень-то показывать себя с этой
стороны...
Затравленный криками Палыча, я, словно зверек, поскорее
юркнул
в свой кабинет. Надо было срочно найти любого
другого
художника, но реклама должна была быть вывешена сегодня,
ибо
завтра будет невероятный скандал, и я его уже
предчувствовал. Я
обзвонил всех своих знакомых. И все-таки мне удалось за
десять
рублей, за свой счет, конечно же, договориться с одним
знакомым
моего знакомого. Последний приехал буквально через полчаса
и
тотчас приступил к написанию рекламы.
"Ну, погоди, -- думал я о своем художнике. -- Приедешь
ты
из деревни, я тебе устрою!.."
Раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и
постарался
как можно спокойнее произнести:
-- Алло...
-- Алло, -- отозвались в трубке, -- это
директор
кинотеатра?
-- Да, директор у телефона.
-- Сергей Александрович! -- в приказном тоне
прозвучал
голос какой-то женщины в трубке. -- Вы творите у
себя в
кинотеатре, что хотите! Это -- безобразие и произвол!
-- Извините, -- сдержанно сказал я, хотя внутри у меня
уже
снова все заклокотало и тоже хотелось орать в ответ, -- а с
кем
я говорю? -- совсем на пределе сдержанности спросил я.
-- Это вам звонит главный бухгалтер кинопроката, --
снова
проорал в трубке женский голос.
-- Не кричите, пожалуйста, -- попросил я, --
объясните, в
чем дело?..
-- Мне с вами больше некогда объясняться! Придете и
все
узнаете! -- в трубке послышались отрывистые, короткие
сигналы
зуммера...
"Да, сумасшедший все-таки денек у меня сегодня",
--
подумал я.
-- Что за чертовщина! -- не выдержал я и выкрикнул
вслух,
и крепко ударил кулаком по столу! Дверь в кабинет
открылась,
вошла уборщица Лидия Ивановна.
-- Вы свободны, Сергей Александрович? -- кротко и
печально
спросила она.
-- Да, проходите, пожалуйста, Лидия Ивановна,
садитесь...
-- Что это вы стучите так громко в кабинете,
ремонтируете
что, может, помочь в чем? -- искренне спросила она.
-- Да, ремонтирую, -- сказал я, -- свое
настроение
ремонтирую -- кулаком по столу.
-- Не обращайте внимания на Палыча. Он тридцать лет
здесь
работает, -- присаживаясь на стул, сказала Лидия Ивановна,
--
сами понимаете -- чувствует себя хозяином. Столько
уже
директоров видел -- сколько непутевых! Я не оправдываю его,
--
мужик он, конечно, скверный, противный и насмешливый, но
дело
свое знает хорошо. Аппаратура у него всегда в порядке, и
в
кинопрокате его уважают за это.
-- Да, во всем этом я убедился, хотя работаю у
вас в
кинотеатре всего-то четыре месяца! -- сказал я и
закурил
сигарету.
-- А художник, -- сказала Лидия Ивановна, -- он и
раньше
частенько подводил нас с рекламой. Просто последние месяцы
он
нового директора побаивался, вас... А теперь, видать по
всему,
-- акклиматизировался!..
-- Ну, я-то тут при чем? При мне-то он в первый
раз
выкинул подобное! Зачем же на меня сразу орать? Да еще при
всех
работниках, -- подрывать авторитет руководителя...
-- Ваш авторитет, Сергей Александрович в том, что
вы
молодцом, нашли выход из положения, реклама-то
пишется!
Перетрется -- мука будет... Не расстраивайтесь...
-- Может быть вы и правы, Лидия Ивановна. Поживем
--
увидим! Как говорится: жизнь, она покажет... -- я
потушил
сигарету.
Во время разговора с уборщицей меня одолевало
желание
узнать, в какую больницу положили Наташу. Это
желание
находилось где-то неподалеку от моей раздражительности,
как
спасательный круг. Я все думал, как начать разговор в
этом
русле.
-- А что, с Наташей, вашей соседкой, действительно,
что-то
серьезное? -- спросил я.
-- Кровоизлияние, Сергей Александрович! Шутка ли!
Такая
молоденькая! -- и Лидия Ивановна снова опечалилась. Мне
было
неловко продолжать разговор, но я все же спросил:
-- А в какую больницу ее отвезли?
-- Не знаю, -- ответила задумчиво Лидия Ивановна,
она
думала о чем-то сокровенном и смотрела перед собой в
никуда,
поэтому не проанализировала мой вопрос, и это мне было даже
на
руку! Отпала необходимость объясняться, зачем я об
этом
спросил. Но узнать, в какой больнице лежит Наташа, мне
очень
хотелось, и я нашелся:
-- А вы завтра бы поехали и навестили Наташу, с работы
я
вас отпущу.
-- Спасибо, Сергей Александрович, -- оживилась
Лидия
Ивановна. -- Мне Наталка все равно как дочь. С маленечку и
до
самой школы она у меня воспитывалась. Меня к ней в
няни
нанимали. Родители ее с утра до вечера на работе, --
инженера,
-- а я -- все одно одинокая, -- помогала, как могла.
-- Так вот завтра и поезжайте к ней в больницу,
Лидия
Ивановна. А я вас, если хотите, на машине туда свожу, на
нашей,
кинотеатровской.
-- Правда? -- обрадовалась Лидия Ивановна: все-таки
ей
было уже за семьдесят.
-- Отчего же не правда!.. Зайдите сегодня к ее
родителям,
узнайте, в какую больницу поедем, -- подсказал я.
-- Честное слово! Я вам очень благодарна,
Сергей
Александрович, за вашу заботу...
Уборщица ушла. А мне стало стыдно за себя, что
обманываю
старого человека, но мне очень хотелось увидеть Наташу, и
у
меня не было иного выхода.

Вечером того же дня

Я возвращался домой после работы и уже почти
подходил к
своему подъезду, как, сам того не ожидая, резко свернул
в
сторону и вышел на крохотное футбольное поле в нашем
дворе. В
это время демонстрировались мультики по телевизору.
Из
распахнутых окон трех крупнопанельных домов, прилепленных
друг
к другу, до меня доносились причудливые визжащие
голоса
каких-то мультгероев. Многоэтажно и гулко раздавались
взрывы
детского хохота! Интуитивно я остановился на том самом
месте,
где прошлой ночью во сне случайно попал в объятия Наташи...
Я постоял совсем недолго. Мне стало отчего-то
неспокойно:
может быть, полуголая детвора, заметив меня,
зашныряла
туда-сюда сквозь мое изображение, отпечатанное сейчас в
их
таинственном мире...
"Что же это за мир такой, -- неведомый нам, людям?!
Может
быть, это мир наших снов?" -- мысленно спрашивал я
себя,
поднимаясь по лестничной клетке в свою квартиру.
Ключом дверь не открывалась, -- замок защелкнут
на
секретку. "Значит, мама уже дома..." -- подумал я и
несколько
раз просигналил звонком. В этот вечер мне предстояло
некоторое
открытие.
Мама встретила меня дружелюбно. Как обычно, мы
обменялись
несколькими семейными фразами на хозяйственную тему. Потом
она
ушла отдыхать в свою комнату, а я, задумчиво
поужинав,
ускользнул к себе в комнату.
Книга "Возрожден ли мистицизм?" лежала там же, где
я
по-ложил ее утром -- на журнальном столике. Я подхватил ее
на
ходу в руки и наконец-то впервые прилег за целый день на
диван.
Положив две подушки под голову, я прочел название
первой
главы -- "Волна неразумия", и тут же обратился в чтение.
Время напоминало о себе только шепотом
перелистываемых
мною страниц. Что-то таинственно сопоставлялось и
глубинно
зрело во мне. Я не читал, -- я впивался в строчки!..
-- Встань, пожалуйста, испортишь зрение. Ты уже
четвертый
час читаешь лежа! -- услышал я заботливый голос мамы.
Оказывается, я не заметил, что она время от
времени
заглядывала в комнату. Наконец, решилась вмешаться и
правильно
сделала! Потому что, во-первых, глаза у меня уже
действительно
начинали превращаться в стекляшки; во-вторых, очень
хотелось
поделиться, поговорить с кем-нибудь о прочитанном. Я сел
и
ласково обратился к маме:
-- Проходи, мама, садись. Я действительно зачитался!
Она присела рядышком со мною на диван и одной
рукой
облокотилась на подушки.
-- Честно говоря, сынок, -- сказала она, -- что-то
мне
сегодня тоскливо и одиноко. -- Я прильнул к ее теплому
плечу и
с шутливым оттенком в голосе произнес:
-- Моя мама -- преподаватель философии! И мне
доставляет
удовольствие слушать ее дозволенные речи!
-- Подлиза, перестань! -- сказала она и, шутливо
оттолкнув
меня плечом, добавила: -- Я не слишком навязчива?..
-- Что ты, мама! Я действительно рад.
-- Ну ладно, ладно, не оправдывайся. Лучше скажи, я
тебя
давно не видела в столь озабоченном чтении книги, как
сегодня.
Что ты читал так увлеченно и столько времени, если не
секрет,
конечно?
-- Вот, -- сказал я и протянул маме книгу. Она
прочла
вслух ее название.
-- "Возрожден ли мистицизм?"... Павел Семенович
Гуревич...
-- Ты уже читала ее? -- спросил я, обрадовавшись тому,
что
можно будет прямо сейчас поделиться впечатлениями.
-- Прочесть не было времени. Я просматривала эту
книгу в
университетской библиотеке.
-- Ну, и каково будет твое родительское мнение?
-- Как только у меня появится свободное от
усталости
время, я обязательно ее прочту, -- ответила мама.
-- Все понятно, значит, одобряешь?
-- Одобряю, сынок.
-- Тогда, мама, можно тебе задать вопрос по существу
дела?
-- Задавай.
-- Итак, мой вопрос, что такое мистика?
-- Когда я училась в университете, мистика
в
энциклопедическом словаре определялась как вера
в
сверхъестественный мир, с которым особым, таинственным
путем
якобы общается человек.
-- Мама, а какое определение ты можешь дать теперь --
не
как студент по словарю и не как преподаватель, а сама,
как
человек-философ со своим отношением к этому вопросу?
-- Сейчас попробую... Мистика, это, по-моему,
необъяснимое
сейчас, принимаемое на веру, соприкосновение с
определенным,
известным частно или в сравнениях, количеством,
принадлежащим
известному или неизвестному качеству, причем,
соприкосновение с
таким количеством, которое не может существовать вне
своего
качества, ибо количество вне качества, существующее само
по
себе, это уже не количество, а качество, а любое качество
имеет
при себе сумму всех своих количеств, в нашем земном
понимании,
и его можно принять за совершенно законченную вещь,
предмет,
выраженный в какой-то форме, а это уже обычное явление,
лишь
может возникнуть вопрос о предназначении этого предмета;
итак,
соприкосновение с количеством, где не ясно лишь то,
как
существует это количество, не могущее существовать вне
своего
качества, все-таки -- вне качества! Если мы зададим
такой
вопрос, то мы подтвердим в каком-то данном случае
присутствие
мистики, в противном случае ее просто нет...
-- Мама, а что, если мистика -- это наука,
и
наисерьезнейшая?
-- К сожалению, Сережа, в нашем мире верят
только
приборам, а приборы, еще раз, к сожалению, пока еще
не
оборудованы понятием веры.
Мама замолчала. Прошло некоторое время, может, с
минуту
или больше...
-- Кстати, -- неожиданно оживившись, сказала мама, --
наше
семейство имеет некоторые соприкосновения с мистикой! --
Я
насторожился. -- Родной брат твоего деда по отцу был,
--
воскликнула мама, -- самый настоящий мистик! Колдун,
говорили в
народе!
-- Да что ты, мама! -- подскочил я на месте. -- И
ты
никогда об этом не говорила! Расскажи...
-- Твой двоюродный дед, когда еще был живой,
рассказывала
бабушка Дарья, был очень суровым человеком, злым и жестоким.
Он
жил в сорока километрах от Каспийского моря. Рыбаки,
жители
окрестных деревень, каждый год уходили на небольших судах
на
рыбный промысел и по нескольку месяцев находились в
открытом
море, а твоего двоюродного деда с собою не брали. Боялись
они
его. Если кто и отваживался его взять, то тот
навидывался
страхов на всю свою жизнь: огненные птицы летали над
судном,
преследуя его по пятам, они бросались на рыбаков!
Огненные
кошки бегали по палубе, карабкались по мачте в небо... Да
и в
селе от твоего двоюродного деда житья не было! А когда
он,
старый и дряхлый, лежал при смерти в своей избе, то он
целый
месяц не мог умереть. Бабушка Дарья говорила, он все
просил,
чтобы кто-нибудь подал ему руку для пожатия. Никто этого
не
делал, а твой отец подал ему свою руку. Несчастный с
жадностью
пожал ее и к вечеру умер. В народе существует такое
поверье,
что колдун не умрет, пока не передаст кому-нибудь свои
чары
через пожатие руки. Вот и вся история о твоем двоюродном
деде,
сынок...
-- А я тоже подал бы ему руку, -- решительно сказал я.
-- И стал бы колдуном? -- рассмеявшись, спросила мама.
-- Но мой отец подал же ему руку и остался
обыкновенным
человеком?!
Неожиданно мама сделалась серьезной, даже печальной,
и,
ничего не отвечая, поднялась медленно с дивана и ушла к
себе. Я
остался один на фоне своего вопроса с чувством вины: из-за
меня
мама, -- подумал я, -- снова вспомнила об отце, который,
как
она мне рассказывала, уже давно ушел от нас к другой
женщине,
но до сих пор не ушел, как я начал понимать в этот вечер, --
не
ушел из маминого сердца...
Я тоже разволновался, и, чтобы хоть как-то забыться
и
успокоиться, достал из дипломата книжку в красном
переплете,
данную мне сегодня Аней. Открыл ее и стал читать
первый
рассказ. Постепенно я упал в усталое, дремотное
состояние и
совершенно не понимал, читаю ли я рассказ или он мне
уже
снится...

Любовь

(Рассказ)

Когда-то люди рождались на белый свет и жили
честно и
справедливо. У каждого человека была своя любовь, каждый мог
и
любил каждого. Все люди на Земле жили в благополучии и
радости,
во взаимности. Они могли обмениваться любовью, дарить
любовь
друг другу, и вера была у каждого в то, что он не останется
без
любви, отдавши свою любовь ближнему, что он обязательно
получит
взаимно любовь ближнего. Все человечество было обласкано
и
счастливо, оно утопало в любви. Не было на свете
людей,
пресыщенных любовью, и людей нищих, без любви...
Но шло время, и вот, может быть, случайно, но
родился
кто-то первым -- без любви, а может, даже и не родился
вовсе, а
просто кто-то первым не подарил свою любовь ему. И тот,
который
не подарил свою любовь, стал обладателем и своей и чужой
любви,
превратившись в собирателя любви, в богача. А тот,
который
подарил свою любовь, но не получил взамен любовь, тот
человек
стал нищим, без любви, и дарить ему больше было
нечего,
оставалось быть просителем любви и жить в нищете духа
своего...
Богач, имеющий кроме своей любви и чужую любовь,
стал
заметным среди всех. По его примеру кто-то еще обманул кого-
то,
тоже не подарил свою любовь взамен. Появился еще один
богач и
еще один нищий. Всегда важен первый пример, от него все
идет.
Вскоре уже стало много богачей и много нищих.
Некоторые
богачи имели уже по три-четыре чужих любви и больше!
Так
плодились разные по степени богачи, богатство стало
переходить
по наследству, и только нищих оказывалось все больше
и
больше...
Нищие умоляли, просили богачей вернуть их
любовь,
принадлежащую им от рождения, или же обманывали
богачей и
хитростью отнимали у них свою любовь, или же грабили их.
Любовь
стали продавать и покупать, выменивать...
И лишь немногие люди хранили свою любовь при себе,
кто-то
из них обменивался ею друг с другом сладостно и
открыто, а
кто-то в страхе друг перед другом думал, что его обманут и
не
дадут любовь взамен на его любовь! А такое все чаще
случалось!
Прошло время, все большие драки устраивались
из-за
обладания любовью среди человечества. Люди из-за
этого
истребляли друг друга огромными количествами!
Стали появляться люди замкнутые, которые вообще
никому и
никогда не дарили свою любовь, разуверившись в
справедливости.
Так возник мир людей -- нищих, и пресыщенных, и живущих сами
по
себе...
Вскоре появились учителя. Они призывали богачей,
имеющих
много любви, раздавать свою любовь прежде всего нищим,
людям,
не имеющим любви. Не дожидаясь от них сиюминутной любви
взамен
потому, что они нищи и не имеют любви! Они говорили, что
вскоре
не станет на свете нищих и богачей. И снова на земле будут
жить
люди, любящие друг друга.
Но, если подарить любовь первому, можно стать
нищим,
потому что можно ли быть уверенным, думает каждый, в том,
что и
все вокруг тебя будут тоже дарить любовь без оглядок?!
Нет!
Конечно же -- нет!.. Значит, прежде, чем начать дарить
любовь,
надо быть уверенным человеком и жить в уверенном мире!..
Вера! Именно вера друг в друга утеряна людьми.
Надо
восстановить веру, -- тогда и возникнет любовь! И кому-то
надо
начать верить первому, как некогда кто-то первый не
подарил
свою любовь взамен. Вера спасет мир!
Все начнется с Веры!.. Все начнется с Веры
первого,
одного!..

