Предисловие

Поскольку интерес международной общественности к проблеме Тибета значительно вырос, растет и спрос на информацию по этому вопросу. Мир не находится более в политическом конфликте, на­вязанном ему двумя сверхдержавами периода “холодной войны”, и теперь официальные и неофициальные полити­ки могут еще раз обратиться и к другим животрепещущим проблемам, таким как, например, проблема Тибета. Сей­час многие правительства основательно меняют свою внеш­нюю политику, и им следовало бы пересмотреть и свое от­ношение к Тибету в соответствии с новой политической реальностью, сложившейся после окончания “холодной вой­ны”. Действия парламентов и резолюции конференций, об­ращающие внимание на положение прав человека в Тибете и его политическую причину, а также стремление многих стран снова поднять проблему Тибета в ООН натолкнулись на сильное сопротивление со стороны правительства Китая. Одной из реакций следует рассматривать активную пропаганду правительства Китая в духе сталинизма и мао­изма, нацеленную на то, чтобы убедить всех в его праве управлять Тибетом и в великом благе, которое несет это управление тибетскому народу. Настоящий документ — “Тибет: правда, основанная на фактах”, предназначен для удовлетворения потребно­сти в краткой информации по ключевым сторонам тибет­ской проблемы и в то же время он должен послужить от­ветом на китайскую пропаганду и особенно на “Белую книгу” под названием “Тибет: его принадлежность и права человека”. Тибетское правительство в эмиграции не счи­тает для себя возможным отвечать на каждую выдумку китайской пропаганды. Но, поскольку истина на стороне тибетского народа, тибетцы чувствуют потребность время от времени обращаться напрямую к фактам. Мы верим, что это в конце концов поможет достичь торжества правды и справедливости. Эта публикация затрагивает много сторон проблемы: коренной вопрос о статусе Тибета; законность притязания на него Китая и право тибетского народа на самоопреде­ление; “Соглашение из 17 пунктов” и его отражение на статусе Тибета; события, приведшие к сопротивлению ки­тайскому правлению, и бегство Далай-ламы в Индию; об­щественное устройство Тибета до китайской оккупации и демократические реформы, предложенные Далай-ламой; права человека в оккупированном Тибете; попрание рели­гиозной свободы; условия жизни в Тибете и колониализм; демографические процессы и контроль над ними; приро­да Тибета; проблемы милитаризации Тибета; попытки ре­шения проблемы Тибета.

Одна из сторон проблемы Тибета получила недостаточ­ное освещение раньше, хотя это очень важно для понима­ния многого, что происходит в Тибете сегодня. Имеется в виду колониалистское правление Китая.

Мы склонны отождествлять колониализм с европей­ской колониальной экспансией двух прошедших столетий. Но, как указывали в ходе дебатов на Генеральной Ассамб­лее ООН по тибетскому вопросу представители малазий­ского, ирландского и других правительств, колониализм во всех своих проявлениях должен быть искоренен незави­симо от того, действует ли он на Западе или на Востоке.

Сами китайцы говорят о Тибете как о колонии, считая, что он не часть собственно Китая, а является некитайской территорией, которой Китай имеет право владеть и экс­плуатировать на основании отношений, существовавших 700, в лучшем случае 200 последних лет. Эта позиция уже очевидна из названия “Белой книги” китайского прави­тельства, которое заявляет о “владении” Тибетом. Если бы Тибет действительно был неотъемлемой частью Китая в течение столетий, как утверждают китайцы, то Тибет не мог бы быть объектом “владения”страны, частью которой он уже является. Само понятие “владение” Китая Тибе­том, в сущности, колониалистское и империалистическое.

Колониализм имеет много существенных черт, кото­рые изобилуют в китайском управлении Тибетом.

К наиболее общим чертам колониализма мы относим:

— господство иностранной власти;

— достижение и поддержание контроля посредством неравноправного договора, опоры на армию, коло­ниальную администрацию и экономический прес­синг;

— неприятие иностранного господства колонизирован­ным народом в активных и пассивных формах;

— репрессии против сопротивляющихся колониально­му режиму;

— шовинизм и дискриминация в отношении коренного населения;

— навязывание колонии чуждых ценностей, провоз­глашаемых при этом цивилизаторскими;

— навязывание экономических программ развития и эксплуатация природных ресурсов, выгодных толь­ко метрополии;

— переселение граждан метрополии в колонию и дру­гие формы демографической политики;

— маниакальное желание удержать колонию, несмот­ря на политические и экономические издержки.

Большинство из этих атрибутов колониализма обсуж­дается в нашем документе. Подобные вопросы рассматри­ваются и в китайской “Белой книге”, правда с позиции империализма и колониализма, на которой стоит китай­ское правительство.

Содержание

Статус Тибета

Вторжение и незаконная аннексия Тибета (1949— 1951 гг.)

Народное восстание

Традиционное общественное устройство Тибета

и демократические основы его будущего

Права человека

Социально-экономические условия жизни

и колониализм

Религия и национальная самобытность тибетцев

Перемещение населения и контроль

над демографическими процессами

Состояние природы Тибета

 Милитаризация и мир в регионе

 Поиски решения

Статус Тибета

Введение

Ко времени оккупации Тибета войсками Народно-осво­бодительной армии Китая (НОАК) в 1949 году наша стра­на была независимым государством и de facto, и de jure. И военное вторжение означало агрессию против суверен­ного государства, грубо нарушавшую международное пра­во. Продолжающаяся сегодня оккупация Китаем Тибета, опирающаяся на штыки нескольких сотен тысяч солдат, представляет собой открытое насилие над международ­ным правом и над неотъемлемым правом тибетского наро­да на независимость.