Я носился над землею из одного конца света в
другой.
Иногда я зависал где-то, над чем-то, и видел там,
внизу,
ужасающие меня картины!
Я видел, как какой-то мужчина ласково подманил,
выказывая
свою любовь, девушку-подростка к себе... Он жадно и
безжалостно
сорвал с нее одежду и отобрал у нее любовь силой и, не
оставив
свою взамен, убежал прочь, неистово хохоча!
А
девушка-подросток, совершенно голая, с опущенными
бессильно
руками, стояла и, онемевши, плакала. Она осталась нищей. У
нее
больше не было любви.
Я видел, как некий богач, окруженный любовью
и
возвышающийся на горе из любви, совершенно никого не
любил
вокруг. А люди, надеясь на взаимность, дарили ему свою
любовь
искренне и слепо и, обманутые, уходили прочь уже нищими.
Что интересно: богачи, они, как айсберги, -- с
виду
обычные люди, но стоит им подарить свою любовь, и мы
сразу
замечаем, что обнищали, что эта любовь ушла в бездну, в
глубину
этой ненасытной натуры богача, и мы подолгу живем,
думая о
богаче, чувствуя, что нам чего-то не хватает, мы мучимся и
даже
не подозреваем, что нам не хватает любви.
Неожиданно я увидел, как мой отец украл любовь у
моей
мамы, ушел от нее и скрылся в толпе богачей. Это мне
не
понравилось!.. И тогда я увидел, как мама не поверила отцу,
не
приняла его любовь в подарок и не подарила своей взамен.
Отец
ушел и подарил свою любовь другой женщине и получил
взамен
любовь от нее, а мама, моя мама, осталась со своею
любовью
одна, в безверии... И это мне тоже не понравилось!.. И я
летел
дальше...

* Часть вторая Продолжение *

Утро

Будильник затрещал, возвещая о наступлении десяти
часов
утра. Я опомнился ото сна, крепко потянулся и зевнул,
продолжая
лежать на диване. Мое тело было укутано одеялом, моя
голова
лежала, наполовину утонувшая в теплой подушке, мне не
хотелось
вставать с постели сразу. Надо было себя
подготовить:
сосредоточиться в ласковых объятиях лени, потом усилием
воли
оттолкнуть от себя маятник ночи и пока он откачнулся в
сторону,
успеть вскочить с постели до его возвращения и выглянуть
в
распахнутое окно, освежиться! И потом долго
выковыривать
солнечные соринки из глаз...
Но я продолжал лежать. Мне о вчерашнем думалось: я
читал и
перечитывал про себя остатки вчерашних мыслей и впечатлений
и
беззвучно шевелил губами, не открывая глаз...
"Мистика -- это все-таки наука, -- думалось мне. --
И я
начинаю верить в это... Саша показал мне, как они живут.
Он
приходил ко мне по радуге -- совершенно реально; если это
так,
-- значит он в какой-то иной, другой форме, а значит --
смерти
нет... И Бога тоже нет?.. "Но есть что-то вроде
него..." А
что?.. Что "вроде него"?.. А может, это был просто сон, в
самом
деле? Да, но тогда Наташа!.. Ведь я познакомился с ней
там,
возле хижин, а она узнала меня здесь, в реальном мире,
на
следующий же день... Собственно говоря, а где "там" я с
ней
познакомился?.. На том свете, что ль?.. Гм... Что-то звучит
уж
больно по-старушечьи... Все окончательно перепутывается у
меня
в голове. Логика и здравый смысл -- дети, играющие за
высоким
забором!.. Наивно, да и только!.. Что же там, за
высоким
забором?.. Великий Астрал... Знакомое слово... Где я
его
встречал?.. Ах да! "Возрожден ли мистицизм?", об "Астрале"
там
упомянулось... и рассказ... Интересный рассказ о любви я
прочел
вчера, то есть, читал вчера на ночь и, по-моему, уснул.
Не
помню, -- дочитал ли?.. Интересно, я нищий без любви
или
богач?.. Как все-таки мерзко выглядит человек,
отнимающий
любовь у другого человека насильно!..
Аня... Вчера я познакомился с Аней. Она, честно
говоря,
поразила меня. Ее рассуждения и взгляды... Они... Они
меня
заставляют думать...
Двоюродный дед был колдун!.. Наверное, он живет
где-то
там, в хижинах... Повидаться бы с ним. Я его никогда не
видел,
но, кажется, что мы бы узнали друг друга. Тьфу! Так можно
и
договориться!.. Ну, все. Пора вставать, -- начну
заниматься
йогой!.."
Все еще с закрытыми глазами, я уселся прямо в постели
и
принял позу "полулотос". Буду учиться для начала
дышать.
Учиться дышать заново! Смешно осознавать, что я не умею
дышать.
А ведь, в сущности, дыхание, -- одна из самых главных
функций
человеческого организма, напрямую связанная с мышлением,
--
что-то вроде этого я где-то когда-то читал. Итак, прежде
всего,
необходимо сосредоточиться...
Я выдохнул весь воздух, какой только был у меня в
легких,
и на мгновение замер, стараясь думать только о дыхании...
Форточка была открыта, и, медленно всасываясь через
нос,
свежий воздух вначале вспузырил мне живот, потом
расширил,
раздвинул грудную клетку, и я почувствовал жесткость
ребер,
наконец, приподнялись плечи, -- во мне воздуха было уже
по
горло! Несколько секунд я не дыша просидел вздутый
изнутри,
словно воздушный шар, ноги сложены бантиком. И вот,
постепенно
выдох, облегчение: опустились плечи, ужалась грудная
клетка, в
области живота -- впадина. И опять я повторил все сначала.
И
так я продышал минут пять...
На первый раз достаточно. Я открыл глаза,
поднялся с
постели и ушел принимать душ.
По утрам время почти всегда бежит быстрее, особенно
когда
залежишься в постели!
Приняв душ и побрившись, я только что и успел
позавтракать
как пришла Вика:
-- Вот сегодня, Сережа, ты мне нравишься больше,
чем
вчера, -- заявила она с порога, -- и умыт, и побрит,
и
позавтракал, даже улыбаешься по-другому, обновленнее.
-- Я просто очень рад тому, что ты пришла, как и
обещала,
-- сказал я, но про себя подумал: "Надо же! --
совершенно
забыл, что Вика должна прийти сегодня утром в гости...
Ладно,
все равно я прилично проспал, залежался на диване, на
просмотр
новых фильмов не поеду. Дом кино подождет!"
Я снова обратился к Вике:
-- Я радуюсь тому, что ты пришла... Можно твоему
соседу
тебя поцеловать? -- я подошел к Вике, приблизился к ее
лицу...
-- Можно -- ответила она.
Мы обнялись. Она молчала и очень смотрела на меня.
Я подхватил Вику на руки. На диване, в моей комнате,
ее
красивые ноги обнажились. Она застеснялась меня,
словно
школьница, вспорхнувшая на качелях...

Первое свидание

Директорам, конечно, может быть, не всем, но многим,
хотя
бы иногда можно и нужно какие-то из служебных
обязанностей
прогуливать! Но прогуливать как школьникам,
перерешавшим
классные задачи на два дня вперед...
На работу я попал к двум часам дня. Я появился
в
кинотеатре, как если бы посетил Дом кино, но я
просмотр
кинофильмов прогулял, и это было замечательно!
Директор не укладывается в понятие определенного
часового
рабочего дня, а скорее всего, директор укладывается в
понятия
-- опережение, запас, направление... и другое...
Директор обязан уметь сегодня за целый день сделать
одно,
с виду, может, очень маленькое дело, пусть даже пустячное,
но
дело, которое протолкнет завтра кучу больших и
объемных
служебных дел... Не проходите мимо такого дела,
директора!
Бросьте все, оставьте всех, и вы выполните это маленькое
дело,
пусть даже личное, и вы добудете, пусть даже за целый день,
но
не даром прожитый, самое главное, что может пригодиться
на
долгие дни потом -- настроение!
По секрету сказать, попасть на просмотр новых
кинофильмов
мне удалось еще неделю назад, конечно, в ущерб личному
времени,
с группой профсоюзных лидеров города. Но зато, как оно,
это
потраченное, но сохраненное личное время понадобилось
мне
сегодня утром! Я боготворю подобные переносы! Это есть не
что
иное, как творчество жизни. Людей, живущих так двадцать
четыре
часа в сутки, я назвал бы поэтами жизни... И как жаль, что
я,
да и многие мы, редко бываем такими организованно-
свободными!..
Это своеобразная гармония, музыка. Сотворение
судьбы
собственными руками...
Итак, я поспел на работу к двум часам дня, и
поспел в
замечательном настроении, сохраняя на своей груди Викино
тепло.
-- Сергей Александрович, спасибо! -- окликнул меня
Палыч в
малом фойе. -- Вы спасли сегодняшний фильм -- реклама на
месте!
-- Что вы, Палыч, не за что! -- ответил я легко
и
свободно.
Я теперь все чаще стал замечать, что, как только у
меня
появляется женщина, все вокруг преобразуется в
какую-то
благосклонность, уважительность, доброжелательность...
Вот и теперь все работники мне вокруг улыбались, и я
себя
чувствовал очень уютно в кинотеатре. Но мое настроение как
бы
спохватилось, заворожило меня еще больше, когда я увидел
Лидию
Ивановну, уборщицу, и услышал, что она уже целый час как
готова
ехать в больницу к Наташе!..
Не долго думая, я позвонил Степану, подвозчику
кинофильмов
от кинопроката. И уже через полчаса я и Лидия Ивановна ехали
с
ним в машине. По дороге в больницу я исподволь выведал, в
какой
палате лежит Наташа, но все-таки заметил, как Лидия
Ивановна
один разок искоса глянула на меня. Наверное, меня выдавала
моя
излишняя озабоченность. Но я был слишком
счастлив,
вспоминалось, как я не мог надышаться поцелуями Вики все
утро,
и потом я уже предвкушал таинственность, встречу с
Наташей,
ведь счастье, как и беда -- не приходит одно!
Мой дальнейший план был очень прост, я довез
Лидию
Ивановну до больницы, а сам как бы по делам поехал
в
кинопрокат, пообещавши вернуться в больницу через час.
Через
час я действительно вернулся, отвез Лидию Ивановну
обратно в
кинотеатр, но на этот раз проявил может быть
излишнюю
холодность в отношении Наташи и снова вызвал косой взгляд в
мою
сторону Лидии Ивановны.
Теперь путь к Наташе был свободен, я помог выбраться
из
машины старушке, а сам тут же вернулся в машину и
уговорил
Степана опять вернуться в больницу, сославшись на то,
что
уборщица забыла там свою сумку.
Возле больницы я попрощался со Степаном. Я
поблагодарил
его, но отказался от его предложения отвезти меня
обратно в
кинотеатр. И он уехал.
И вот я поднялся по бетонным ступенькам на
крыльцо
больницы и постучался в окошечко, врезанное в деревянную
дверь.
Потрескавшаяся фанерка отодвинулась, окошечко открылось.
-- Вам что нужно, молодой человек? -- прозвучал
ядовито
голос вахтерши.
-- Я хотел бы навестить Наташу из палаты номер девять,
--
как можно вежливее попросил я.
-- Как фамилия? -- поинтересовалась вахтерша.
-- Моя? -- переспросил я, с ужасом соображая,
что
фамилии-то Наташи я не знаю.
-- Фамилия Наташи? -- насторожилась вахтерша.
-- Такая же, как и у меня, -- ответил я,
глупо
улыбнувшись, продолжая думать, как же выкарабкаться из
этой
ситуации.
-- Так ты жених, что ль?! -- воскликнула
пренебрежительно
вахтерша.
-- Да, -- тут же ответил я, и только после своего
ответа
понял, что я ответил правильно.
-- Ну, а что тогда голову морочишь?! -- зло
возмутилась
вахтерша.
Что-то щелкнуло за дверью, видимо, железная
задвижка, и
одна половинка двери открылась настежь.
-- Заходи, -- послышался из-за второй, закрытой
половинки
двери теперь почему-то безразличный голос вахтерши.
Я робко зашел в полутемный коридор. Стены вокруг были
не
выкрашены, а словно измазаны зеленой краской с желтым
отливом.
Вот уж поистине: каков человек -- такие и стены вокруг
него!
Ядовитые стены -- ядовитая вахтерша.
-- Вон на вешалке халат, одевай! -- словно огрызнулась
в
мою сторону вахтерша.
Я поспешно надевал халат, оглядываясь по сторонам.
-- На втором этаже девятая, -- сказала вахтерша,
отчаянно
зевая.
-- Спасибо, -- тут же поблагодарил я. Вахтерша меня
жутко
раздражала, хотелось поскорее избавиться от ее взглядов.
Не
застегнув халат, я пошел быстрым шагом.
-- Молодой человек, -- словно выстрел в спину
остановил
меня все тот же ядовитый голос. -- Так фамилия-то как? -
- Я
оторопел. Я уже начал медленно спускаться с первых
преодоленных
мною ступенек, спокойно осознавая свое поражение, но
желание
навестить Наташу во что бы то ни стало клокотало во мне,
как
вдруг:
-- Маргарита Львовна! -- послышался женский голос над
моей
головой.
-- Да! -- выкрикнула раскатисто вахтерша.
-- Вы будете покупать эту кофточку, если нет, то
Галина
Васильевна покупает! -- снова прогремел женский голос,
он
усиливался акустикой ядовитых стен. Видимо, женщине лень
было
спускаться со второго этажа, и она вела переговоры с
вахтершей,
перевесившись через перила.
Я воспользовался случаем и через какие-то
мгновения
проскользнул мимо медсестры, которая громко перекрикивалась
с
вахтершей. Медсестра не обратила на меня никакого внимания.
Я торопливо зашагал по коридору, считывая номера
палат с
табличек. Я каждую секунду ожидал, что меня снова окликнут
в
спину. Но медсестра и вахтерша были заняты своим делом,
и я
свободно передвигался вдоль коридора к заветной цели:
палате
номер девять. Я подошел к ней и сразу же, не раздумывая,
тихо
постучал в дверь.
Мне не ответили. Тогда я приоткрыл дверь и заглянул
в
палату: на широкой деревянной кровати лежала Наташа: она
спала.
Больше в палате никого не было. Я на цыпочках зашел в
палату и
осторожно прикрыл за собою дверь. Я приблизился к
Наташиному
изголовью.
Даже сегодняшнее свидание с Викой не могло удержать
меня.
Я заронил эту девушку в свое воображение там, у хижин,
у
свадебных машин, и лишь только сейчас, здесь, в
больнице, я
начинал понимать, что я влюблен, и может быть,
безнадежно,
навсегда. И эта безнадежность неухоженной робостью
замерла у
изголовья Наташи сейчас...
Что -- устремленность к Наташе или к тайне минуту
назад
осторожно прикрыла за мною дверь в эту палату? Но лишь
спустя
много-много времени, когда я порядком изведаю
мыслительные
тропы насущных дней и ночей, я пойму, что любовь и тайна
--
одно и то же на свете. А пока я еще не знал об этом...
Неожиданно Наташа открыла глаза, словно ожидала. Как
же
она была хороша! Вьющиеся волосы обрамляли безмятежное лицо.
-- Сережа, -- промолвила она шепотом, -- я ничего
не
понимаю, обними меня, пожалуйста, мне страшно, я боюсь тебя.
Я подошел совсем близко, присел на краешек
кровати,
нагнулся к Наташиному лицу, и мы начали перешептываться.
-- Все прояснится, -- сказал я, -- не бойся меня,
все
прояснится...
-- Ты думаешь? -- с напряжением в голосе спросила
Наташа,
-- а ты, случайно, не призрак?
-- Нет... Я настоящий.
-- А я, может, призрак?
-- Нет, ты тоже настоящая, видишь, я глажу твои
волосы и
ощущаю их нежность, а сейчас ты ощущаешь мою ладонь у себя
на
щеке. Ведь правда?..
-- Да, твоя ладонь настоящая, и я даже могу дотронуться
до
нее губами.
-- Как твоя фамилия, Наташа, а то вахтерша не
пропускает
меня.
-- Сказкина, а твоя?
-- Истина, Сережа Истина...
-- Истина, -- повторила Наташа. -- Это правда?
-- Да.
-- Серьезная фамилия, ты не находишь, Сережа?
-- Наверное, так, а твоя фамилия очень ласковая,
--
Сказкина.
-- Истина рождается тяжеловесно, вырывается из
тьмы,
освобождает свои крылья из тины невежества, --
прошептала
задумчиво Наташа.
-- Откуда это? -- поинтересовался я.
-- Я не помню, -- отрешенно ответила Наташа, --
пришло в
голову просто сейчас, -- она вгляделась в мои глаза. -- А
я
тебя уже не боюсь. Ты словно родной мне человек...
-- У нас есть тайна, общая тайна. Она объединяет
нас,
Наташа... Ты помнишь хижины?
-- Не надо об этом, Сережа, пожалуйста, мне
снова
становится страшно...
Мы замолчали и долго смотрели друг другу в глаза.
Наши
чувства и наши мысли будто переплетались.
-- Я видела тебя вчера, Сережа, -- первой снова
зашептала
Наташа.
-- На площади поселка у свадебных машин?
-- Нет, -- и я внутренне насторожился, такой поворот
меня
напугал. "Нет" -- это значит, что Наташа видела меня в
другом
месте, но где и как, ведь вечером вчера она находилась
уже
здесь, в больнице!..
-- И где же ты меня видела?
-- В твоем дворе...
-- А-а, возле хижин, -- обрадовался я, но по глазам
Наташи
я понял, что обрадовался напрасно. Возле хижин мы виделись
в
том, замысловатом сне, тогда где же она могла меня
видеть? Я
насторожился еще больше. Дыхание, затаившись, пружинило у
меня
в груди.
-- Я видела тебя вчера вечером в твоем дворе на
футбольном
поле, -- я вслушивался в каждое ее слово. -- Ты
возвращался
откуда-то домой очень печальный и несколько минут постоял
на
футбольном поле. Я подошла и поцеловала тебя, а ты
отшатнулся
от меня и так поспешно ушел...
От этого признания Наташи, в свою очередь, мне
стало
жутковато... Уж не призрак ли, действительно, Наташа? И я
снова
погладил ее волосы и прикоснулся к ее щеке ладонью.
-- А потом появился какой-то туман, -- сказала Наташа.
--
Я увидела людей в белых халатах, один из них хлопал меня
по
щекам, я поняла, что приоткрыла глаза. Меня тошнило и
очень
кружилась голова...
-- Можно, я буду тебя навещать? -- прошептал я.
-- Да, конечно... -- утомленным голосом ответила
Наташа.
-- А сейчас уходи, пожалуйста, я постараюсь уснуть. --
Она
закрыла глаза.

Через три месяца

-- Ну, как? -- спросила Аня, когда мы вышли из
Дворца
культуры.
-- Неплохо, -- ответил я. -- Думаю, что
парткому
понравится.
-- Господи, как же я устала от этих репетиций!
Хочется
отдохнуть...
-- Пойдем что-нибудь выпьем в летнем кафе, -- предложил
я.
Аня посмотрела на часы:
-- У меня в запасе только один час.
-- Только час? -- переспросил я.
-- Да, а потом надо зайти в детский сад, за Аленкой.
-- Аленка, это кто?
-- Это моя дочь.
-- Ясно...
-- Ну что, идем в кафе? -- переспросила Аня.
-- Да, -- решительно ответил я.
Мы взяли по чашечке кофе, по стакану густого
лимонного
сока и присели за столик в самом углу решетчатой беседки.
В
кафе почти никого не было, звучала негромкая музыка.
-- Нет, в самом деле, тебе понравилось или ты просто
не
желаешь разочаровывать меня? -- спросила Аня.
-- Конечно понравилось. К чему беспокоиться... Я не
привык
обманывать себя, строить взаимоотношения на
похвальном
похлопывании по плечу... Впрочем, одно место я, вероятнее
всего
бы, скорректировал, -- и я улыбнулся...
-- Какое? -- спохватилась Аня.
-- "...за правду, за труд!..." Ты помнишь эту фразу,
она
звучит в конце второй части?
-- Да, -- ответила Аня, недоумевая. -- Но что же
здесь
плохого?
-- В самой фразе плохого ничего нет. Только вот в
слове
"труд", буква "дэ" звучит как буква "тэ", и на слух
"труд"
слышится как глагол "трут". А там еще и "за"!.. Вот
и
получается -- "затрут". И вся фраза воспринимается не
иначе,
как "... за правду -- затрут!.." -- Аня улыбалась,
придерживая
ускользающие из-под ее тонких пальцев губы. Я вначале
тоже
сдерживал порывы своей улыбки усилием воли, старался
быть
серьезным. Но мы все-таки весело расхохотались, не
обращая
внимания на окружающих! А впрочем, никому не было дела
до
нас...
-- В самом деле, а что же делать? --
успокаиваясь,
спросила Аня.
-- Думаю, -- ответил я, -- надо скорректировать фразу
так:
"... за правду и за доблестный труд!.."
-- Спасибо за подсказку, -- ласково поблагодарила
меня
Аня. Она отпила лимонный сок, сделала пару глотков,
поставила
стакан перед собой и о чем-то задумалась. Мы немного
помолчали.
Мы оба смотрели через решетчатую стену кафе на улицу.
Поодаль
от нас шумела автострада. Машины, словно механические
существа,
изворачивались на повороте в порывах ветра и,
подсигналивая,
обгоняли друг друга; иногда какая-нибудь из них,
чтобы
пропустить торопливого пешехода, резко притормаживала,
припадая
на передние колеса, и, когда рассеянный пешеход давал
стрекача,
машина, весело взвизгнув шинами по асфальту, снова
уносилась
вдаль.
Аня и я, молча, небольшими глотками, отпивали из
чашек
очень горячий кофе, густой, словно жидкий шоколад,
запивали
кофе холодным лимонным соком и смотрели на автостраду...
-- Я прочел рассказ о любви, -- сказал я, нарушив наше
уже
загустевшее молчание.
-- Ты без любви, -- утвердительно и как-то
отрешенно
определила Аня и откровенно посмотрела мне в глаза.
-- Как ты это чувствуешь? -- недоверчиво спросил я,
потому
что не поверил Ане, потому что уже не хотел я ей верить на
этот
счет. Там, в больнице, у изголовья Наташи, я уже
почувствовал
рождение ранее действительно неведомого мне чувства. Я еще
не
мог с точной уверенностью сказать, что это любовь, но я уже
не
мог не ощущать ее сладкий, еще ослепительно размытый
контур...
Я посмотрел на Аню выразительно и недоверчиво покачал
головой.
-- Но твоя любовь где-то очень близко, рядышком.
Только
протяни ей навстречу руки, и ты сможешь ее обнять, -- тут
же
добавила она.
С минуту мы снова молчали. Теперь меня что-то
сковало
изнутри. Мысленно я подыскивал новую тему для разговора.
Мне
вспомнилась первая встреча с Аней в моем рабочем кабинете,
но
следующий мой вопрос, как я ни старался, прозвучал
как-то
неохотно, неуверенно.
-- Аня, -- тихо позвал я девушку. Она подняла
опущенные
глаза и оперлась взглядом на меня.
-- Аня, -- спросил я, -- что ты имела в виду,
когда
говорила, что символ "вы" имеет право на земное
существование?
Насколько я понял тогда, ты все-таки чего-то недоговорила!..
Аня словно пришла в себя, как-то приободрилась
и
повеселела. По всему было видно, что она благодарна мне за
то,
что я не продолжил мучительную для нее тему.
-- Сейчас я тебе все постараюсь объяснить, Сережа...
Ты
правильно догадался, а я в самом деле недоговорила тогда.
Но
сам понимаешь: из-за стола рекомендуется вставать, когда
еще
хоть немножко ощущаешь голод, а разговор на какую-то тему,
на
мой взгляд, надо останавливать, когда еще есть хоть
немного
недосказанности.
-- Хватит философствовать, -- улыбнувшись, вмешался я,
--
или ты опять хочешь ускользнуть от ответа?
-- Вовсе нет, -- шутливо продолжила Аня, -- но
оправдаться
лишний раз не грех! Итак... Ты, конечно, в курсе, что наш
мозг
состоит из двух полушарий? -- Аня прищурилась...
-- Обижаешь! -- вдохновился и я.
-- Так вот, -- продолжила Аня уже серьезно, -- ученый
мир
доказал, что каждое из полушарий предрасположено к более
или
менее определенному роду деятельности. Каждое из них
может
работать самостоятельно.
-- Значит в человеке получается как бы два человека!
Ты
это имеешь в виду? -- спросил я.
-- Да, -- ответила Аня. -- И вот что: надо развить
свои
полушария так, как предлагают ученые, чтобы они работали
на
равных. Но, все-таки, в зависимости от жизненной
ситуации,
какому-то из полушарий необходимо уменьшать свою
деятельность
за счет увеличения деятельности другого, соседнего; вплоть
до
полного включения другого в это время. Тогда символ
"вы"
оправдывает свое земное существование, потому что в
человеке
начинает жить попеременно, или согласованно, или на равных
--
два человека. Но этого состояния может достичь только тот,
кто
научится владеть полностью своими эмоциями,
страстями,
ощущениями и даже мыслями. А это подвластно лишь человеку
с
высоким развитием интеллекта, согласись. Мне далеко не
каждому
хочется сказать "вы", все больше -- "ты", тому, кто
совершенно
не владеет собою, ближе к животному сословию, чем
к
человеческому...
-- Да-а, Аня... -- проговорил я, -- интересные,
честно
говоря, права на земное существование у символа
"вы...",
интересные...
Мы переглянулись.
-- А что такое "астральное тело"? -- спросил я
неожиданно
даже для самого себя. И вообще я стал в последнее
время
замечать, что я частенько говорю первое, что приходит в
голову,
не раздумывая, будь то вопрос или ответ. Аня как-то
особенно
выразительно посмотрела на меня и тоже спросила:
-- Почему у тебя возник такой вопрос?
-- Читал книгу Гуревича "Возрожден ли мистицизм?" и
там
наткнулся.
-- Ну что же, -- сказала Аня, -- тогда слушай.
Наш мир, а точнее мир вообще, делится мистиками,
условно
конечно же, на три взаимосвязанные, составляющие одно
целое,
части. Это ментальный, астральный и физический планы.
Ну,
физический план, с ним проще! Мы, то есть, наше тело
--
физическое, находится в нем непосредственно -- это мир
форм.
Астральный план, -- это мир образов и чувств. Ментальный --
мир
мыслей, идей. Вот, например, у художника появляется
идея
написать картину, идея формируется в ментальном
плане,
переживается, воображается в более или менее конкретной
форме в
Астрале и, наконец, реализуется в физическом плане, то
есть
пишется художником на холсте красками...
-- Не значит ли это, что существует и ментальное тело?
--
спросил я, оживившись.
-- Совершенно верно! И ментальное тело тоже существует.
-- Интересное дело! -- охотно обрадовался я
своему
открытию. -- А нельзя ли подробнее?
-- Можно и подробнее! -- одобрительно ответила Аня.
--
Астральное тело также реально, как и физическое. О
ментальном
пока говорить не буду, о нем как-нибудь потом. Астральное
тело
не имеет определенно канонизированной формы
своего
существования, как наше физическое тело, а может, по
желанию
его обладателя, принимать любую форму, доступную
нашему
воображению.
-- Как это? -- удивился я.
-- Очень просто, -- продолжала Аня, -- оно может
принять
форму, например, большого и маленького шарика, форму
любого
предмета, растения, животного, а так же форму физического
тела,
находящегося в физическом плане...
-- Недавно я узнал, что мой двоюродный дед был колдун.
Он
жил в сорока километрах от Каспийского моря. Рыбаки
из
окрестных деревень не брали его с собою в плавание, потому
что
огненные кошки бегали по палубам, карабкались на
мачты,
огненные птицы преследовали корабль и нападали на рыбаков,
до
смерти их перепугивая. Как объяснить это, Аня?
-- Это чисто астральные проказы, шалости. Видимо,
твой
двоюродный дед умел выводить, в качестве подчиненных ему,
целые
группы людей в астральный план. Он умел так сильно
притягивать
Астрал...
-- Слушай, удивительные вещи ты говоришь, --
задумчиво
подытожил я и сделал последний глоток лимонного сока.
-- Удивительного здесь ничего нет. Просто для тебя это
все
в новинку, необычно. -- Аня посмотрела на свои часы
и
всплеснула руками:
-- Все! Пора идти за Аленкой. Ты меня проводишь
до
остановки?
-- Да, конечно же, провожу, -- ответил я озабоченно.
Мы поспешно поднялись из-за стола и торопливо вышли
из
кафе.

Письмо из Москвы

"Здравствуй, Сергей!
Вот наконец-то пишу тебе...
Жаль... все-таки очень жаль, что ты не поступил.
Помнишь,
на абитуре -- сидели-гадали по ночам -- кто поступит?
Вот теперь все ясно...
Да, тебе все-таки нужно было, конечно, поступить -- все
же
образование есть образование. Хотя все зависит в первую
очередь
от самого человека... Это тоже верно...
И я знаю -- ты человек сильный, и поэтому я все-таки
за
тебя как-то не боюсь особенно... Ну, дай Бог...
Как хоть ты жив-то?
Собираешься ли в ближайшее время в Москву?
Обязательно,
обязательно заезжай! Я живу в 526-й комнате с
третьекурсником

Да, Мысивчик поступил. Живет в 511. В колхозе еще
как-то
общались, но потом у нас произошел с ним ряд обострений
и
сейчас отношения весьма сдержанные... Да, в общем-то
этого и
следовало ожидать.
Курс наш получился неважный. Особенно это проявилось
уже в
колхозе.
И, может быть, еще и потому так обидно, что ты-то так и
не
поступил...
Курс абсолютно разрозненный, группировками. (Хотя
сейчас
слегка это сглаживается.)
Публика наша -- или люди не очень далекие, или же
--
позеры, скоты, важничающие "гении", или ни то, ни другое
--
так, просто...
Хотя, конечно, есть и хорошие ребята, но... их так
мало,
очень мало...
Такие вот дела, Сергей...
Лекции, конечно, сильные. Очень интересные
преподаватели.
Уровень высокий. И что самое главное, не банальный.
(За
исключением преподавателя по истории КПСС -- тут морали.)
Да
что рассказывать, -- приезжай, сходим вместе. Может, решишь
на
будущий год снова поступать. У нас очень много здесь ребят
и
девчонок, которым в районе 30 лет (есть и 32, 33).
Хотя, -- кто его знает... Смотри сам.
Да, у нас на днях восстановили в Литинституте
одного
преподавателя (его попросили уйти два года назад, но
сейчас
студенты-старшекурсники добились у нового ректора
его
возвращения), -- так вот. Это доктор философских наук
Куницин.
Слышал ли ты что-нибудь о нем? Дело в том, что
вчера в
общежитии в "клубе молодого литератора" (есть у нас
такой!)
была встреча с ним. Так вот, -- он занимается
космологическими
проблемами параллельно со своими философскими трудами.
Очень,
очень, умный. Прекрасно знает научные труды
Циолковского,
Ефремова.
Так же очень хорошо (!) знаком с трудами Козырева
о
времени и о пространстве. (Помнишь, ведь ты говорил о
нем...)
Еще говорил о неком французском ученом -- Ф. де
Шардене.
(Слышал ли ты о нем что-нибудь?)
Вообще -- все было довольно смело. И не только
просто
смело, но и умно. То есть то, что он говорил -- все можно
было
понять вполне, но каждый в каком-то своем свете. Одним
словом
пересказать, конечно, невозможно...
Ну, а Москва... -- есть Москва. Я тут бегаю,
пытаюсь
ускоренно впитывать высокую культуру, которой так
недоставало
там, у себя в провинции. А ведь сколько тут пробудешь --
тоже
неизвестно. Гарантии нет, что не вылетишь сегодня-завтра
по
какой-нибудь причине. У нас с курса уже одного успели
отчислить
-- был задержан милицией в Москве -- пьяный. И -- все...
Такие вот дела... Так что я и спешу...
Да, -- слышал ли об Еремее Парнове -- он
занимается
Тибетом, Гималаями, путешествовал много. Страну Шамбалу
искал.
Если слышал -- что думаешь об этом?
Был на днях на выставке картин Николая и
Святослава
Рерихов. Очень сильно. Так у Николая Рериха тоже есть
картины,
навеянные Шамбалой...
Хотя что об этом говорить в письмах. Надо,
конечно,
разговаривать.
Напиши, Сергей как у тебя? Как работа? Чем
занимаешься?
Как с творчеством? Что нового? Когда приедешь?
Пиши, давай не ленись.
До свидания!
Твой друг Юра Божив".
Это письмо мне очень помогло отключиться от
окружающей
меня обстановки, ведь я находился в областном
кинопрокате,
сидел в суматошном коридоре на мягкой, обтянутой
дерматином
лавке, а рядом со мной, будто коряга на берегу, мужчина,
в
грязных сапогах и в пиджаке, с галстуком красного цвета на
фоне
темно-синей рубашки; он постоянно пытался исподтишка
заглянуть
в текст письма. Этого мужчину я видел впервые, видимо,
приехал
из какого-то села...
Я ожидал своей очереди на прием к методисту
кинопроката,
надо было утвердить репертуарный план моего кинотеатра
на
следующий месяц. После прочтения письма, как ни приятно
мне
было поразмыслить на близкие, дорогие мне темы,
упомянутые
другом, все же пришлось вернуться к реальности! Через
несколько
минут мне предстояла стычка с методистом.
С некоторых пор он меня невзлюбил!
Дело в том, что с Палычем за последнее время у
меня
произошел ряд конфликтов, а здесь, в областном
кинопрокате,
его, как говорится, каждая собака знает. Они его даже
почетными
грамотами не раз награждали.
Как только начались конфликты, меня, как это
принято в
бюрократических кругах, принялись учить уму-разуму,
послушанию:
фильмокопии получать кинотеатр стал отвратительные,
низкой
категории, да и сами фильмы ставились в план завалящиеся,
не
кассовые; уповалось на то, чтобы я подошел к Палычу, с
которым
не разговаривал, и, унизившись, попросил бы
его
посодействовать, замолвить словечко в кинопрокате,
заменить
завалявшийся фильм на хороший, кассовый... Премию кинотеатр
не
получил впервые за много лет. Прежние директора были
более
покладистые, и даже, как я случайно узнал, ставили
Палычу
коньяки за услужливость, но мне это было противно, и я не
носил
цветы и шоколадки в кинопрокат! Сотрудники кинотеатра
смотрели
на меня уже косо -- ведь их ударили по карману! Зрители
после
сеансов -- отплевывались...
И всем было невдомек, что плохой звук и рваное
изображение
во время сеансов на экране и невыполнение плана -- это
всего
лишь бюрократические курсы послушания, курсы по
раздавливанию
личности директора...
Я чувствовал уже тогда, что с каждым днем все
настойчивей
увлекаюсь мистикой. Я уже начинал догадливо сопоставлять,
что
чем больше я углубляюсь в сокровенные науки, тем больше на
меня
обрушивается какое-то злобное негодование мира сего!
Меня
обругивают, поучают, я все больше и чаще встречаю
раздраженных
людей, у меня все время что-то ломается, не получается,
не
устраивается, я порою начинаю задыхаться без
одиночества,
которое необходимо в определенной дозировке каждому
нормальному
человеку, вокруг бурлят какие-то пустяки, за руки и за
ноги
держат меня, удерживают, не отпуская туда, куда я хочу,
они
заставляют меня бесцельно двигаться, говорить,
кричать,
раздражаться, озлобляться, но самое страшное, что я все
чаще
спотыкаюсь на ровном месте, и это становится злорадной
нормой
для окружающих! Порою мне уже кажется, что люди мне
делают
гадости специально, с каким-то тайным смыслом и
наслаждением!