Китайское коммунистическое правительство провоз­гласило, что оно обладает правом на “владение” Тибетом. Но провозгласило, основываясь не на своем завоевании в 1949 году, и не на эффективном контроле над Тибетом с тех пор или с 1959 года. Не утверждает китайское прави­тельство свое право на “владение” и на основе так называемого “Соглашения о мирном освобождении Тибета из 17 пунктов”, навязанного Тибету в 1951 году. Вместо этого в своем официальном заявлении Китай апеллирует к исто­рическим отношениям в основном монголов или маньчжу­ров с тибетскими ламами или, в меньшей мере, китайских правителей и тибетских лам. Основные события, к которым обращаются китайцы, произошли несколько сот лет назад, во времена кульминации монгольской экспансии, когда монгольские императоры распространили свое политиче­ское господство почти по всей Азии и на больших террито­риях Восточной Европы, когда маньчжурские императоры управляли Китаем и распространили свое влияние на Вос­точную Европу и Центральную Азию, включая и Тибет, особенно интенсивно это происходило в восемнадцатом столетии. Не подлежит сомнению, что на протяжении сво­ей большой истории в различные времена Тибет находился под иностранным влиянием монголов, непальцев, маньч­журских императоров и британских правителей Индии. В другие времена своей истории Тибет сам пробовал свою силу и влияние на соседях, включая и Китай. Трудно бы­ло бы сегодня найти какое-либо государство в мире, кото­рое бы не было под иностранным господством или влияни­ем в какой-нибудь период своей истории. В случае с Тибе­том степень и продолжительность иностранного влияния и вмешательства были довольно ограниченными. Более то­го, отношения с монгольскими, китайскими и маньчжур­скими правителями в той степени, в которой они имели политическое значение, имели всегда личностную основу, но никогда не подразумевали союз или интеграцию тибет­ского государства с китайским.

Сколько бы ни была привлекательной древняя история Тибета, его положение ко времени китайского вторжения может быть, конечно, определено только на основе фактов современной истории, особенно на основе его отношения с Китаем начиная с 1911 года, когда китайцы свергли ино­странное маньчжурское правление и стали хозяевами сво­ей страны.

Каждая страна может обратиться к некоторому перио­ду своей истории: чтобы обосновать свои территориальные притязания к соседним государствам. Но это неприемлемо для международного права и практики. Читатель китай­ской “Белой книги”, имеющей название “Тибет: принад­лежность и права человека”, будет поражен тем, насколь­ко авторам удалось игнорировать тибетскую историю первой половины XX века. Это потому, что начиная с 1911 года вплоть до полной оккупации Тибета в 1951 году нет ни одного свидетельства китайского господства или влия­ния, которые бы подтвердили претензию Китая. Фактиче­ски, все явно свидетельствует о противоположном — о том, что, в сущности, Тибет был суверенным государством, не зависимым от Китая. Этот вывод получил поддержку большинства юристов и экспертов по данной проблеме. Комитет по соблюдению законности в Тибете Международ­ной комиссии юристов сообщал в своем докладе по право­вому статусу Тибета:

“С 1913 по 1950 год Тибет обладал всеми признаками государствен­ности в соответствии с международным правом. В 1950 году там был народ и территория, и правительство, которое управляло этой терри­торией, ведя свои внутренние дела независимо от внешнего влияния. С 1913 по 1950 год внешние отношения Тибета определялись исключи­тельно правительством Тибета, и страны, которые взаимодействовали с Тибетом, как показывают официальные документы, рассматривали Тибет как независимое государство”. [Tibet and Chinese People's Re­public. Geneva, 1960. P. 5, &]

Сорок лет независимости—это достаточный для стра­ны срок, чтобы ее можно было рассматривать таковой в мировом сообществе. Многие сегодняшние члены ООН бы­ли независимыми такой или более короткий период. Но в случае с Тибетом даже его древняя история была выбо-рочна переписана пропагандистской машиной китайского правительства с целью отстоять провозглашенное “владе­ние”. Таким образом, даже если нет необходимости в обсуждении ранней истории Тибета, но для того, чтобы по­нять его статус накануне китайского вторжения, мы пола­гаем, было бы полезно вспомнить ее вкратце, с тем, чтобы привести прямое свидетельство.

Статус Тибета: 1911—1951 гг.

Может быть, недостаточен тот аргумент, что накануне китайского военного вторжения, которое началось в конце 1949 года, Тибет обладал всеми атрибутами государства в соответствии с международным правом: установленная границами территория, население, проживающее на ней, правительство со способностью вступать в международные отношения?

Территория

Территория Тибета практически соответствует Тибет­скому плато площадью 2,5 миллиона квадратных километров. В разное историческое время велись войны и подпи­сывались договоры о границах.

Население

Население Тибета ко времени китайского вторжения составляло приблизительно шесть миллионов человек. Это население и образовывало тибетский народ с особой историей, богатой культурой и духовными традициями. Тибет­цы как народ отличаются от китайцев и других соседних народов. Не только тибетцы никогда не считали себя китайцами, но и китайцы также никогда не считали их тако­выми (отсюда, например, ссылки на “варваров” в китай­ских исторических летописях).

Правительство

Правительство Тибета размещалось в Лхасе, столице Тибета. Оно состояло из главы государства (Далай-лама), Кабинета министров (Кашага), Национальной ассамблеи (Цонгду) и выборной бюрократии для управления обшир­ной территорией Тибета. Судебная власть была создана и развита Сонгценом Гампо (VII век), Джангчуб Гьялценом (XIV столетие). Пятым Далай-ламой (XVII век) и Тринад­цатым Далай-ламой (XX век) и осуществлялась судьями, которых назначало правительство.