Алкоголик

Я шел из кинопроката грустным, в кинотеатр ехать
не
хотелось, и я медленно пересекал осенний парк. Ярко-
желтые
листья вспыльчиво шуршали по асфальту аллеи, шарахались
прочь
от моих ног. Я пришел на закравшуюся под нависший
козырек
кустарника скамейку и, словно обняв ее за широкие
плечи,
раскинул руки в стороны. Всем телом облегченно откинулся я
на
деревянную спинку и зажмурился...
На улице еще было довольно тепло, но уже ощущался
едва
уловимый запах изморози. Чувствовалась и скрыто
переживалась
неотступность приближения зимы, как чувствовалась
и
переживалась неотступность приближения моей встречи
с
Наташей...
После того моего единственного посещения Наташи в
больнице
я больше ее не видел. Недавно через уборщицу я узнал,
что
Наташа выписалась домой. Но как мне теперь с ней свидеться?
Не
забыла ли она меня, да и нужен ли я ей?... Если бы не
этот
непредвиденный карантин в больнице! Сколько же я раз
хаживал
взад и вперед под окном ее палаты. А потом замотало меня.
Мир
вокруг, действительно, словно взбесился! Все мешает и
злит,
норовит вывести из себя, из духовного равновесия...
Однако я определенно сознаю, что Наташа, как и я,
тоже
полна ожидания встречи.
Вика все чаще приходила ко мне домой, и мы
проводили
утренние часы с нею в постели. Но все же я не забывал о
Наташе,
она неотступно присутствовала в моем сознании. И совесть
все
чаще заедала меня: я не хотел потерять Вику, но я не
мог и
забыть Наташу! Случалось, что я неожиданно ускользал от
Викиной
ласки, взамен говорил какую-то чепуху, ссылался на
плохое
настроение или на торопливость каких-нибудь
служебных
обстоятельств, требующих моего безотлагательного
присутствия.
Но как только я подобным обманом, а я человек
совестливый,
уходил от Вики, так совесть моя утяжелялась, и уже не одна,
а
две иконы неотступно преследовали мое настроение:
Наташа и
Вика...
Часто мне казалось, что я очень люблю Вику, а Наташа
--
это некий символ, который одухотворяет меня в моей любви.
Но
как я глубоко ошибался!..
Наташа, как ангел-хранитель, берегла меня, она печально
и
нежно заглядывала мне в глаза... А Вика осторожно
подозревала,
не докучала капризами, но озабоченно укоряла, поглядывая
на
меня с моей воображаемой иконы...
Ко мне на лавку подсел какой-то мужчина: на лице щетина
--
не брился дня три или четыре, небольшой черный дипломат
бережно
положил себе на колени.
Он даже не посмотрел в мою сторону, а так,
уставившись
взглядом куда-то сквозь асфальт, спросил:
-- Составишь компанию?
-- В смысле? -- в свою очередь спросил я.
-- Выпить хочешь?
-- Нет, -- отрезал я, но, видимо, это у меня
получилось
неуверенно.
-- Напрасно, -- сказал мужчина.
Он осторожно приоткрыл дипломат и вытащил оттуда
непочатую
бутылку водки, стакан, ломтики сухой колбасы, с
полбулки
нарезанного хлеба. Всю эту кухню он разложил на газете
возле
себя, сорвал лезвием складного ножичка жестяную пробку
со
"столичной" и, налив себе грамм сто, преподнес стакан к
губам:
-- Твое здоровье! -- сказал он в мою сторону и тут же,
в
одно мгновение, опорожнил содержимое стакана.
На какое-то время он затаился, словно ожидал
пожара в
своем желудке. Потом, будто по системе йогов, он шумно
выдохнул
из легких весь воздух, и у него получилось: ха-а-а...
Я слегка поморщился и сглотнул слюну. Настроение у
меня
было никудышное и я, не удержавшись, попросил:
-- Налей пол-стаканчика...
Сосед по лавке воспринял мою просьбу с пониманием, и,
как
само собою разумеющееся, он не говоря ни слова аккуратно
налил
из бутылки пол-стакана и для меня.
Я подсел поближе, взял стакан и тоже залпом проглотил
его
содержимое.
-- Бери колбасу, закусывай, -- предложил мне мужчина.
Я сделал себе бутерброд... Пару минут мы оба молчали...
Мы
сосредоточенно жевали закуску и
многозначительно
переглядывались.
Теперь я чувствовал какую-то зависимость от
своего
неожиданного компаньона, простодушную обязанность перед ним.
Так бывает часто: приобретет для тебя билет в
автобусе
отзывчивый пассажир, сделает вроде бы пустячное дело,
выручит,
потому что у тебя в этот момент не оказалось мелочи в
кармане,
казалось бы -- радуйся и будь доволен, а нет же, всю
дорогу
состояние такое, словно крохотную частицу твоего "я" купили
за
пять копеек, и до той остановки, на которой ты выйдешь,
владеет
этой самой крохотной частичкой твоего "я" тот
пассажир,
отзывчивый и любезный... Я не знаю, может, это только я
себя
так ощущаю в подобных ситуациях... Что поделать...
Или я
болезненный себялюб, или я слишком застенчивый...
По крайней мере, в тот день, когда я сидел в парке
на
скамейке, "автобусное" чувство заставило меня первым
нарушить
зябкий, бессловесный уют парка.
-- У вас тоже плохое настроение?
-- У меня? -- переспросил компаньон. -- Гм...
Отличное!
Иначе не сидел бы я здесь, с вами, молодой человек, и не пил
бы
эту гадость! -- Он шутливо поморщился.
Я улыбнулся в ответ. Хмельное вдохновение,
словно
молоденькая и обаятельная девушка, которую я поманил,
присело
ко мне на колени. Но я еще не прикасался к ее
прелестям, а
только наслаждался ее прикосновениями ко мне. Все
начинало
оживать вокруг, ветер в порывах радости шелушил опавшую
листву
на асфальте; дотрагивался до меня острыми сучками
кустарника,
некоторые его ветки небрежно висели у меня над головою и как
бы
заигрывали с моими волосами. Теперь я был немножко пьян.
-- Пить надо уметь, молодой человек, -- сказал
компаньон и
многозначительно добавил: -- Пить, -- это все равно
как
правильно есть, дышать, бабу ощупывать.
-- А вы философ! -- отметил я, чувствуя, как девушка,
тоже
хмелея, нашептывает мне выпить еще пол-стаканчика водки. Тут
я
уже предложил сам:
-- Может, еще по пол-стаканчика?..
Компаньон шмыгнул носом и, опять же, не комментируя
свои
действия, плеснул из бутылки в стакан сто граммов
свежей
серебристой водки. Почувствовав жажду, я с жадностью
приник к
граненому стакану, словно к прохладным губам девушки. На
этот
раз я пил водку небольшими глотками, испытывая
необъяснимое
удовольствие. Набив рот колбасой и хлебом, с трудом
прожевывая,
я размеренно проговорил:
-- Хашо...гда...се...хашо!
Компаньон ничего не сказал в ответ, а только налил
себе
очередные сто граммов и, как и в первый раз, быстро выпил
их. Я
наконец прожевал колбасу с хлебом и расслабился, откинувшись
на
спинку лавки. У меня уже было хорошее настроение, и
я
мечтательно окинул парк влюбленным взглядом.
-- Так вы говорите: "Пить надо уметь..." -- обратился я
к
компаньону.
-- Да, -- сказал он.
-- А вы умеете пить?
-- Я, молодой человек, умею пить... Несколько
заповедей
для алкоголя мною опробированы на своей собственной шкуре, и
за
них я могу поручиться.
Это меня заинтересовало:
-- Неужели и алкоголь тоже наука?
-- Да, молодой человек, не сомневайтесь, это наука, и
еще
какая!
Это становилось забавным.
-- Гм... И вы можете со мною поделиться этой наукой?!
-- Отчего же не поделиться!
-- Тогда я весь внимание, -- сказал я,
приготовившись
слушать.
-- Что ж... Начну с того, что алкоголь -- это все
равно
что форточка, -- заговорил компаньон. -- Открыл форточку и
--
проветрил свою душу... Душа человека, она ведь, так же как
и
его тело -- много выделений имеет. Они со
временем
накапливаются. И, я вам скажу, молодой человек, если
душу
вовремя не проветрить, -- задохнуться можно! Однако здесь
надо
обязательно помнить и придерживаться следующего: форточку
эту
не везде и не всегда открывать можно. Вы меня извините, но
если
вы откроете эту форточку в сортире или там еще где, в
каком
зловонном месте, а?
Я пожал плечами.
-- То-то! -- продолжал компаньон. -- Эту
форточку
открывать следует в хороших местах, где много свежего
воздуха,
простора и любви...
Мой компаньон замолчал.
-- А как же узнать, когда открывать эту форточку?
--
спросил я.
-- Когда открывать? -- задумчиво переспросил компаньон.
--
Для каждого человека срок разный: одному и в год одного-
двух
раз достаточно, другому -- чаще... По мне, так и в
месяц
один-два раза -- обязательно!
-- И все-таки, как это почувствовать? -- не
успокаивался
я.
-- Ну, никогда нельзя пить понемногу, а всегда
надо
напиваться! Однако, чтобы голова все соображала...
Тут
политика! Выпьешь немножко -- быстро хмель сойдет, завтра
еще
захочется, а значит становишься рабом, алкоголиком. А если
не
алкоголик, то очень долго мучишься от соблазна выпить.
Водка
должна на пользу идти, а тут одни муки будут; либо пить
все
время хочется и пьешь, либо не пьешь, держишься, а
пить
хочется! Вот что значит не допить!.. Но и перепивать --
тоже
плохо! Выпьешь много -- отрезвеешь, глядь, а ничего не
помнишь!
Пьянку -- всю помнить надо! А еще, когда слишком много
выпьешь,
то и здоровье испортить можно, и потом выпить уже долго
не
сможешь; нужно будет выпить, а откажешься, а если и
не
откажешься, то пьянка эта -- не в радость тебе будет. А что
же
это за пьянка, коли не в радость! А?!
-- Да, конечно, вы правы, -- согласился я.
-- Тут, в выпивке, золотая середина нужна. Наука,
еще
какая наука это!.. Значит вот от того, сколько ты
выпьешь,
немало зависит и то, когда тебе опять пить надо будет... Но
это
только одна сторона дела.
-- А другая? -- осведомился я.
-- А другая, хм... -- компаньон сплюнул себе под
ноги
жилистые остатки колбасы, -- хм... -- подумал он еще
немного.
-- А другая... Понимаешь, у всех по-разному душа
загаживается.
Здесь многое зависит от того, какой у тебя характер, в
какой
атмосфере ты вращаешься. Атмосфере, ну это значит -- кто
тебя
окружает, -- пояснил он.
-- Да это понятно, понятно, -- подытожил я.
-- Да нет, молодой человек, тебе еще не совсем
понятно...
Так вот, как только появится первая мысль, что тебе
хочется
выпить, так ты сдержи ее, успокоив себя тем, что ты
обязательно
выпьешь, но не в этот раз!.. Вторую мысль тоже придержи. А
вот
третьей мысли не дожидайся, ни в коем случае! Сам
возьми и
выпей... Здесь, вот как на лезвии бритвы, ни передержать,
ни
поспешить нельзя!.. Передержишь, жажда появится,
страсть, а
поспешишь, на поводу у желания пойдешь, а это --
тоже
страсть!.. В этом деле, -- тут компаньон звучно щелкнул себя
по
горлу, -- самостоятельность нужна.
Он налил мне еще водки. Я выпил и закусил. Остаток
водки
компаньон выпил прямо из бутылки и тоже закусил...
-- Складно вы рассказываете про водку, -- сказал я.
-- Складно только врут или сказки сочиняют, -- сказал
он и
улыбнулся.
-- Не обижайтесь, я не так выразился!
-- Да ну, -- махнул он рукой, -- я не обижаюсь!
-- Ваш опыт не очень-то обычен и по-хорошему
удивителен!
-- Да, это верно, молодой человек, а ко всему прочему,
он
еще и необходим людям, не только мне.
-- И я тоже так думаю! -- подтвердил я.
Мне было приятно хмелеть в этом полу-зябком
парке.
Компаньон достал из черного дипломата еще одну
непочатую
бутылку водки.
-- Продолжим? -- предложил он.
-- Пррродолжимм, -- каким-то клейким голосом ответил я.
И мы выпили еще по пол-стаканчика, и я совсем
расслабился.
-- Ну, хорошо!.. Когда надо пить, я для себя
уяснил... А
вот... Где? Где пить, -- это в тумане... в тако-о-м
большом
тумане, а?.. Ведь правда?..
-- Ну, вот я с тобой пью сейчас, что ты думаешь,
просто
так, что ль? -- сказал компаньон.
-- А... Я понял, -- сказал я. -- Вы хотите меня
ограбить,
да?
-- Молодой человек! Ваша норма уже на грани!
--
предупредил он.
-- Понял... -- сказал я, -- это я так, сдуру! Но все
равно
вы так и не ответили мне?..
-- Пить надо только с хорошими людьми или одному,
--
утвердительно сказал компаньон.
-- Значит я... Я хороший человек! -- сказал я и
подтвердил
это еще раз. -- Я хороший человек. С этим я согласен!
Компаньон выпил еще пол-стаканчика. Потом он взял
бутылку
с оставшейся наполовину водкой и выбросил ее в кусты.
-- Что вы дела... -- икнул я, -- делаете?!
-- А ничего. У меня уже норма! Остальное -- за борт!
Чтобы
судно не потонуло, -- он немного хохотнул.
Потом мы еще долго разговаривали, сидя на лавке, а
когда
прощаться стали, компаньон сказал:
-- Норма -- великая вещь! Она во всем нужна... И
даже в
любви...
По дороге домой я подумал, почему меня так манит
Наташа?
Наверное, -- это страсть, страсть влюбленного, который
всего
несколько раз едва пригубил мгновения встречи с любимой...
Но
тут же я отшатнулся от этого вывода, как от фонарного
столба,
чтоб не ушибиться! Ибо с Наташей меня единило нечто
большее,
чем страсть, -- нас объединяла тайна!..
-- Что ж поделаешь!.. Не всякая наука совершенна в
своем
применении, -- сказал я вслух уже воображаемому
компаньону,
обратив на себя внимание прохожих.

Наваждение

Под солнечным ливнем бабьего лета, в самом центре
города,
я, совершенно одинокий, еле волоча ноги, перешел
пустынную
улицу.
Она была очень легка под моими тяжелыми ногами.
Каждым
своим шагом я ощущал невесомость улицы, но он доставался
мне
нелегко. Мне казалось, я был таким тяжелым человеком,
что
каждый свой шаг должен был бы проваливаться по колено в
землю,
раздавливая асфальт, как пластилин! Вокруг не было ни
единого
прохожего, ни одного автомобиля. Город был пуст. Город
был
только моим... Совершенно никакого движения вокруг.
Даже
деревья опустили ветви под солнечным светом и замерли...
В
жизни каждого человека немало есть того, что, принадлежа
всем,
на самом деле принадлежит ему одному... Когда это поймешь
--
станешь одиноким; когда это станет обычным --
станешь
неприступным; когда это перешагнешь -- станешь человеком...
Одиноко... Я подошел к многоэтажному дому и прислонился
к
нему лицом. Я боялся, что он рухнет от моей тяжести... "Я
уже
устал жить без Наташи... Помоги мне, Господи, отыскать
ее..."
Белый глянец мраморной стены прохладно примагничивал мои
ладони
и лоб... "Помоги мне, Господи, отыскать ее..."
Я скользнул правой рукой, упругой и тяжелой, за
угол
здания, мраморная стена продолжалась и там, и вот... К
моей
руке кто-то прикоснулся! Неожиданно больно кольнуло
сердце в
груди.
Все еще чувствуя это прикосновение, я потянулся к
нему
всем своим телом. Преодолевая клейкий солнечный свет, я
словно
отодвинул от себя изгиб мраморного угла, и... о, Боже!..
Там
стояла Наташа...
В белой фате, она пошатнулась вперед. В тот же
момент я
устремился к ней, и счастье ослепило меня!..
В одно мгновение вся моя тяжесть будто перетекла в
улицу.
Теперь улица стала свинцовой, а я и Наташа, словно два
бумажных
человечка, неслись, гонимые внезапно возникшим ветром, по
этой
тяжелой улице вниз, к набережной.
Через несколько мгновений мы очутились среди
вороха
серебристых бликов в комнате с видом из окна на
зеркально
колеблющуюся воду.
Я, так долго воображавший, но прозревший
скульптор,
любовался Наташей, как своим произведением, прикасался к
ее
удивительным изгибам плеч. Я словно вылепливал Наташино
тело!
Я вылепливал черты ее лица, утонченную шею,
гладил
послушные руки. Я вылепливал ее смуглые груди.
В пляшущих тенях комнаты лицо у Наташи то
вспыхивало
солнечным светом, то выразительно заострялось. Наташа
чутко
улавливала и обвивала полудетскими руками каждое движение
любви
и наслаждалась им. Ей все было приятно и необходимо. Она
ничего
не отпускала от себя! Даже сладкие стоны свои она
глубоко
вдыхала в себя, и они отзывчиво пружинили по всему ее телу.
Мы оба поглощены одним наслаждением...
Время сомкнулось над нашими головами. Теперь мы
лежали
рядом, а вся остальная жизнь суетилась там, за
ворохом
серебристых бликов на потолке, за распахнутым окном
во
Вселенную Земли.

Знакомство

Давно прошло выступление агитбригады перед
парткомом
бетонного завода. Аню приняли в партию. Потом я еще
несколько
раз встречался с ней, разговаривали о многом, но в
основном о
проблемах психологии. Были и загадки, и таинственные намеки
в
ее словах, от которых я, бывало, не мог долго уснуть по
ночам.
Потом некоторое время мы не виделись и даже не звонили
друг
другу.
И вот в моем рабочем кабинете раздался телефонный
звонок,
в трубке послышался голос Ани:
-- Здравствуй, директор!
-- Здравствуй, -- обрадовался я.
-- Узнаешь? -- спросила Аня так, словно: "Еще не
забыл!"
-- Еще бы, сразу узнал. Что так долго не звонила?
-- А почему ты не звонил?
-- Я?
-- Ну ладно, не выпутывайся! Значит, так было лучше!
--
помогла моему замешательству Аня и добавила. -- Я теперь
на
другой работе!
-- Что? -- словно опомнился я. -- Приняли во
Дворец
Здоровья?
-- Да, можно поздравить. Я теперь психофизиолог
Областного
Дворца Здоровья! -- выкрикнула в трубку Аня.
-- Ба! -- воскликнул я. -- Да ты умница! Ну,
знаешь, с
тебя причитается!
-- Банкет не обещаю, но в гости очень даже
приглашаю!
Милости просим во Дворец моей мечты! Я работаю в
паре с
удивительным человеком. Да ты уже с ним заочно знаком!
-- Что-то не припомню...
-- А философские рассказы? -- подсказала Аня.
-- Корщиков?!
-- Он самый, собственной персоной!
-- А когда можно будет к тебе подъехать?
-- Да завтра вот и приезжай, если сможешь,
комната
шестьсот двенадцатая.
-- Во сколько?
-- А во сколько тебе удобно?
-- Я завтра же возьму отгул, буду свободен весь день.
-- Хорошо. Тогда тебе лучше всего подъехать
часикам к
одиннадцати, устроит?
-- Устроит. Как штык буду!
-- Ну, тогда до завтра?
-- Всего хорошего, Аня!
В трубке послышались короткие гудки...
На следующий день на шестом этаже Областного
Дворца
Здоровья в одиннадцать часов я постучал в комнату 612,
немного
постоял у двери, несколько раз прочел табличку
"Психофизиологи"
и постучался еще раз.
Директора не любят долго ждать, если ожидание
касается
лично их. Они избалованы тем, что обычно ожидают их, а
не
они...
Не дожидаясь приглашения, я приоткрыл дверь и заглянул
в
помещение. Кстати, до сих пор не пойму, почему во
многих
зданиях такие коридоры: без окон, длинные, с низким потолком
--
это, наверное, от духовной закрепощенности, низменности
чувств
и помыслов, -- червяку не нужен простор и грация, он ползает
по
отверстию, облегающему его тело; это тебе не храмы и
дворцы с
высоким потолком, где человек возвышался духом своим;
экономя
на стройматериалах, с каждым новым подобным зданием
теряем
высокую душу; такие низкие потолки, и это во Дворце
Здоровья,
во Дворце!..
В безоконном коридоре желтели электрические
полусумерки, а
тут вся комната вспыхнула ярким дневным светом! В комнате
было
тесно. Плохо соображая, ослепленный, я едва разобрал
силуэты
двух людей в белых халатах.
Они сидели лицом к лицу у окна за полированными
столами,
сдвинутыми вплотную друг к другу.
-- Можно? -- спросил я.
-- Входите, -- послышался голос какой-то девушки.
Я робко шагнул в комнату, словно из-за кулис на
крохотную
любительскую сцену, и сразу же почувствовал себя
исполнителем
главной роли.
-- Надя, это ко мне, -- словно напомнив о
чем-то
договоренном, объявился негромко второй голос, тоже
голос
девушки, но я его сразу узнал: это был голос Ани.
Надя встала из-за стола, глянула в мою сторону,
улыбнулась
и вышла из комнаты, а я, жмурясь, как на ветру, присел в
мягкое
кресло возле стола Ани. В белом халате Аня казалась
мне
вылепленной из ослепительного света.
Наконец мое зрение полностью адаптировалось, и я
разглядел
пачку бумаг на Анином столе и какие-то карты с
изображением
человеческих фигур. В десяток секунд Аня что-то очень
быстро
дописала на обратной стороне одной из карт и ловко
отодвинула
гибкими руками все бумаги и карты в сторону, на подоконник.
-- Сейчас, -- сказала она, -- придет Корщиков. Надя
пошла
за ним.
-- Да, но мы с тобой даже не поздоровались, --
шутливо
возмутился я.
-- Конечно, -- запротестовала Аня, -- ввалился в
комнату
без приглашения!
-- Извини, действительно, сам не прав, здравствуй, Аня!
-- Это другое дело, здравствуй, Сережа!
И тут дверь в комнату быстро открылась и закрылась.
Ее
движение произошло за какое-то неуловимое мгновение, по
крайней
мере, мне так почудилось, и в комнате оказался мужчина
лет
сорока, с неподвижно обвисшей правой рукой. Он прошел мимо
меня
и сел за стол Нади.
-- Саша, -- обратилась Аня к нему, --
познакомься,
пожалуйста. Это Сережа, тот самый...
Мужчина встал, и я тоже приподнялся из кресла,
мы
наклонились навстречу друг другу и мягко пожали
руки,
дружелюбно обменявшись улыбками.
-- Саша, Корщиков, -- сказал мужчина.
-- Очень приятно, Сережа: Истина, -- ответил я, и тут
же
обратил внимание, на лице у него крупные очки, одно
стекло
треснуто. Что-то беспокойное промелькнуло у меня в памяти.
Мы
снова сели на свои места: он за стол, я в кресло...
-- Здесь очень много света, -- сказал я,
улыбнувшись в
сторону Ани и, снова посмотрев на Корщикова, добавил, --
но
потолок низкий!..
-- Низковат, -- как-то двусмысленно подтвердил
Корщиков.
-- А по мне так -- норма! -- сказала Аня, умиленно
глядя
на Сашу, как бы завязывая разговор между мною и Корщиковым.
-- Да, это интересно, -- сказал я.
-- Есть люди, которым и Вселенная кажется
подобной
комнатой, -- подытожил Корщиков.
Аня поняла, что разговор начался, она уставилась в
окно,
то ли делая вид, то ли действительно что-то разглядывая
там
внизу, на улице. В общем, всем своим видом она показывала,
что
не мешает нам пообщаться.
-- Аня не давала вам почитать мою работу? --
обратился
Корщиков ко мне.
-- Нет, -- сказал я, -- кроме ваших рассказов я ничего
не
читал. А у вас есть своя научная работа?
-- Ну, как вы уже догадались, имеется, -- сказал Саша.
-- И что, ее можно будет почитать?
-- Конечно, -- засуетился Корщиков. Он полез в нижний
ящик
стола, извлек оттуда папку-скоросшиватель и протянул ее
мне.
Его правая рука продолжала висеть от плеча, и я понял, что
она
у него не работает.
-- Спасибо, -- сказал я и принял папку.
-- Я думаю, что вам не мешало бы еще почитать
Владимира
Шмакова. У меня есть негативы его трактовки "Священной
книги
Тота".
-- А что это за книга? -- поинтересовался я.
-- Вы знаете, я тороплюсь сейчас. Вы уж не обижайтесь
на
меня, -- сказал Корщиков, -- но в следующий раз я
обязательно
отвечу на ваш вопрос.
-- Ради Бога, извините, что я вас задерживаю,
--
спохватился я, но все же спросил еще:
-- Совершенно последний вопрос, если можно?
-- Да, да, я слушаю, -- остановился Корщиков у двери.
-- Когда я смогу получить негативы этой книги?
-- Если вы хотите побыстрее...
-- Если можно, то лучше -- быстрее, -- обрадовался я
про
себя такой близкой и действительной возможности прикоснуться
к
чему-то невероятному.
-- Меня две недели не будет на работе, -- отгулы,
--
сказал Корщиков. -- Вы можете, если хотите, зайти ко мне
домой,
ну, хоть завтра.
-- Я согласен, -- сказал я. -- Как к вам добраться?
-- Улица Ленина, тридцать три, комната двадцать два.
Это
общежитие.
Я бегло записал адрес в блокнот, попрощался с
Корщиковым,
и он ушел.
-- Это очень мужественный человек, -- тихо и
как-то
особенно нежно произнесла Аня, и я понял, что Корщиков для
нее
много значит. Она грустно смотрела мне в глаза и
продолжала
говорить.
-- Он жил на Кавказе раньше. Как-то на "Жигулях"
свалился
в пропасть, получил несколько переломов позвоночника и
прочие
повреждения тела. Занялся Востоком. Сам себя выходил.
Только
вот рука осталась отпечатком той трагедии...
-- Ясно, -- задумчиво произнес я.
Аня предложила мне чаю. И тут меня словно осенило.
Я
вспомнил, что Вика приобрела книгу "Возрожден ли
мистицизм?" у
человека тоже в очках, одно стекло -- треснутое...
Хотя,
успокоил я себя, мало ли на свете треснутых очков!