Правительство Тибета собирало налоги, выпускало деньги, управляло государственной почтой и выпускало почтовые марки, командовало небольшой армией страны и в общем само вело все свои дела. Это была старая форма правления, которая хорошо обеспечивала нужды Тибета в прошлом, но ей необходима была реформа, для того чтобы страна могла идти в ногу со значительными политически­ми, социальными и экономическими изменениями, кото­рые произошли в мире. Тибетская форма правления ха­рактеризовалась сильной децентрализацией: значитель­ное количество районов и княжеств Тибета пользовались большой самостоятельностью в управлении. Это было неизбежным из-за обширной территории страны и из-за от­сутствия развитых коммуникаций.

Международные отношения

Международные отношения Тибета были сфокусирова­ны на соседних странах. Тибет поддерживал дипломатиче­ские отношения с Непалом, Бутаном, Сиккимом, Монголи­ей, Китаем, Британской Индией и, ограниченный период, с Россией и Японией. Независимая внешняя политика Ти­бета наиболее наглядно, возможно, была продемонстриро­вана нейтралитетом страны во время второй мировой вой­ны. Несмотря на сильное давление Великобритании, США и Китая с целью достигнуть разрешения от Тибета провез­ти по его территории военные поставки, в то время как Япония блокировала “бирманскую дорогу”, Тибет твердо придерживался объявленного нейтралитета, который союз­ники были вынуждены уважать.

Китай декларирует сегодня, что “ни одна страна ни­когда не признавала Тибет”. По международному праву, признание может быть получено посредством открытого акта признания или подразумеваться в действиях. Заклю­чение договоров, даже ведение переговоров и, конечно, поддержание дипломатических отношений—все это есть формы признания. Монголия и Тибет заключили договор о взаимном признании в 1913 году, Непал не только заклю­чал мирные договоры с Тибетом, но и имел посла в Лха­се, а также заявил в ООН в 1949 году, при вступлении в эту организацию, что он поддерживает независимые дип­ломатические отношения с Тибетом, такие же, как и с не­сколькими другими странами—Великобританией, США, Индией и Бирмой.

Непал, Бутан, Британия, Китай и Индия сохраняли дипломатические миссии в столице Тибета, Лхасе. Хотя Китай в своей пропаганде утверждает, что его миссия в Тибете была отделением так называемой Комиссии по де­лам Тибета и Монголии гоминьдановского правительства, тибетское правительство рассматривало ее исключительно как дипломатическое представительство. Его статус был ничуть не выше, чем статус непальского посольства или британской миссии (Непал имел полномочного посла или “вакила” в Лхасе). Тибетское внешнеполитическое ведом­ство также имело ограниченные отношения с Соединенны­ми Штатами, когда президент Ф. Рузвельт послал эмисса­ров в Лхасу с просьбой помочь союзническим усилиям против Японии во время второй мировой войны. Также во время четырех обсуждений тибетской проблемы на Гене­ральной Ассамблее ООН в 1959, 1960, 1961 и 1965 годах многие страны специально указывали на Тибет как на не­зависимую страну, незаконно оккупированную Китаем.

Отношения с националистическим Китаем

Китайская позиция в период с 1911 по 1946 годы была двусмысленной. С одной стороны, националистическое правительство односторонне заявляло в своей конститу­ции и сообщениях другим странам, что Тибет является провинцией Китайской Республики (одной из “пяти рас” республики). С другой стороны, оно признавало в своих официальных контактах с правительством Тибета, что Ти­бет не является частью Китайской Республики. И китай­ский президент неоднократно посылал письма и посланни­ков к Далай-ламе и тибетскому правительству, предлагая “соединиться с Китайской Республикой”. Подобные предложения посылались Китаем и правительству Непала. И Ти­бет, и Непал постоянно отвергали присоединение к Китаю. В ответе на первое письмо китайского президента Юань Шихая Тринадцатый Далай-лама отверг предложение сое­диниться с республикой, объясняя вежливо, но уверенно, что тибетцы “не признают” китайское правительство, пом­ня о несправедливостях в прошлом, и заявил:

“Республика (Китай. — Пер.) провозглашена совсем недавно и фунда­мент нации еще достаточно слаб. Президенту следовало бы приложить свои силы к укреплению порядка в своей стране. Что касается тибет­цев, то они абсолютно способны сохранить свое существование неру­шимым, и нет необходимости Президенту беспокоиться и расстраи­ваться”. [Guomin Gongbao. 1913. 6 Jan.']

В “Белой книге” приводится цитата Тринадцатого Да­лай-ламы, сказавшего “посланнику из Пекина” в 1919 го­ду следующее: “Моим намерением не является тайное соглашение с британцами... Я клянусь быть преданным на­шей стране и сообща работать на благо пяти рас”. В том же году неофициальная показная делегация прибыла в Лхасу как бы для того, чтобы сделать религиозные подно­шения Тринадцатому Далай-ламе, но на самом деле — что­бы убедить тибетского лидера вести переговоры по согла­шению с Китаем. Однако Далай-лама гласно отверг это предложение и вместо этого призвал к трехсторонним пе­реговорам в Лхасе.

Ли Ма-дзин, женщина из тибето-китайской семьи, при­была в Лхасу в 1936 году. Ее визит рассматривался как частный. Она также пыталась передать тибетскому правительству предложения китайского президента. Но тибет­цы не поддержали ее усилий. В китайской “Белой книге” утверждается, что Далай-лама в своих сообщениях через нее признал, что Тибет — часть Китая. В приведенной ци­тате говорится: “Мое величайшее желание—это действи­тельный мир и объединение Китая” и т. д. Но письменных свидетельств, что Далай-лама делал подобные заявления в 1930 году, нет. Наоборот, официальный отчет об ответе Далай-ламы китайскому президенту в 1930 году противо­речит этому заявлению. В отчете упоминается список из восьми вопросов, переданных Далай-ламе от имени президента Китая, и содержатся все ответы Далай-ламы.