* Часть третья И ВОТ *

В гостях

Дом 33 по улице Ленина... Я поднялся на второй этаж и
тут
же поморщился: нет ничего противнее запаха сырого
белья,
перемешанного с запахом борща! Общежитие...
Изо всех щелей на меня обрушились стуки, крики, хохот.
Вот
и комната 22. Она оказалась в самом конце коридора. Я
торопливо
постучал в белую замусоленную дверь, мне хотелось
поскорее
скрыться за этой дверью. Я до ужаса ненавижу общежития!
Я
всегда избегаю долго в них находиться. Все общежития у
меня
ассоциируются с какой-то заразой, уж лучше снимать
квартиру...
Общежитие -- это же унижение, уничтожение
самостоятельности,
творчества и человеческой личности! Здесь как нигде и
никогда к
тебе лезут изо всех щелей, и ты можешь лезть в каждую щель,
и
попробуй только закрой свою щель, не пусти! Ты станешь уже
не
общим, и тогда... Ты сам уйдешь из общежития... Но это
еще
полбеды! Из общежития можно уйти.. А вот если целая
страна
является общежитием?! Планета?
Как назло, мне не открывали. Пришлось постучать еще и
еще
раз. Я прислушался: за дверью послышалось то ли шарканье, то
ли
возня... Я не выдержал и крикнул прямо в дверь:
-- Саша, Корщиков! Это я -- Сережа Истина,
вчерашний
знакомый, -- и я снова прислушался.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась, послышался
голос
Корщикова:
-- Заходите.
-- Что так долго? -- спросил я. Мне хотелось
спросить
весело, но у меня вышло громко и грустно. Тяжело
перестраивать
свое настроение в единый момент, а надо бы
научиться! В
общежитии без этого -- не выжить!
-- Т-с-с... Я задремал, -- сказал Корщиков шепотом,
--
сынишка еще спит, пожалуйста, тише...
Я протиснулся в комнату. Саша оказался передо мной в
одних
плавках. Он осторожно прикрыл дверь и предложил:
-- Проходите сюда, э-э, нет, лучше туда, в кресло у
окна.
А я сейчас только умоюсь.
Кресло слегка поскрипывало, я приютился в нем
потихоньку и
наконец-таки вдохнул свежего воздуха из открытого
окна:
на-дышавшись, огляделся по сторонам. За разноцветной
шторой у
входной двери шипела вода, а здесь, неподалеку от меня,
на
распахнутом диване спал мальчик лет четырех с очень
крупной,
как мне показалось, головой.
Вскоре из-за шторы появился раскрасневшийся Корщиков.
Он
надел трико, порылся в книжном шкафу и, достав оттуда
черный
пакет, протянул его мне.
-- Вот, это Владимир Шмаков. Если не трудно,
отпечатайте,
пожалуйста, экземпляр и для Ани, -- попросил он.
-- Конечно, отпечатаю, -- сказал я и, приняв
пакет,
спросил. -- Когда мне вернуть эти негативы?
-- Ну, я думаю, недели три хватит, чтобы все
отпечатать?..
-- то ли рассуждая вслух, то ли спрашивая, сказал Корщиков.
-- Постараюсь уложиться, -- заинтересованно определил я
и
добавил, -- хотя работы немало!.. Сколько всего страниц?
--
заглядывая внутрь черного пакета, спросил я.
-- Чуть более пятисот, -- ответил Саша и сел напротив
меня
на довольно расшатанный, жиденький, как этажерка, стул.
Мы заговорили врастяжку, с паузами, будто на
разных
языках, как бы прислушиваясь к незримому переводчику,
сидящему
между нами. Таинственные паузы вкрадывались в наш диалог,
эти
паузы я тоже осмысливал, и даже, мне показалось, осмысливал
не
меньше, чем сами слова Корщикова.
Я отложил черный пакет в сторону, на подоконник.
Пауза
продолжала висеть между мною и Сашей.
-- Отвратительное место общежитие, не правда ли? --
сказал
Корщиков.
-- Я бы сказал даже -- мерзкое, -- ответил я.
-- Да, но, как бы оно плохо ни было, а только чем ни
хуже,
тем лучше, -- удивил меня Корщиков.
-- Вы сказали: чем ни хуже, тем лучше? -- переспросил
я.
-- Да, -- подтвердил он.
-- Но, тогда, Саша, позвольте вас не понять!
-- Сосредоточиваться в безветрии, тишине и покое, --
это
хорошо! -- сказал Корщиков. -- Но это такое непрочное
умение!
От малейшего шороха может рассыпаться... Куда
сложнее
застолбить свое внимание на чем-либо среди отвлекающей
тебя
призрачности. Поверьте, в магии, например, это очень
важное
обстоятельство.
-- Ну, это в магии, а в жизни все, скорее, наоборот,
--
возразил я. -- Хотя, про себя, мне именно так и
хотелось
думать!
-- Одни говорят -- магия, другие говорят -- жизнь. В
чем
разница? Суть одна. Названия -- разные, -- пояснил Корщиков.
-- Ну, уж я не соглашусь с вами, что жизнь и магия --
одно
и то же.
-- Согласитесь или нет, от этого суть все равно
не
изменится, -- сказал Корщиков. Он абсолютно уверенно
посмотрел
мне в глаза.
Все-таки пауза великая вещь! Ничего на свете нельзя
делать
без пауз. А разговор без пауз -- не разговор, а
так,
информативное общение, и только... Я молчал с полминуты.
-- Вы можете смело расспрашивать меня по
своему
усмотрению, -- предложил Корщиков.
-- Вы знаете, -- сказал я, -- не люблю "вечера
вопросов и
ответов".
-- Понимаю, -- кивнул Корщиков, --
чувствуете
напряженность? Ну, что ж...
-- Совершенно верно, чувствую!
-- Тогда... Спрошу я. Можно?
-- Спрашивайте.
-- Хорошо... Что побудило вас заинтересоваться
Шмаковым,
ну и так далее?
-- Э-э... Как вам сказать... Мне порою кажется, что
тяга к
необычному у меня в крови, она скорее неосознанная,
чем
направленная, и больше символична, чем рассудительна...
Здесь и
вера в Бога, и в приметы, ну и конечно же состояния
восторга,
радости, таинственности, если хотите, -- даже страха!
Корщиков улыбнулся, но как-то по-доброму, и эта
улыбка
меня ничуть не смутила.
-- Например, в детстве, -- продолжал я, -- каждое
лето я
проводил у своей бабушки в деревне. Напротив ее двора
жила
одинокая старая женщина -- настоящая монашка! -- баба
Домна...
Она никогда в жизни не была замужем! Я часто бегал к ней
в
гости, через дорогу, и подолгу засиживался за чтением
Евангелия
и других священных книг. А рассказывала баба Домна
так
интересно о жизни святых и Христа! Царство ей небесное,
пусть
ей земля пухом будет... -- я приумолк.
-- Да... Впечатления детства, -- медленно
проговорил
Корщиков, -- но это, -- предрасположенность души, а в чем
же
мелодика вашего интереса?
-- Мелодика?
-- Да, мелодика, -- подтвердил Саша.
-- Не так давно, -- сказал я, -- я узнал, что
мой
двоюродный дед был колдун!
-- Аня рассказывала мне об этом, -- остановил
меня
Корщиков.
Снова наступила пауза. Я раздумывал: говорить о Наташе
или
не говорить?..
-- Говорите, говорите! -- возник неожиданно
голос
Корщикова. Я удивленно посмотрел на Сашу:
-- У меня создается впечатление, что вы даже знаете, о
чем
я должен говорить! -- сказал я.
Корщиков промолчал...
-- Ну, хорошо... -- решился я. -- Понимаете, Саша, у
меня
есть девушка. Божественно красива, неземная душа... Я
люблю
ее... Мы познакомились во сне... А на другой день узнали
друг
друга наяву, как старые знакомые!.. В этой истории я
так
запутался.
-- Не переживайте... Если вам суждено, -- разберетесь,
--
сказал Корщиков, -- все зависит от вас самих. А раз
началось,
значит -- суждено!
Он смотрел мне в глаза совершенно спокойно,
уверенно,
непоколебимо, а я только посматривал в его глаза, как
бы
заглядывая на мгновения...
-- У меня был друг, -- продолжал я, -- он давно умер,
но
он приходил ко мне во сне и показывал, как они живут. Там
я и
познакомился с Наташей.
-- Так ту девушку зовут Наташа? -- спросил Корщиков.
-- Да. Ее зовут Наташа.
-- Что ж, такое бывает, -- определил он, и тут же,
как-то
особенно оживившись, спросил: -- Вы что-то хотели у
меня
спросить вчера в лаборатории?..
-- Да, я хотел попросить вас рассказать о Священной
книге
Тота, -- ответил я.
-- О Священной книге Тота можно говорить часами, если
не
веками. Ведь это -- самая древняя книга на Земле!
Корщиков поднялся со стула, продолжая смотреть на
меня.
Его правая рука неподвижно висела от плеча. Потом он
сделал
несколько шагов от стула, постоял у книжного шкафа и
снова
вернулся и сел на стул. Я молча ожидал...
-- Мой экземпляр Священной книги Тота сегодня у
приятеля,
но это не беда! Я перескажу вам кое-какие соображения по
поводу
ее происхождения и значимости, основываясь на
вступительном
слове Владимира Шмакова.
Саша помедлил еще несколько секунд... Я уловил в
глазах
Корщикова такую выразительную силу и надежность, что
мне
почудилось, будто эти глаза управляют его телом!.. И
Корщиков
заговорил.
-- Множество веков пронеслось над Землей. Но там,
в
бездонном океане времени, среди всего смертного
находится
один-единственный Памятник, великий Памятник!.. Кто
поставил
этот Памятник и откуда он родом?! -- никто на Земле не знает
и,
возможно, не будет знать никогда... Все нити и
дороги
человеческого познания за всю нашу планетную жизнь
начинались
там, от этого памятника. В Европе этот Памятник известен
под
именем Священной книги Тота -- Великих Арканов Таро...
Корщиков говорил плавно, словно внушая мне каждое
слово.
-- Владимир пишет в своем Предисловии, что десятки
веков
назад господствующая ныне Белая Раса на земле имеет
этот
Памятник Божественной Мудрости от своей предшественницы, и
что
это Божественное откровение определяет основу всех
Посвящений.
Его сущность усматривается в каждой религии. Поверьте,
Сережа,
что это так, -- добавил Корщиков. Он опять поднялся со
стула,
порылся в каком-то чемодане, извлек оттуда общую тетрадь
в
зеленой обложке, снова сел на стул, немного полистал
эту
тетрадь... -- Вот, -- сказал он, -- что говорит Елена
Петровна
Блаватская в своей работе "Тайная доктрина", -- и он
зачитал
отрывок:
"Говорят, что Таро "индийского происхождения", потому
что
оно восходит к первой подрасе Пятой Расы -- Матери,
до
окончательного разрушения последнего остатка Атлантиды. Но
если
оно встречается у предков первобытных индусов, то это
не
значит, что оно впервые возникло в Индии. Его источник
еще
более древен и его след надо искать не здесь, а в Himaleh,
в
Снежных Цепях. Оно родилось в таинственной области,
определить
место нахождения которой никто не смеет и которая
вызывает
чувство безнадежности у географов и христианских теологов,
--
области, в которой Браман поместил Свою Kallasa, гору Меру
и
Parvati Pamir, извращенный греками в Парапамиз" .
-- Так, -- сказал Корщиков, -- Блаватская
попыталась
опровергнуть цитату, которую она использовала в своей
"Тайной
Доктрине" с какого-то манускрипта о Таро -- Священной
книге
Еноха. Если Вы не возражаете, то я зачитаю и саму цитату
тоже!
-- обратился он ко мне.
-- Обязательно зачитайте, -- отозвался я, -- мне это
очень
интересно!
-- Итак, вот как звучит эта цитата:
"Есть лишь единый Закон, единый Принцип, единый
Агент,
единая Истина и единое слово. То, что вверху, по
аналогии
подобно тому, что внизу. Все, что есть -- результат
количества
и равновесий. Ключ затаенных вещей, ключ святилища! Это
есть
Священное слово, дающее адепту возвышенный разум
оккультизма и
его тайн. Это есть квинтэссенция философий и верований;
это
есть Альфа и Омега; это есть Свет, Жизнь и
Мудрость
Вселенские... Древность этой книги теряется в ночи времен.
Она
индийского происхождения и восходит до эпохи несравненно
более
древней, чем время Моисея. Она написана на отдельных
листах,
которые раньше были сделаны из чистейшего золота и
таинственных
священных металлов... она символична, и ее сочетания
обнимают
все чудеса духа. Старея с бегом веков, она, тем не
менее,
сохранилась -- благодаря невежеству любопытных -- без
изменений
в том, что касается ее характера и ее основной
символики в
наиболее существенных частях".
Зачитав цитату, Корщиков продолжал молча
перелистывать
тетрадь.
-- Ну, пока хватит, -- сказал он, захлопнув
тетрадь и
отложив на подоконник.
-- Честно говоря, -- произнес я, -- то ли мир сходит
с
ума, то ли еще что?! Но я все больше не распутываю, а
наоборот,
с каждым днем ввязываюсь крепче, ухожу во что-то такое
--
невероятное.
-- То ли еще будет, Сережа, -- хитро прищурился
Корщиков.
-- Давайте начистоту?! -- предложил я. -- Что
меня
ожидает?
-- Вы забеспокоились об обратной дороге? --
спросил
Корщиков.
-- Да нет... Хотя, все-таки, мне кажется, я имею
право
знать, куда я иду?!
-- И не вернуться ли назад? -- словно предложил от
моего
лица он.
-- Ну, если хотите, пусть это прозвучит именно так,
--
согласился я.
-- Тогда, -- сказал Саша, -- я вас должен
сразу
предупредить: обратной дороги -- нет!
-- Весьма крылатая фраза! -- сказал я.
-- Да, но здесь она как никогда уместна, --
подытожил
Саша.
-- Ясно... -- призадумался я, -- и насколько это
серьезно,
я хотел сказать -- опасно?
-- Смертельно... Может быть, и смертельно, --
немного
смягчил он.
-- Значит, степень опасности зависит от чего-то?
-- Да, зависит.
-- И вы мне можете сказать, от чего?
-- Это не секрет... Ну, вот скажите: сможете ли
вы
выдержать ряд испытаний?
-- Каких испытаний?
-- Скажем, вам будут угрожать -- смертью,
избиением,
тюрьмой, над вами будут издеваться, насмехаться. Вам не
будут
верить, будут вкрадываться в вашу душу, выискивать в ней
слабые
места и потом соблазнять женщинами, деньгами, горем,
потерями
-- опустошать. Пресыщать радостями и тут же отбирать их...
и
еще многое и многое другое... Даже пьянство будет подавать
вам
руку дружбы, хмельной откровенности. И в любом из того, что
я
перечислил, вы вполне сможете утонуть навсегда, кануть
в
иллюзию!
-- Я не отношусь к категории людей, которые берут время
на
обдумывание, -- я согласен на любое из этих испытаний,
--
сказал я.
-- Если бы вы решили обдумывать, то это значило бы,
что
это не ваш путь! -- пояснил Саша.
-- Это мой путь, я его выбираю!
-- Хорошо... Но только учтите, что с такой же
легкостью, с
какой вы согласитесь пойти этим путем, вам не сойти с него.
Вы
сможете остановиться на каком-то этапе, чтобы потом
снова
продолжить свое движение, но не более того!
-- Потом, это когда? -- спросил я.
-- В следующем рождении, -- пояснил Корщиков.
-- А как надолго эти испытания?
-- Это может продолжаться неведомое количество времени.
-- Отчего же так?
-- Оттого что здесь отсчет идет не на количество, а
на
качество, -- сказал Корщиков, и он добавил. -- А еще,
мне
хотелось бы сказать вам вот о чем: не ищите во
мне
единственного учителя! Все зависит от вас самих, все
содержится
в вас самих! Вся жизнь, весь мир -- ваш великий учитель!..
Вот,
возьмите, хотя бы и нарочно, для начала, и с сегодняшнего
дня
начните прислушиваться ко всему на свете, всматриваться во
все
на свете, и, поверьте, если вы научитесь --
воспринимать и
оценивать... Этого уже будет немало!..
-- Ну, хорошо!.. Предположим, что я уже научился
весьма
совершенно воспринимать и оценивать, и что тогда?
-- Научиться воспринимать и оценивать -- это первый
этап,
за которым следует овладеть собственной реакцией и
отношением к
воспринятому и оцененному, но и этого мало! Третий этап
--
проявление реакции, вашего отношения вовне, в среду,
можно
сказать -- обратная связь... Вот тут-то и подстерегают
вас
всевозможные испытания, о которых я уже упоминал...
-- Господи, тогда как же несовершенен простой смертный,
не
умеющий даже воспринимать и оценивать, я не говорю уже о
его
реакции -- она будет непредсказуемой! -- ужаснулся я.
-- Тут и зарыты все распри человечества, все
его
конфликты, -- сказал Корщиков.
-- Но надо полагать, что правильно оценивать и
реагировать
-- это еще не все? -- поинтересовался я.
-- Да, и это еще не все! -- подтвердил Саша, -- но мне
бы
не хотелось, как говорится, забегать вперед, -- сказал он,
--
всему свое время!
-- Думаю, что вы правы, -- согласился я.
-- Надо же! -- воскликнул Корщиков. -- Вы
интуитивно
делаете успехи.
-- Я не заметил успехов, -- сказал я, -- если не
секрет, в
чем они?
-- Вы произнесли: "Думаю".
-- Ну и что же?
-- А то, что это хорошо!... Вам предстоит заменить
слово
"хочу" на слово "думаю", -- определил Саша, -- у вас
эти
проблески уже появляются.
-- Отчего же мне предстоит менять свой лексикон?
-- Оттого, что "думаю" -- всегда изначально, а "хочу"
--
оно всегда вторично. Когда вы это поймете путем
личного
истинного опыта, тогда вы со мной согласитесь осознанно. И
все
ваши испытания в единый момент прекратятся, ибо вы
будете
"думать", а не "хотеть"!.. Но к этому вы придете все-таки
путем
испытаний, и неминуемо!..
-- Похоже, что испытания -- это что-то вроде
зловещих
тренировок, -- сказал я.
-- Да, это действительно тренировки, но только
не
зловещие, а очистительные.
-- Значит, надо переучиваться говорить?
-- Ни в коем случае! Не надо специально
браться
перестраивать свой лексикон.
-- Вы же сказали, что мне это предстоит?
-- Понимаете, Сережа, перестройка лексикона должна
быть
внутренней. К примеру, у девочки, хочет она того или нет,
в
конце концов -- вырастают груди... Если вы будете
намеренно
исправлять свой лексикон, в данном случае слово "хочу"
заменять
на слово "думаю", то это слово "думаю" будет у вас
выглядеть
как слово "хочу", между "думаю" и "хочу" появится лишь
разница
в произношении.
-- Почему же, Саша?
-- А потому что внутренне это будет звучать примерно
так:
"я хочу заменить слово "хочу" на слово "думаю"! В
основе
остается "хочу". Вы понимаете, остается "хочу"!
-- Хорошо!.. А если эта внутренняя установка
прозвучит
по-другому. Скажем так: "я думаю заменить слово "хочу" на
слово
"думаю". Тогда как?
-- Но это же будет только самообман, и не более того!
-- Почему же? -- возразил я.
-- Потому, что если вы волевым решением, а не
внутренней
естественной потребностью заменяете слово "хочу" на
слово
"думаю", то это будет актом воли вашей, а значит, вы все
равно
обязательно подразумеваете слово "хочу". Это как
мальчик,
который желает, чтобы у него отросли груди!..
-- Да, -- сказал я, -- такому мальчику прежде всего
надо
стать девочкой, и груди отрастут сами собой!
-- Ну, вот вы и поняли меня, -- обрадовался Корщиков.
-- Значит, все-таки -- испытания?! -- спросил я.
-- Ничего не поделаешь! -- ответил он.
-- А вы знаете, я теперь догадываюсь, откуда у Ани
такая
острота восприятия слова! -- сказал я. -- Разговаривая с
вами
-- это понять немудрено!
Но Корщиков не ответил на эти слова похвалы... На
диване
зашевелился спящий до сего времени мальчик. Саша
подошел к
нему, присел на краешек дивана и погладил сынишку по
его
крупной голове. Мальчик открыл глаза и тут же уселся молча
на
диване. Его отец ловко, одной рукой натянул ему трусы. Потом
он
положил возле сына стопку книг и снова вернулся к
окну.
Усаживаясь на все тот же этажерчатый стул, Корщиков
спросил у
меня:
-- Не правда ли, очень крупная голова?
-- Да, я об этом подумал, еще как только вошел сюда,
в
комнату, и меня это удивило... В самом деле, отчего
такая
крупная голова?.. Наверное, ваш сын вырастет очень
умным
человеком?
-- Может быть, -- сказал Корщиков и слегка
усмехнулся,
как-то очень доверчиво.
Мальчик старательно перелистывал книги, ощупывал
и
рассматривал их страницы. Он совершенно не обращал на
нас
никакого внимания.
-- Да, -- словно опомнился Корщиков, -- только вы,
--
обратился он ко мне, -- не думайте о своей
исключительности
относительно испытаний!.. Все человечество, каждый
человек,
животное, птица, дерево, травинка, звезда, пылинка, --
несут
тяжкое бремя своих испытаний, необходимых только им в
их
посвящении. Все, абсолютно все и все посвящаются в
истину,
медленно или быстро -- не имеет значения, но посвящаются!
-- Тогда, -- удивился я, -- к чему меня было
предупреждать
об испытаниях, если испытания -- присущи всему и всем на
свете?
-- Маг, -- сказал Корщиков, -- тем и отличается
от
про-фана, что он, Маг, нарабатывает опыт путем
осознанным,
направленным, а профан, в том числе и ученый
профан,
нарабатывает опыт бессознательно, методом проб и
ошибок, в
лучшем случае интуитивно! Такое посвящение -- тоже
посвящение,
но довольно медлительное, хотя и естественное. Оно,
порою,
растягивается на баснословное количество воплощений, смертей
и
жизней!.. Вы хотите остаться профаном? -- спросил Корщиков.
-- Нет. Конечно же нет, -- ответил утвердительно я.
-- Папа, я хочу молока, -- неожиданно отозвался мальчик
на
диване.
-- Я сейчас, малыш, -- тут же отреагировал на просьбу
сына
Корщиков. -- Извините, я только подогрею ему молока, --
сказал
он мне.
Вскоре малыш пил свое молоко вприкуску с
магазинным
сухарем и поглядывал на меня, а я спросил у Корщикова:
-- А почему именно я?
-- Вы хотите сказать: почему именно вы
удостаиваетесь в
Посвящении осознанном? -- пояснил Корщиков.
-- Да, я имел в виду это.
-- Как я уже сказал вам, что исключительности у вас
нет,
как нет ее ни у чего и ни у кого на свете! Все и
все
посвящаются в истину...
-- И все-таки, почему же именно я? -- повторил я
вопрос.
-- Почему именно вы?
-- Да, да, почему? -- я теперь смотрел Корщикову в
глаза.
-- В этой вашей инкарнации, -- сказал он, -- в
сегодняшнем
воплощении, ваше Посвящение дошло до уровня, когда
само
Посвящение пора осознать как таковое! То есть ваше
Посвящение
не противоречит естественному развитию Всеобщего
Вселенского
Посвящения, оно также протекало и протекает, как у всех
и у
всего! Просто в этой, сегодняшней жизни вашей вы,
наконец,
доразвились, путем баснословных предыдущих испытаний в
других
воплощениях, до осознанности! Поверьте, каждый про-фан, в
конце
концов, обязательно придет к моменту осознанности
своего
Посвящения, только в какой из своих инкарнаций,
земных
воплощений это произойдет -- неведомо никому!.. У вас
этот
момент наступил...
-- А могу я не успеть завершить свое Посвящение и в
этой
жизни, -- спросил я и озабоченно облокотился на подоконник.
-- Не завершите в этой, все равно продолжите завершение
в
следующей! -- сказал Корщиков.
-- Как же это? -- настаивал я.
-- Скажем, -- пояснил Саша, -- родитесь в
семье
Посвященного.
Мы приумолкли. Было слышно, как малыш грызет сухарь...
Я опустил глаза и долго смотрел себе под ноги,
размышляя.
Прошло некоторое время. И вот у меня возникла
противоречивая
мысль:
-- Знаете, о чем я подумал сейчас? -- не поднимая
глаз,
произнес я.
-- О чем же? -- отозвался Корщиков.
-- Я подумал: истина -- это Бог? Так?
-- Предположим, так, -- подтвердил Саша.
-- Тогда как же объяснить существование дьявола
и
Посвящение в его ряды? Ведь такое Посвящение --
тоже
существует?! -- и я уставился Корщикову в глаза.
За все время беседы он ни разу не отвел своего
взгляда в
сторону! Мне начинало казаться, что он всегда упорно смотрит
на
меня, даже когда подогревает молоко!
-- Я уже осведомил вас, что Посвящение существует
только
одно, -- в истину! -- сказал Саша.
-- Но все же, как быть с дьяволом? -- настаивал я.
-- И дьявол, -- улыбнулся Корщиков, -- и, как
вы
выразились, его Посвящение, -- все это -- разновидности,
э-э,
различные по степени испытания.
-- Значит, человека может отбрасывать и назад на
пути
Посвящения? Но тогда вы, по-моему, противоречите сами себе!
Не
вы ли сказали, что человек продолжает свое Посвящение с
того
уровня в следующей жизни, на котором он остановился
в
предыдущей?!
-- Верно, я говорил так и не отрицаю ничего.
Но
противоречия здесь никакого нет. И вот почему. Если
человека
отбросит назад и в следующей инкарнации своей жизни он будет
не
человеком, а, скажем, -- деревом! Сможет ли он продолжить
свое
Посвящение в истину, будучи деревом, с того этапа, на
котором
он остановился в образе человека?!
-- Я думаю, что не сможет!
-- Вы совершенно правы, Сережа. Не сможет! Не сможет,
пока
не отработает определенные качества в образе дерева, и
потом,
снова, в какой-то из последующих жизней не станет
человеком
подобного уровня развития, который он уже имел до
отступления
назад в образ дерева... Разве здесь есть противоречие?
Человек
действительно продолжает свое Посвящение в
следующей
инкарнации, здесь, скорее, можно подразумевать не в
следующей,
а в последующей инкарнации подобного уровня!.. Вот почему
важно
не терять чистоту Посвящения в каждой инкарнации, в
каждом
земном воплощении, чтобы не отступать назад, дабы
заново
заслуживать путем новых и возможно неисчислимых
испытаний
возврата к уровню Посвящения, которого ты достиг уже
сегодня,
чтобы продолжить его... -- Корщиков умолк.
-- Что же, Саша, -- вы убедили меня, -- согласился я.
Снова наступила пауза. Корщиков наклонился и поднял с
пола
валявшиеся там очки. Он стал протирать их салфеткой. Я
увидел,
что одно стекло у этих очков продолжало оставаться
треснутым.
"Может, тот безбилетный тип из автобуса по описанию Вики,
--
это все-таки он, Саша?" -- подумалось мне. И я решился:
-- "Возрожден ли мистицизм?", у вас есть эта книга?
--
спросил осторожно я.
-- Была, -- тут же ответил Корщиков, продолжая
усердно
протирать очки.
-- А куда она делась? -- поинтересовался я,
испытывая
некоторую неловкость за учиненный допрос.
-- Я продал ее, -- спокойно ответил Саша, жарко подышав
на
линзы, и они запотели.
-- В автобусе? -- уточнил я.
-- Да... -- ответил он.
-- А знаете, ваша книга у меня! -- сказал я и
принялся
ожидать реакции Корщикова.
Он продолжал протирать очки, шли секунды.
-- Вы ее прочли? -- спросил Корщиков как ни в чем
не
бывало.
-- Да, -- робко ответил я...
И тут в нашу комнату кто-то постучал.
-- Извините, я пойду открою, -- сказал Саша.
Хлопнула дверь. Из-за разноцветной шторы в комнату
вошла
молоденькая девушка. Она подмигнула малышу на диване, и
тот
улыбнулся. Девушка в сопровождении Корщикова подошла ко мне.
-- Это Сережа, -- сказал Корщиков ей.
Я встал с кресла. Девушка протянула мне руку:
-- Оля, -- сказала она.
-- Моя жена, -- добавил Саша.

Зек

От Корщикова я возвращался очень поздно. Уже было
далеко
за одиннадцать, когда я сел в троллейбус. В салоне
находилось
десятка полтора человек. Все сидели. Я закомпостировал
талон и
уселся к окну напротив средней двери. Колеса, как
резиновые
мячи, жестко пружинили на многочисленных выдолбинах
когда-то
заасфальтированного узенького переулка. Троллейбус
раскачивался
на ходу и гремел всем своим железным телом. Вдруг мой
взгляд
обнаружил знакомое для меня лицо сидящего впереди
пассажира. Я
его сразу же узнал. Правда, узнал чисто визуально, имя
не
помнил. Это был парень лет тридцати, коротко подстриженный
и,
по-моему, слегка навеселе. Он сидел полубоком.
Настроение у меня было великолепное. Я ощущал его
всем
телом. Я не мог удержаться, и мое лицо осветилось
улыбкой. И
дернуло же меня!
-- Что ты улыбаешься? -- обратился он ко мне и
полностью
развернулся через плечо в мою сторону лицом так, что
чирканул
своим носом меня по щеке.
Я не придал этому значения, немного подался
назад,
пристально рассматривая парня.
-- Привет, -- сказал я совершенно беззаботно.
-- Напомни, откуда я тебя знаю? -- спросил парень
голосом,
ничего хорошего не обещающим. -- Мне твоя физиономия
знакома!
И тут меня осенило, но и настроение упало:
-- Мы с тобой в молодости были знакомы по Тарасу. Я
друг
Тараса, -- и я осекся, сказав это.
-- Друг? -- как-то пренебрежительно передразнил
парень
меня.
-- Да, когда-то мы дружили, -- неохотно проговорил я.
-- Друг, -- прошипел парень, -- а ты знаешь, где
сейчас
Тарас? -- Парень словно требовал от меня этого знания. Слов
ему
показалось мало, и он всем телом навалился на железный
поручень
кресла, перевесился через него ко мне и уперся своим лбом в
мой
лоб.
-- Да, он сидит, -- постарался ответить я как
можно
спокойнее, -- сядь, пожалуйста, на свое место, -- попросил
я,
-- на нас люди смотрят...
Парень неохотно сел на место, но ненависть шевелила
его
черные зрачки, и он казался почти безумным. "Нет, он не
пьян,
он обкурен", -- подумал я, и у меня все содрогнулось
внутри.
Скотский страх выпарил из меня всю радость без остатка.
-- А ты почему не сидишь?! -- заорал парень.
-- Собственно говоря, почему я должен сидеть? --
словно
оправдывался я. -- Плохого я ничего не делал...
-- Но ты же друг!! -- опять заорал парень.
Я видел, как некоторые пассажиры искоса поглядывали
на
нас, другие отводили свои взгляды, словно ничего не
замечали и
не слышали. Страх одиночества и беспомощности овладел мною.
Лет
пять назад я стоял на загородной станции электрички и вот
также
отводил свои глаза. На платформе было человек четыреста,
не
меньше, и никто, в том числе и я, не помешали избивать
цепями
группе пьяных оглоедов из местной деревушки
одногоне
понравившегося им подростка.
Одиночество, одиночество! Мы стремимся к нему и от
него
погибаем часто...
-- Но ты же друг?! -- напомнил о себе парень. Он,
видимо,
уже почувствовал, что я боюсь, и теперь,
успокоившись,
продолжал издеваться.
-- Да, я был его другом, но это было лет пятнадцать
назад,
-- взволнованно заявил я.
-- Я тебя научу ценить друзей, -- говорил и
скалился
парень, -- Тарас там сидит, а ты здесь, на воле -- сука!
-- Ну, ладно, я сейчас выхожу, -- как бы извинился я.
-- Я тоже выйду с тобой, -- предупредил он.
-- Зачем? -- спросил я.
-- А мы сейчас выйдем и подеремся!
-- Не пойму, за что драться? -- недоумевал я.
-- А я тебе морду набью! -- настаивал парень.
-- За что? -- поразился я, и страх все больше
овладевал
мною. Парень был на голову выше меня, мускулист, и потом
это
безумие в глазах! Мало ли что у него на уме!
-- Я тебя узнал, -- ехидно усмехнулся он. -- Ты --
Китаец!
-- Я никогда не был Китайцем, -- возразил негромко я.
Но мне стало еще больше не по себе. В юности эти
наркоманы
действительно называли меня Китайцем.
-- Нет, ты -- Китаец! -- сказал он. -- Я
вспомнил!.. Я
тебя по молодости бил!
-- Я никогда не был Китайцем, -- безнадежно проговорил
я.
Но мне действительно вспомнился случай: этот парень
как-то
отнял у меня книгу "Смерть героя" Ричарда Олдингтона. Ее
я
переплетал сам. Корешок был очень крепкий от
обилия
окаменевшего клея. Я тут же настойчиво потребовал свою
книгу
обратно, парень, неожиданно для меня, со всего размаха
ударил
меня корешком книги в лицо! Окровавленный, я убежал
тогда...
Может поэтому и сейчас у меня мелькнула мысль
убежать,
выскочить в темноту переулков! Но тогда я был безусым юношей
и
мне это было простительно!.. А сейчас... Да, но и
получать
побои, будучи вполне солидным человеком, директором
кинотеатра!
Представляю, как это будет выглядеть! Мне стало
жутковато...
"Лучше поеду еще пару остановок на троллейбусе. На
конечной
остановке много фонарного света, и, наверняка, еще
немало
людей. Может, все-таки, он отстанет от меня там? Навру ему,
что
еду куда-нибудь далеко! Береженого -- Бог бережет!" --
подумал
я про себя.
Троллейбус остановился на моей остановке, но я
не
сдвинулся с места. Двери со скрежетом захлопнулись,
и
троллейбус как-то зловеще помчался дальше...
-- Ты почему не вышел? -- торжествовал, чуя мой
страх,
парень.
-- Я решил ехать в другое место, -- сказал я.
-- Куда? -- злобно потребовал он.
-- Да так, в одно место. По делам надо... -- объяснил
я,
словно уговаривая, убеждая парня оставить меня в покое.
-- Я поеду с тобой! -- решительно огласил он.
И тут я почувствовал, что мой страх мучительно
нарастает,
пускает во мне свои корявые корни все глубже. Мне
вспомнилось,
что как-то я испытывал подобное состояние: я ехал без
билета,
куда-то очень опаздывал, меня оттеснили в угол
контролеры, я
что-то ответил им злобное; моя остановка промелькнула, а
мне
предстояло ехать в управление платить штраф; состояние
досады,
нелепости, озлобленности и безысходности тогда обуревало
меня,
и злорадный, панический страх тоже всасывался мне в живот...
Но
сейчас, как и тогда, я крепился, старался
утрамбовывать,
глубоко вдавливать этот страх, насильно распирая
легкие
воздухом.
Я вытеснял трусливость наружу и растворял ее
в
пространстве вокруг себя своими жестами, словами...
Троллейбус остановился на конечной остановке. Я вышел
из
него. Парень тоже вышел, и сразу же -- ударил меня в живот!
-- Ты что... офонарел?! -- будто взмолился я.
Удар был не очень болезнен. Скорее всего он походил
на
сильный толчок -- под дых.
-- Я сейчас тебя искровавлю! Сука!.. -- заорал парень
на
меня.
Наш троллейбус, на котором мы приехали, отъехал, а на
его
место быстро подкатил троллейбус другого маршрута.
-- Дурак набитый! -- выкрикнул я и направился в
этот
троллейбус. Видимо, потому, что я находился в движении,
парень
промазал по моей заднице ногою и слегка зацепил меня по
бедру.
Я заскочил в заднюю дверь троллейбуса, прошел с
клокочущим
сердцем через весь салон и сел на пустующее место
напротив
передней двери. Мысленно я молил, чтобы троллейбус
тронулся
побыстрее с этой тревожной остановки... Через окно я видел,
как
в желтом фонарном свете парень разъяренно озирался по
сторонам
в поисках своей жертвы...
И вот случилось то, чего я больше всего боялся.
Парень
зашел в троллейбус и тоже через заднюю дверь. Где я сижу, он
не
знал, но чувствовал, что я где-то здесь. Рыская
прищуренным
взглядом, он через весь салон медленно приближался ко мне.
Еще
вполне можно было выскочить в открытую переднюю дверь, и он
бы
этого даже не заметил, но я непоколебимо остался сидеть
на
своем месте: "Будь что будет..." -- подумал я. Теперь
меня
больше одолевало презрение к этому человеку и
настоящая
человеческая обида.
-- А-а! Вот где ты! -- ехидно заулыбался парень, он
даже
повеселел как-то, обрадовавшись своей находке. Наверное, он
уже
не надеялся отыскать меня. Женщина, сидевшая рядом со
мной,
суетливо подскочила на ноги, и, оглядываясь сочувственно
на
меня, пересела на другое место. Парень тяжело рухнул на
ее
место. Он хотел придавить меня плечом, но я упрямо
напрягся
всеми мышцами и не пошевельнулся.
-- Ты что, козел, на меня там проорал? -- на этот раз
не
так уже громко рявкнул он.
-- А за что ты меня в живот ударил? --
сдавленно
встрепенулся я.
-- Ты, да я тебя щас прямо здесь грохну! -- припугнул
он.
-- Слушай, может, хватит? Что ты ко мне пристал?
--
вежливо ответил я.
-- Ты же сказал, что ты друг? -- буксовал парень.
-- Да, мы дружили с Тарасом, -- снова доказывал я, --
но
потом он сам от меня отошел. В последние годы, перед
его
тюрьмой, мы с ним только издалека и здоровались...
-- Ну ладно... Давай выходить! -- потребовал парень.
Троллейбус остановился. Пассажиры провожали меня
печально
и обреченно. Мы с парнем вышли на остановку.
Отсюда пешком напрямик мне было добираться домой
минут
двадцать.
-- Не бойся, -- успокоил меня парень, -- я больше тебя
не
трону... У меня такой же, как ты, остался там, за стеной...
Мы углубились в ночь притихших двориков микрорайона.
-- Ты что, сидел? -- поинтересовался я на ходу.
-- Да, месяц как откинулся, -- ответил он.
-- А где ты сидел?
-- На "сухом".
-- И много?
-- Три года.
-- А за что?
-- Пластилин в кармане был...
-- Ясно, -- грустно сказал я.
-- Тарас, он здесь, в десятке сидит, -- пробурчал
парень,
-- говорят, что его "опустили" и у него крыша поехала.
-- Да, -- сказал я, -- я слышал об этом. Это
очень
печальные вещи...
Некоторое время мы шли молча.
"А в сущности, что такое страх? -- рассуждал я про
себя.
-- Промежуток между трусостью и гордыней?
Оплот
нерешительности? В страхе можно и убить, и убежать... А
может,
страх -- это островок безопасности посреди шумного
шоссе?
Стоишь на таком островке: опасно и вперед, и назад...
Два
смертоносных для тебя движения, и впереди, и сзади...
Впереди
-- гордыня, позади -- трусость... Гордыню всегда
сломить
хочется, а трусость убивает тебя сама изнутри, и она
очень
отвратительна со стороны! Что трусливый, что гордый --
одно и
то же! И то и другое противно. И то и другое вызывает
какой-то
безумный, кровавый экстаз у зла, нападающего на них. А вот
если
человек находится в состоянии страха, не трусости или
гордыни,
а именно страха, но всем существом своим пытается
преодолеть
его -- это сразу же видно со стороны! Не тронет зло
такого
человека. Только преодолевать страх надо не в сторону
гордыни
или трусости, а через человечность свою..."
И тут мне вспомнились сегодняшние слова Корщикова:
"Важно выработать в себе бесстрашие!.. Не то
бесстрашие,
которое возникает в какой-то ситуации на короткое время,
ибо
это -- фанатизм, а он непредсказуем, а то истинное
бесстрашие,
что всегда является состоянием твоей личности. К
такому
бесстрашию надо стремиться. Такому бесстрашному человеку
ничего
не встречается злого на пути, все злое само обходит
его
стороной. Для этого трусость и гордыня -- всегда заметны.
А
истинное бесстрашие для всего злого становится
невидимкой.
Вокруг бесстрашия -- всегда тишина, покой, уверенность
и
радостность... А еще, никогда ни о чем не пожалей, Сережа,
--
важна не сама ситуация и ее переживания, а важно --
твое
отношение к ней..."