По поводу отношений с Китаем и китайского влияния в Тибете Далай-лама заявил:

“Для стабильности религиозно-политического порядка в Тибете и сча­стья его подданных лучше бы было провести переговоры и заключить договоры, поскольку это будет иметь результатом надежные догово­ренности”.

Относительно же независимости Тибета и о пригранич­ных территориях, занятых Китаем, которые Тибет хотел вернуть себе обратно, Далай-лама сказал:

“Имея отношения [с Китаем. — Пер.'] как духовный наставник с милостынедателем, Тибет обладал большой независимостью. Мы хотим со­хранить статус-кво. Мы считаем, что в приграничных районах стабиль­ность на длительный период может быть обеспечена в случае возврата нам отторгнутых территорий”. [Record of the 13th Dalai Lama's com­munication, dated 15th day of the 4th Tibetan Month, Iron-Horse Year 1930]

Другим китайским посланникам в Тибет — генералу Хуан Му-сану в 1934 году и У Чжо-сину в 1940 также бы­ло совершенно определенно заявлено тибетским прави­тельством, что Тибет был и желает остаться независимым. В связи с этим необходимо сказать, что ни китайское правительство, ни его “специальный посланник” (Хуан Му-сан) не сыграли никакой роли в назначении Радинга Ринпоче регентом после кончины Тринадцатого Далай-ламы.

Хуан Му-сан был первым, кому позволили посетить Ти­бет в качестве официального представителя Китая начи­ная с 1911 года. Тибетцы не отказали ему в разрешении, потому что он прибыл поклониться покойному Далай-ла­ме и выразить тибетскому народу соболезнования своего народа. В связи с этим он и прибыл в Лхасу в апреле 1934 года, спустя три месяца после того, как Радинг Ринпоче стал регентом.

Цонгду (Национальная ассамблея) предложила четы­рех кандидатов на регентство: Радинга Ринпоче, Гадена Трипу, Еши Вангдена и Пхурчока Ринпоче. Из них посред­ством церемонии вытягивания жребия, проводившейся перед статуей Авалокитешвары в Потале, регентом был избран Радинг Ринпоче. [Thupten Tenthar Lhawutara in Bod kyi Lo rGyus Rig gNas dPyad gZhi'i rGyu cha bDams BsGrigs I People's Publishing House. Beijing. Vol. 12, 1990]

В своей “Белой книге” китайцы утверждают, будто вдставители тибетского правительства были делегированы для участия в работе сессии Народного собрания Китая в Нанкине в 1931 и 1946 годах. В действительности же, в 1931 году Далай-лама отправил в этот город Кхенпо Кунчока Джунгне для того, чтобы он открыл там представи­тельство Тибета и обеспечивал постоянную связь с китай­ским правительством. Кроме того, в 1946 году в Дели и Нанкин была отправлена правительственная делегация с почетным поручением поздравить с победой во второй ми­ровой войне стран-союзниц: Британию, США и Китай. Эта делегация не имела указания и полномочий участвовать в сессии Народного собрания Китая. Комментируя это со­бытие по просьбе Комитета по соблюдению законности в Тибете Международной комиссии юристов. Далай-лама сказал: “Они (тибетские делегаты, приехавшие в Нанкин) не представляли официально никого в Собрании. И когда ложь китайской пропаганды стала известна нашему пра­вительству, им было предписано вообще там не появ­ляться”.

Что касается учреждения националистическим гоминьдановским правительством Комиссии по делам Тибе­та и Монголии, которая также служила поддержанию не­кой видимости контроля над этими странами, то, надо сказать, до сегодняшнего дня гоминьдановское правитель­ство Тайваня сохраняет ее, хотя при этом заявляется, что она не имеет юрисдикции не только над Тибетом, но и над всей Монголией, включая и Внешнюю Монголию, которая была признана независимой страной в 1924 году. Да и, с другой стороны, тибетское правительство никогда не приз­навало этой комиссии, которая никогда не имела никакой власти над Тибетом.

Дебаты в ООН

Когда армия коммунистического Китая начала втор­жение в Тибет в 1949 году, тибетское правительство неза­медлительно обратилось в ООН с просьбой оказать помощь в противодействии этой агрессии. Британия и Индия на Генеральной Ассамблее ООН предложили не предприни­мать никаких действий некоторое время, чтобы не спровоцировать Китай к полномасштабной военной акции. Но большинство членов ООН восприняли это как агрессию, что со всей очевидностью подтвердилось в ходе обсуждения проблемы Тибета на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН в 1959, 1960, 1961 и 1965 годах, когда представители многих правительств поддержали мнение посла Филиппин , заявившего, что Тибет—это “независимая страна” и что “накануне китайской агрессии Тибет не зависел ни от какого другого государства”. Он определил китайскую аг­рессию как “наихудший вид империализма и колониализ­ма, который когда-либо был и есть”. Никарагуанский представитель осудил китайское вторжение и сказал:

“Народы Америки, рожденные в свободе, несомненно, с возмущением отнесутся к любому акту агрессии, особенно, когда она осуществляется большой страной против маленького и слабого государства”. Представитель Таиланда напомнил высокому собранию, что большинство госу­дарств “отвергают заявление, в котором утверждается, что Тибет—часть Китая”. И Соединенные Штаты осудили ки­тайскую агрессию и вторжение в Тибет. А представитель Ирландии сказал следующее:

“В течение тысячелетий или, во всяком случае, двух тысячелетий (Ти­бет) был свободен и полностью управлял своими делами, как и любая нация, представленная в этой Ассамблее, и был во много раз свободнее в этом, чем многие присутствующие здесь нации”. [UN GA Docs A/ PV 898 1960); A/PV 1394, 1401, 1965]

В ходе дебатов только страны коммунистического бло­ка открыто поддержали Китай в этом вопросе.