Ведьма

В этот день я задержался, как это нередко бывает,
весьма
надолго в кинотеатре. Давно закончился последний сеанс, и
все
работники разошлись по домам. А мне было приятно
просто
посидеть в своем рабочем кабинете, просто понаходиться в
нем
при свете неяркого ночника, подумать, поразмышлять.
Приходят такие моменты, когда хочется побыть в
более
масштабном одиночестве, чем твоя квартира, где и за стенкой
и
под полом -- люди, и это призрачное одиночество
больше
расшатывает нервы, нежели очищает и устремляет тебя...
В этот ночной час даже на улице в беседках кинотеатра
за
вьющимся диким виноградом все умолкло. Через открытую
форточку
была слышна тишина этих беседок...
Я долго сидел и вдумчиво наслаждался светом
ночника,
причудливо преобразившим кабинет. Потом я встал с кресла,
вышел
из-за стола, чтобы немного походить по кабинету. Все-таки
мне
нравилось находиться совершенно одному в большом здании
с
онемевшими комнатами. Это ощущение пространственной
пустоты,
целого двухэтажного здания, позволяло мне дышать и
мыслить
свободно. Ведь случись так, что сейчас в какой-нибудь из
комнат
кинотеатра присутствовал бы еще кто-нибудь -- я об этом
бы
знал!.. Он словно заноза бы мешал мне в моем одиночестве.
Часто мы думаем, что ушли в одиночество, вроде бы и
в
самом деле пространственно -- одни, но даже если о нас в
это
время кто-то усиленно думает или просто вспомнил о нас на
миг,
-- это уже не одиночество! Мы чувствуем все!
Каждое
прикосновение чужой мысли к нам. Вот почему нам бывает ни
с
того ни с сего как-то странно не по себе, так
неопределенно,
неизвестно почему нехорошо. И хочется просить всех на свете:
не
думайте обо мне, не мешайте мне жить.
И в самом деле, -- надо уважать одиночество
человека!
"Очищай даже помыслы свои", -- как все-таки прав этот
древний
завет...
В одиночестве со мной начинают твориться интересные
вещи!
Я могу осторожно выхаживать строго по шву двух
половинок
линолеума, глядя себе под ноги; я могу с удивительной
точностью
ходить по кабинету и наступать только на те места,
где
поскрипывают деревянные доски под линолеумом или еще Бог
знает
что!
В общем, причуды одиночества, они у каждого человека
--
свои. Наше мышление любит переходить в движение нашего
тела,
особенно, когда мы одни или когда забываешь о взглядах
со
стороны. Правда, при последнем ты становишься весьма
забавным
объектом для окружающих. Еще бы! Только вообразить
себе:
человек разговаривает вслух сам с собой в присутствии
других
людей! Или же он будет, как я, к примеру,
замысловато
выхаживать по своему директорскому кабинету на глазах
у
изумленных подчиненных...
Почему, почему так? То, что мы можем себе позволить
в
одиночестве, никогда не позволяем себе в окружении
общества.
Утеряна какая-то детскость, первородность,
энергетическая
свобода, простота и доступность...
Почему это? А потому, наверное, что мысли наши, хотя
бы и
глупые, хотя бы и уродливые, убогие, всегда можно скрыть,
не
показать, смолчать. А движения -- они-то будут налицо! Вот
они,
смотри и понимай, кто перед тобой, какой человек, какой
глубины
и прочее. Да, если бы все человечество вдруг дало бы
полную
волю движениям своего тела в стиле своего
мышления...
Господи!.. Как бы все просто стало!..
Дураки бы отошли на свои места, а умные бы воссели
на
свои... А что проходимцы, льстецы, негодяи и
прочее,
подавляющее большинство планеты? А мне кажется, -- их вовсе
бы
не стало. Ведь и задумать-то плохое, недоброе нельзя
будет.
Божественные отношения наступят повсюду на Земле...
Так я незаметно для себя разговорился вслух,
выписывая
кренделя по кабинету в полном одиночестве кинотеатра.
Впрочем, одиночество мое остановилось вдруг у
дерматиновой
двери кабинета, и я прислушался. Мне показалось, как
что-то
неопределенное послышалось оттуда, из малого фойе: шаги --
не
шаги, шорох -- не шорох, и я насторожился...
Вдруг я содрогнулся от неожиданности: раскатистый
крик
метнулся из малого фойе по всем помещениям кинотеатра,
словно
заглянул ко мне в кабинет и ощупал меня с ног до головы...
Мне
стало жутко. Я бросил озабоченный взгляд на телефон, стоящий
на
столе у самого ночника: "Вызвать милицию или же подождать,
что
дальше будет?" Я решил, что еще подожду и послушаю...
Крик, обшаривший все изгибы и углы кинотеатра,
умолк.
Вместо крика теперь были отчетливо слышны точно по
луже
хлюпающие шаги. Я принялся гадать, притаившись за дверью,
что
же это могло быть: может, что-то замусорилось в одном
из
туалетов, и вот теперь по всему мраморному полу
фойе
растекается водяное зеркало? А может, кого-то зарезали
там, и
эти шаги хлюпают по кровавому месиву?
-- Купсик! -- внезапно раздался знакомый мне голос
где-то
совсем рядом за моей дверью!
-- А-га-га-га! -- видимо, отозвался хозяин шагов.
-- Купсик, дай воды побольше, я хочу поплавать на
спинке,
-- потребовал все тот же знакомый мне голос.
"Да это же Зоя Карловна! -- вспыхнуло у меня в голове,
--
библиотекарь кинотеатра".
-- Зойка, а ты со мной сегодня полетишь на планету?
--
спросил каким-то булькающим голосом хозяин шагов.
-- Ой, сегодня не знаю. Я так занята буду, у меня
столько
гостей намечается! -- и она как-то зловеще захохотала.
Хлюпающие шаги пробежали по фойе, и вдруг вода
водопадом
рухнула там, за дверью. Я придавил дверь изо всех сил
плечом,
хоть она и была заперта на ключ, на всякий случай; лицо у
меня
взмокло от волнения.
Издалека послышались плескания.
-- Ах, Зойка, догоню-ю! -- завопил Купсик.
-- Да куда же ты нырнул, а-а-ха-ха! Толстенький! Там
же
сортир! -- шалила Зоя Карловна.
Она барахталась в воде, наверное, в двух шагах от
меня; я
продолжал подпирать дверь плечом. На окне моего кабинета
была
крепкая металлическая решетка, и я уже пожалел об этом.
Видимо, Купсик подплыл к Зое Карловне очень
близко, и
теперь они, нежась на плаву, перешептывались:
-- Зо-ойка, -- протянул в удовольствии Купсик.
-- Толстенький, ты мне еще и за ухом, за
ухом
пощекочи,--шептала библиотекарь.
-- Зо-ойка... А знаешь, твой директор...
-- Не может быть! -- оборвала Зоя Карловна.
-- Да, да, -- утверждал Купсик.
Все так же, стоя у двери, я приложил свое ухо к
дерматину,
чтобы лучше слышать, о чем они говорят.
-- Так ты запустил утку? -- поинтересовалась Зоя
Карловна.
-- Еще бы!.. Но... -- нашептывал Купсик своей ведьме,
но я
не расслышал что!
-- Хорошо!.. Я сама все устрою, -- сказала
убедительно
ведьма так громко и холодно, словно, чтобы я слышал!.. И
потом,
может, она оттолкнула от себя толстенького или шлепнула
его
рукою! Только заорал он, как все стихло... Минут через
пять я
решился и медленно повернул ключ в замке два раза. Я
потянул
дверь за ручку. И ничего не случилось! Вода не хлынула на
меня,
в фойе никого не было. Только стояла какая-то
утрамбованная
тишина, высвеченная ярким полнолунием.

Визит

Где-то часов около двенадцати следующего дня
я
стремительно вошел в библиотеку на втором этаже кинотеатра.
Зоя
Карловна сидела за своим рабочим столом и рылась в
ящике с
картотекой.
-- Здравствуйте, -- строго произнес я.
-- Здравствуйте, Сергей Александрович! --
проговорила
библиотекарь, вскочила со стула и подбежала ко мне,
усердно
потирая руки.
Я недоверчиво покосился на Зою Карловну, но улыбнулся.
-- Давайте выпьем чаю? -- предложила она.
-- Давайте, -- согласился я.
Зоя Карловна просеменила коротенькими ножками в
соседнюю
комнату и засуетилась там. Комната служила книгохранилищем,
но
оттуда сейчас доносились позвякивания стаканов и
даже,
по-моему, бутылок...
Пока Зоя Карловна готовила чай, я равнодушно
расхаживал
среди книжных шкафов и полок, водя взглядом по корешкам
книг.
Слова я читал не все, а так, только некоторые, те, что
наиболее
ярко выделялись. Это напомнило мне прогулку по кладбищу,
где
тоже проходишь по аллеям и мельком считываешь
глазами
всевозможные фамилии покойников. Я остановился у окна
и
заглянул в него: по направлению к кинотеатру шел
контролер,
сегодня работала его жена, он шел и вдруг
остановился у
ступенек, задрал голову и пристально всмотрелся в соседнее
со
мной окно. Там, где книгохранилище. Я шагнул в сторону,
за
стенку, чтобы меня не было видно, и продолжал
оттуда
выглядывать,наблюдая за контролером. Я видел, как
контролер
понятливо кивнул, развернулся и решительно зашагал прочь
от
кинотеатра.
-- Сергей Александрович! -- донесся до меня
голос
библиотекаря из книгохранилища, когда контролер уже свернул
в
проулок.
-- Иду, иду, -- отозвался я и поспешил в
книгохранилище.
На широком столе среди вороха стопок журналов и
газет,
перепачканных жирными пятнами и присыпанных хлебными
крошками,
на самых его краешках стояло два стакана горячего
чая в
алюминиевых подстаканниках. Зоя Карловна уже сидела у
своего
стакана и сверкала бегающими глазами. Я тоже сел
на
приготовленную для меня табуретку и тем самым оказался
напротив
Зои Карловны.
-- Да... Здесь у вас пора уже ремонтик делать!
--
заговорил я, попивая чай и внимательно осматривая
стеллажи и
потолок.
-- Да ну! -- возразила Зоя Карловна. -- С этим
ремонтом
больше хлопот будет! Скажете тоже!.. -- словно обиделась
она.
-- Вон, книг столько! Тьма!.. Все тогда придется
перетаскивать
в другое место, перебирать и обратно здесь расставлять!
Шутка!
Я-то одна. И библиотека должна работать, и прочая
работа
вестись, да еще и ремонт! Я лучше сама здесь побелю
потолок и
выкрашу пол!
-- Да. Вас тяжело переговорить, -- улыбнулся я в ответ
на
возражения Зои Карловны.
-- Тяжело -- не тяжело, а только я здесь хозяйка и
мне
виднее как и что! -- явно наигрывая обиду,
сказала
библиотекарь.
-- Если и сами, то все равно же с книгами возиться? --
как
бы оправдался я.
-- Да че с ними возиться! -- чуть ли не выкрикнула
Зоя
Карловна и осеклась тут же, перешла на спокойный,
но
выразительный тон. -- Прикрою газетами, и порядок! Все
меньше
работы.
-- Нет, -- возразил я. -- Так и так, из книг уже пора
пыль
выбивать. По корешкам вон тараканы и пауки бегают!
Зоя Карловна хотела было что-то выкрикнуть,
да
поперхнулась чаем. Она многозначительно прокашлялась
и
отодвинула свой наполовину пустой стакан в сторону.
И тут за моей спиной раздался миловидный женский голос.
-- Сидите? -- спросила обладательница его.
Я обернулся: в дверном проеме книгохранилища
стояла
женщина лет сорока с виду, довольно крупного
телосложения,
симпатичная. Она вертляво прошла мимо меня, словно ей
было
во-семнадцать, села возле Карловны, подтянула голубую юбку,
тем
самым оголив приятно загорелые, гладкие ноги и, достав
из
крохотной сумочки, лежащей на столе, сигарету, обратилась
к
библиотекарю:
-- Зойка! Дай спички.
Ничего не говоря, Зоя Карловна присела на
корточки,
открыла нижний ящик стола и извлекла оттуда
растрепанную
коробку.
Прошипела зажженная спичка, вспыхнуло пламя.
Сигарета
задымилась. Женщина сильно затягивалась, и сигарета,
все
уменьшаясь, осыпалась пеплом на пол.
-- Фуф! С самого утра не курила! -- проговорила
между
затяжками она.
Эту женщину я и раньше здесь видел не раз, а вот
так
близко впервые... Я сидел и, честное слово, даже не
понимал,
зачем я сегодня поднялся к Зое Карловне в библиотеку.
Наверное,
мне хотелось просто увидеть ее, после вчерашнего... Я до
сих
пор не мог поверить, что Зоя Карловна -- ведьма...
-- Зойка! -- отдышавшись дымом, снова обратилась
женщина к
библиотекарю.
-- А-а ха-ха! -- хохотнула Зоя Карловна.
"Все-таки -- ведьма!" -- твердо подумал я.
А хохотнула Зоя Карловна вот почему: пока я
сидел и
рассматривал книжные стеллажи, отвернувшись от курящей
женщины,
она в это время заголила ноги еще больше, так, что мужчина
вряд
ли в состоянии хотя бы один раз не взглянуть на это
зрелище.
Метнул взгляд и я... Женщина с сигаретой словно ожидала
моего
взгляда, после чего откинула юбку на место.
-- Это Катя, моя подруга, -- отрекомендовала женщину
с
сигаретой Зоя Карловна.
Подруге этого, видимо, показалось мало, и
она
представилась еще и сама:
-- Екатерина! -- величественно сказала она.
-- Словно царица! -- подчеркнул я, и женщине с
сигаретой
мой комплимент понравился.
-- Сергей, -- представился и я.
-- Сергей Александрович, -- словно переводчик
объяснила
Зоя Карловна для своей подруги.
Больше всего меня удивляло в этой по существу нелепой
и
чуждой мне ситуации то, что я принимал ее, эту ситуацию,
такой,
как она есть, не оценивая, не сопротивляясь, не переделывая
на
свой лад. Я не вмешивался в ее ход. Все чаще я стал замечать
за
собой подобное. Это -- чудеса созерцания. Красочность
обступает
тебя со всех сторон, и если ты не потянешься к ней
своими
чувствами, помыслами или телом, останется только
красочностью.
И тогда ты почувствуешь прилив неведомых сил и
нестерпимую
радость...
-- Как дела, Сергей Александрович? -- спросила
Екатерина.
-- Екатерина, -- сказал я, -- извините, а как
будет
звучать ваше отчество?
-- Васильевна, -- подсказала Зоя Карловна.
-- Ну, что я, сама не скажу, что ль?! --
возмутилась
Екатерина в сторону своей подруги, и та, промолчав, только
лишь
часто заморгала.
-- Понимаете, Екатерина Васильевна, -- не обращая
внимания
на пререкающихся подруг, продолжил я развитие своей мысли.
--
Мы вот подумали с Зоей Карловной за чаем, что пора уже
и
ремонтик здесь организовать, в этой комнате, не правда ли?
-- Правильно! -- поддержала меня Екатерина. -- Сюда
ни
влететь, ни войти -- сарай, и только!
-- На чем? -- спросил я.
-- Что на чем? -- неуверенно переспросила меня
неожиданно
притихшая Екатерина Васильевна. Она, словно
провинившаяся,
опустила глаза, потому что я видел, как Зоя Карловна
на
какое-то, едва уловимое мгновение, неодобрительно
покачала
своей сорвавшейся подруге головой.
-- Я имею в виду, на чем влететь, -- пояснил я.
-- А-а!.. -- как бы опомнившись, воскликнула Екатерина.
--
Вы меня не так поняли, Сергей Александрович, я имела в
виду
вбежать! -- И она тут же поменяла тему нашего разговора.
--
Сергей Александрович, а я вас недавно слышала по радио.
-- Да. Было дело... -- и я немного засмущался.
Нашла все-таки Екатерина мое слабое место! И
потащила,
потащила.
-- У вас прекрасные стихи! -- ознаменовала она
и
 

 

Главная страница

Обучение

Видеоматериалы автора

Библиотека 12000 книг

Видеокурс. Выход в астрал

Статьи автора по астралу

Статьи по астралу

Практики

Аудиокниги Музыка онлайн- видео Партнерская программа
Фильмы Программы Ресурсы сайта Контактные данные

 

 

 

Этот день у Вас будет самым удачным!  

Добра, любви  и позитива Вам и Вашим близким!

 

Грек 

 

 

 

 

  Яндекс цитирования Directrix.ru - рейтинг, каталог сайтов SPLINEX: интернет-навигатор Referal.ru Rambex - рейтинг Интернет-каталог WWW.SABRINA.RU Рейтинг сайтов YandeG Каталог сайтов, категории сайтов, интернет рублики Каталог сайтов Всего.RU Faststart - рейтинг сайтов, каталог интернет ресурсов, счетчик посещаемости   Рейтинг@Mail.ru/ http://www.topmagia.ru/topo/ Гадания на Предсказание.Ru   Каталог ссылок, Top 100. Каталог ссылок, Top 100. TOP Webcat.info; хиты, среднее число хитов, рейтинг, ранг. ProtoPlex: программы, форум, рейтинг, рефераты, рассылки! Русский Топ
Directrix.ru - рейтинг, каталог сайтов KATIT.ru - мотоциклы, катера, скутеры Топ100 - Мистика и НЛО lineage2 Goon
каталог
Каталог сайтов