Из официальных заявлений, сделанных в ходе обсужде­ния этой проблемы, становится очевидным, что утвержде­ние Китая, будто бы ни одна страна никогда не признава­ла независимость Тибета и никогда не считала военную интервенцию Китая агрессией, оказывается просто ложью.

Заключение

Китай не может отрицать факт независимости Тибета в 1911—1951 годах, не искажая истории. Даже глава пос­ледней китайской миссии Шен Цун-ли написал в 1948 го­ду: “С 1911 года Лхаса (т. е. тибетское правительство в Лхасе) пользовалась полной самостоятельностью во всех своих делах” [Tibet and the Tibetans I Shen, T. and Liu, S. New York, 1973. P. 62]. Сам Мао Цзэ-дун, проходивший во время “большого броска” через пограничные районы Тибета и пользовавшийся помощью тибетцев, отмечал: “Когда-нибудь мы должны заплатить наш единственный внешний долг тем маньчжурам и тибетцам, провизию которых мы были вынуждены брать”. [Red Star over China I igar Snow. New York. 1961. P. 214. Emphasis added]

Возникновение институтов Далай- и Панчен-ламы

В китайской “Белой книге” утверждается: “В 1653 и 1713 гг. цинские императоры даровали почетные титулы Пятому Далай-ламе и Пятому Панчен-ламе. С этого вре­мени и учреждены титулы Далай-ламы и Банчен-эрдени и их политический и религиозный статусы: Далай-лама уп­равляет большей территорией из Лхасы, а Банчен-эрдени — остальной территорией Тибета из Шигацзе”. Такое утвер­ждение абсолютно не обосновано.

Тибетский святой и мыслитель Цонкапа (1357—1419) основал школу Гелуг тибетского буддизма. Она стала чет­вертой основной школой тибетского буддизма, помимо Ньингма, Сакья и Кагью. Панчен Гедундруп был ближай­шим учеником Цонкапы.

Сонам Гьяцо, третий перерожденец Панчена Гедундрупа, был приглашен к монгольскому двору Алтан-ханом, который первым и присвоил ему титул “Талай (Далай)-лама”. Этот титул соответственно был перенесен и на двух его предшественников, что сделало Сонама Гьяцо Третьим Далай-ламой. Так началась линия преемственности Далай-лам. Поэтому утверждение китайской пропаганды о том, что титул “Далай-лама” был учрежден веком позже мань­чжурским императором, является ложью.

Отношения, установленные между Третьим Далай-ла­мой и Алтан-ханом, были духовными, но они получили политический резонанс спустя два столетия, в 1642 году, когда монгольский хан Гушри помог Пятому Далай-ламе (Нгавангу Лобсангу Гьяцо—1617—1682 гг.) стать высшим политическим и духовным лидером Тибета. В свою очередь, Пятый Далай-лама присвоил титул “ЧойкьиГьялпо” (“Дхарма раджа”) своему монгольскому патрону. С этого времени последующие Далай-ламы управляли Тибетом как независимые главы государства. Как видим, политический статус Далай-ламы не был учрежден маньчжурским импе­ратором цинской династии, как утверждается в китайской “Белой книге”. Далай-лама с помощью своего монгольско­го покровителя обрел свое положение за два года до того, как возникла сама династия Цин. В 1447 году Панчен Гедундруп, известный как Первый Далай-лама, основал монастырь Ташилунпо. Последую­щим настоятелям этого монастыря благодаря их большой учености был присвоен титул “Панчен”. Пятый Далай-лама передал во владение этот монастырь и другое имущество своему учителю, Панчену Лобсангу Чойкьи Гьялцену (1570—1662). После этого Панчен-ламы избирались на ос­нове признания перерождения, и каждый последующий Панчен-лама сохранял за собой монастырь и имущество. Подобным же образом дело обстояло и с другими наибо­лее важными перерожденцами — с Сакьей, Пхагпой, Дакьябом Лоден Шерабом и др., которым тибетское правитель­ство также передало земли. Но это не имело абсолютно никакого политического значения. Панчен-ламы и другие высшие ламы обладали только религиозным авторитетом и никогда не выполняли функций политических намест­ников, что пытается доказать китайская пропаганда. В действительности политическая власть в Шигацзе и Ташилунпо осуществлялась районными администратора­ми, назначенными Лхасой.

Таким образом, маньчжурский император не сыграл никакой роли в учреждении религиозного и политическо­го институтов Далай- и Панчен-ламы.

После вторжения в Тибет китайское коммунистическое правительство все время старалось использовать недавно почившего Панчен-ламу, чтобы узаконить свое присутствие в стране. Много раз Пекин предписывал ему участво­вать в политике, понуждая к доносам и занятию места Да­лай-ламы. Но он отвергал все это, за что на несколько лет был посажен в тюрьму и подвергался плохому обращению.

В своей “Белой книге” китайское правительство, как это раньше делали правительства гоминьдана, заявляет, что оно сыграло решающую роль, с помощью своего пос­ланника У Чжо-сина, в выборе и признании Четырнадца­того Далай-ламы. Утверждается следующее: “...простой факт, что признание Четырнадцатого Далай-ламы требо­вало одобрения [китайского] национального правительст­ва, есть достаточное доказательство того, что Тибет не был независимым в тот период (1911—1949 гг.)”.

В действительности же. Далай-лама был выбран в со­ответствии с древними религиозными верованиями и тра­дициями тибетцев, и никакого одобрения китайского пра­вительства не нужно было, его и не искали. Фактически, это проидошло в 1939 году, еще до того, как У Чжо-син прибыл в Лхасу, когда регент Радинг объявил имя сегодняшнего Далай-ламы в Национальной ассамблее Тибета, которая единогласно утвердила этот выбор. 22 февраля 1940 года, когда проводилась церемония возведения на трон, У Чжо-син, как и посланники Бутана, Сиккима, Heпала и Британской Индии, не имел никакого особого поло­жения. Британский представитель, сэр Б. Гоулд, объяснял, что китайская версия событий—это фальсификация, ко­торая была подготовлена и распространена до описываемого события. Фиктивный отчет У Чжо-сина, который бе­рется за основу Китаем, показывает то, к чему стремился Китай, но не то, что произошло на самом деле. Китайская пропаганда также использует фотографию в “Чайниз ньюс рипорт”, на которой сняты Далай-лама и У Чжо-син и под­пись к которой указывает, что она сделана во время возве­дения на трон. Но, согласно Нгабо Нгавангу Жигме, заме­стителю председателя Постоянного комитета Всекитайско­го собрания народных представителей, это фото было сде­лано спустя несколько дней после церемонии, когда У по­лучил частную аудиенцию у Далай-ламы. “Утверждение У Чжо-сина о том, что он председательствовал на церемо­нии возведения на трон, основанное на этой фотографии, есть вопиющее искажение исторических фактов”,—заявил Нгабо в “Тибет дейли” 31 августа 1989 года.

Ранняя история

Согласно тибетским анналам, первый царь Тибета пра­вил уже в 127 году до н. э., но только в седьмом веке нашей эры Тибет сформировался как единое и сильное государ­ство, которое возглавил царь Сонгцен Гампо. С его прав­ления начался период завоеваний, который длился три века. Короли Непала и императоры Китая предлагали сво­их дочерей в жены тибетским царям. Женитьба на непаль­ских и китайских принцессах имела большое значение, по­скольку жены царей активно способствовали распростра­нению буддизма в Тибете. Китайская пропаганда все вре­мя указывает на политическое значение женитьбы Сонгцена Гампо на китайской принцессе Вэн Чэн, сознательно не упоминая других жен царя, особенно непальскую прин­цессу, чье влияние было, пожалуй, большим, чем ее китай­ской напарницы.

Тибетский правитель Трисонг Децен (годы царствова­ния: 755—797) расширил границы Тибета за счет завое­ванных им китайских территорий. В 763 году была захва­чена китайская столица Чанъань (современный Сиань), и Китай вынужден был платить ежегодную дань. В 783 году был подписан договор, определивший границы между Ти­бетом и Китаем. Свидетельством этих побед является надпись на колонне, стоящей у основания дворца Потала в Лхасе.

Мирный договор, подписанный Тибетом и Китаем в 821 году,— очень важный документ для понимания характера отношений между двумя великими державами Азии. Он был выбит на трех каменных колоннах на тибетском и ки­тайском языках. Одна колонна была поставлена на горе Гунгу, чтобы разделить территории двух стран, вторая— в Лхасе, где находится и сейчас, а третья — в столице Ки­тая, в Чанъане. Фрагменты этих надписей, приведенные в китайской “Белой книге”, неточны и вырваны из контек­ста с целью создать впечатление того, что данный мирный договор был своего рода союзным договором. Это далеко от истины, что ясно из следующего фрагмента договора:

“Тибет и Китай будут придерживаться тех границ, в которых они ныне располагаются. Все, что к востоку, есть страна Великого Китая, а все, что к западу, есть, безуслов­но, страна Великого Тибета. Отныне ни одна сторона не должна ни вести войны, ни захватывать территории”. И оскорбляет то, как китайцы в “Белой книге” смогли про­интерпретировать эти события, настаивая на том, что “ти­бетцы и ханьцы (китайцы) посредством династийных бра­ков и договоров создали крепкий политический союз, раз­вили тесные экономические и культурные связи, заложив прочный фундамент для окончательного объединения в од­ну нацию”. Фактически же тибетские и китайские истори­ческие хроники свидетельствуют о прямо противополож­ном и говорят об этих странах как о самостоятельных и сильных державах.

В середине девятого века Тибет распался на несколько княжеств. Тибетцы обратили свои надежды к Индии и Не­палу, сильное религиозное и культурное влияние которых импульс для их духовного и интеллектуального развития.

Отношения с монгольскими правителями (период с 1240 по 1350 год)

Чингис-хан и его преемники завоевали обширные территории Азии и Европы, создав одну из самых огромных империй, какую когда-либо знал мир. Ее земли протянулись от Тихого океана до Восточной Европы. В 1207 году под натиском монголов находившееся к северу от Ти-, Тангутское государство. А в 1271 году над восточной частью империи была провозглашена власть монгольской династии Юань. К 1279 году на юге Китая пала Сунская династия, и монголы полностью закончили свое завоева­ние этой страны. Сегодня китайцы утверждают, что Юаньская династия была китайского происхождения. Заявляя так, они как бы предъявляют исторические права на все завоевания монголов, по крайней мере, на их восточную часть.

Внук Чингис-хана Годан-хан в 1240 году отправил экс­педицию в Тибет и пригласил одного из наиболее значи­тельных религиозных лидеров Тибета, Сакья Пандиту Кунга Гьялцена (1182—1201), к своему двору. Так было поло­жено начало продолжительным отношениям Тибета и Монголии, которые имели особый — духовно-патрональный характер. Их тибетское название “чой-йон”, что озна­чает “духовный [наставник]—патрон-милостынедатель”. Преемник Годан-хана Хубилай-хан принял буддизм и при­гласил Дрогона Чойгьяла Пхагпу, племянника Сакья Пандиты, быть своим духовным наставником. Таким образом, отношения “чой-йон” реализовались в принятии Хубилаем буддизма как государственной религии его империи и в признании Пхагпы ее высшим духовным авторитетом. В благодарность за это Хубилай в 1254 году предоставил своему Учителю политическую власть над Тибетом, прис­воив ему различные почетные титулы.

Эти первичные отношения “чой-йон” затем были укре­плены отношениями такого же характера между ламами и монгольской или тибетской знатью. Эти уникальные по своему содержанию отношения между государствами в Центральной Азии послужили также основой отношений между маньчжурскими императорами и последующими Далай-ламами. Отношения “чой-йон” имели личностный характер, основываясь на почитании патроном своего ду­ховного наставника, и продолжали существовать, даже ес­ли политическое положение первого изменялось. Это оче­видно по монголо-тибетским отношениям “чой-йон”, кото­рые продолжали существовать даже после падения дина­стии Юань.

Существенным элементом этих отношений была защита патроном своего духовника в благодарность за наставле­ния в учении и благословение, но не в обмен на предан­ность. В некоторых случаях отношения “чой-йон” приоб­ретали масштабный политический характер, когда от пат­рона ожидалась и военная помощь для защиты Учителя,его традиции. Но эти отношения не означали его верховен­ства, хотя китайская пропаганда настаивает на обратном.

С того времени, когда буддизм стал государственной ре­лигией восточной части Монгольской империи, а Сакья-лама (Пхагпа) — ее высшим духовным авторитетом, монголо-тибетские отношения лучше всего могут быть опреде­лены понятием “взаимозависимость”. Имеется в виду рав­ноправное взаимозависимое верховенство правителя-миря­нина и духовного авторитета одновременно. В то время как правление духовного лидера в Тибете зависело от за­щиты и поддержки его патрона, легитимность деятельно­сти последнего в Монгольской империи зависела от ламы.

Никто не отрицает, что монгольские императоры рас­пространили свое влияние на Тибет. Но, в противополож­ность утверждению, сделанному в китайской “Белой кни­ге”, о том, что “в середине тринадцатого века Тибет был официально включен в состав империи Юаней”, мы можем сказать, что ни один монгольский император никогда не предпринимал попыток управлять Тибетом непосредст­венно, Тибет никогда не платил монголам дани и не рас­сматривался монгольскими императорами частью Китая.

Тибет прекратил политические отношения с Монголией в 1350 году, когда царь Чжангчуб Гьялцен (годы правле­ния — 1350—1364) отобрал силой власть у лам традиции Сакья. Он покончил с монгольским влиянием в тибетской административной системе и ввел новый, основанный на национальных традициях порядок управления. Он издал Свод законов для управления судом [Trimyig Shelchey Cho-nga, i. e. “15 Article Code”]. Китай же вновь обрел свою не­зависимость от монголов только спустя восемнадцать лет после этого. В Китае стала править династия Мин.

Отношения с китайскими императорами в период с 1368 по 1644 год

В своей “Белой книге” китайцы утверждают, что китай­ская династия Мин “сместила династию Юань и унаследо­вала право на управление Тибетом”. Но эта трактовка со­бытий не имеет под собой никакой исторической базы. Выше мы уже показали, что установление отношений меж­ду монгольскими ханами, или императорами, и тибетски­ми ламами предшествовало монгольскому завоеванию Ки­тая. Также и отношения между Тибетом и Монголией бы­ли прерваны раньше, чем Китай обрел свою независимость от последней. Китайские императоры династии Мин не унаследовали никаких отношений от монгольских ханов. С другой же стороны, монгольские правители продолжали поддерживать тесные религиозные и культурные отноше­ния “чой-йон” с тибетцами в течение веков после прекра­щения политических отношений.

И даже если монголы и имели влияние на Тибет, было бы слишком самоуверенно со стороны Китая требовать монгольское наследство тогда, когда существует единст­венный законный представитель монгольского народа — Внешняя Монголия.

Контакты между Тибетом и минским Китаем были редки и ограничены главным образом поездками лам из соперничавших монастырей в Китай, где они получали по­четные титулы и дары от китайского императора. Эти ви­зиты упоминаются в тибетских исторических хрониках пятнадцатого и семнадцатого веков, но в них нет ни одного свидетельства относительно политической зависимости Тибета от Китая или его правителей, или от императоров династии Мин. В “Белой книге” же подчеркивается, что эти связи отдельных лам с Китаем обнаруживают власть последнего над Тибетом. Но поскольку те ламы не управ­ляли Тибетом, то, какой бы характер ни имели эти связи, они не могли поставить под вопрос независимость Тибета.

С 1350 года Тибетом управляли цари из рода Пхагмодру, а затем, примерно с 1481 года,—династия Ринпунг. В 1406 году царь Дакпа Гьялцен не принял императорско­го приглашения посетить Китай. Это ясно свидетельствует о суверенности власти тибетских правителей в то время.

Примерно с 1565 года и до установления власти Пятого Далай-ламы в 1642 году, осуществившегося за два года до падения династии Мин в Китае, Тибетом правили цангские цари. Есть свидетельства спорадических дипломатиче­ских отношений между некоторыми правителями из этой династии и минскими императорами, причем последние не имели никакой власти над первыми или влияния на них.

В 1644 году китайские императоры были в очередной раз побеждены иностранными завоевателями. На этот раз маньчжуры установили власть над огромной империей, основную часть которой составлял Китай. Они основали собственную династию — Цин.

Отношения с маньчжурами в период с 1639 по 1911 год

В 1642 году Великий Пятый Далай-лама с помощью своего монгольского патрона Гушри-хана стал верховным политическим и религиозным правителем Тибета. С тех пор тибетцы именуют его своим “гонгса ченпо”, или “выс­шим сувереном”. Он пользовался авторитетом далеко за пределами Тибета.

Пятый Далай-лама не только поддерживал тесные от­ношения с монголами, но и установил прочные связи с маньчжурскими правителями. В 1639 году, до того как Далай-лама обрел высшую политическую власть и до того как маньчжуры завоевали Китай и установили правление Цинской династии, маньчжурский император Тайцзу при­гласил Далай-ламу в свою столицу Мукден (сегодняшний Шэньян). Не имея возможности приехать лично, Далай-лама направил посланника, который был принят импера­тором с большими почестями. Таким образом, между Далай-ламой и маньчжурскими правителями установились отношения “чой-йон”. Отношения, развивавшиеся между маньчжурами и тибетцами, так же как и отношения меж­ду тибетцами и монголами, формировались без участия Китая. О. Латтимор указывал следующее относительно Цинской династии: “Фактически существовала только маньчжурская империя, Китай был лишь ее частью”, [Studies in Frontier History]

Победив Китай и присоединив его к маньчжурской им­перии, император Шунь-чжи в 1653 году пригласил Пятого Далай-ламу посетить с визитом столицу им­перии. В знак высочайшего уважения маньчжурский император проделал четырехдневное путешествие, поки­нув свою столицу (Пекин), чтобы принять тибетского пра­вителя и выдающегося духовного лидера буддистов Цент­ральной Азии. Комментируя этот визит Далай-ламы, аме­риканский ученый и дипломат У. У. Рокхил, работавший в Китае, писал:

“[Далай-лама] был принят со всеми церемониями, соответствовавши­ми рангу руководителя суверенного государства, и ничего нельзя об­наружить в китайских источниках, что могло бы опровергнуть это. В этот период тибето-китайских отношений обладание Ламой государ­ственной властью, поддерживаемой военной силой Гушри-хана и духов­ным почитанием всей Монголии, не вызывало ни малейшего сомнения у китайских императоров”. [The Dalai Lama of Lhasa and their Rela­tions with Emperors of China, 1644—1908 / T'oung Pao. 1910, 11. P. 37]

В ходе встречи Пятый Далай-лама и маньчжурский император даровали друг другу высокие почетные титулы, и таким образом отношения “чой-йон” были подтвержде­ны. В своей “Белой книге” китайцы упоминают только тот факт, что почетный титул был присвоен Далай-ламе, но умышленно не упоминают того, что почетный титул был дарован и императору.

В китайской интерпретации именно маньчжурский им­ператор предоставил Далай-ламе законное право управ­лять Тибетом. То есть намеренно утрачен смысл события, а именно: то, что был осуществлен обмен титулами между двумя независимыми главами двух государств. Если бы Далай-лама зависел от имперского титула, осуществляя свое правление, тогда бы и император в своем правлении зависел от титула, дарованного ему Далай-ламой.

Во времена правления Цинской династии (1644—1911) отношения между Тибетом и маньчжурскими императо­рами формально продолжали основываться на принципе “чой-йон”. Маньчжурский император, например, с готов­ностью откликнулся на просьбу помочь отразить вторже­ние джунгарских монголов и сопроводить найденного но­вого Седьмого Далай-ламу в столицу Тибета в 1720 году.

В восемнадцатом веке маньчжурские силы трижды бы­ли в Тибете: один раз, чтобы защитить Тибет от нашествия войск непальских гурков в 1792 году, и дважды, чтобы восстановить порядок после гражданских войн 1728 и 1751 годов. Каждый раз это делалось по просьбе тибетцев, и каждый раз основанием акции служили отношения “чой-йон”.

Во время этих кризисов маньчжурам удалось достиг­нуть некоторого влияния на Тибет. Но впоследствии, когда Тибет воевал против захватчиков из Джамму в 1841—42 годах, из Непала в 1855—56 годах и из Британской Индии в 1903—04 годах, их влияние и роль в жизни Тибета быстро сошли на нет, и они не смогли сыграть какую-либо роль в этих событиях. К середине XIX века роль маньчжурско­го императора в Тибете (и роль амбаней) была чисто номи­нальной.

В “Белой книге” уделяется очень много внимания “предписаниям”, или так называемому двадцатидевяти­статейному эдикту 1793 года цинского императора Цянь-дуня, касающемуся Тибета и назначения амбаней (пос­лов). Эти “предписания” преподносятся как свидетельство имперского порядка в Тибете, который широко внедрялся маньчжурами. Фактически эти “предписания” были пред­ложениями императора о некоторых реформах тибетского правительства, после войны Тибета с Непалом. Амбани не были вице-королями или наместниками, но были главным образом послами, которым было предписано обеспечивать интересы своей империи и защищать Далай-ламу от имени императора.

Вследствие спора между Тибетом и Непалом, в 1792 году непальские гурки напали на Тибет, и Далай-лама об­ратился за помощью к маньчжурскому императору. Тот послал большую армию, которая помогла вытеснить вой­ска непальцев, а затем сыграл роль посредника при зак­лючении мирного договора между Тибетом и Непалом. В четвертый раз тибетское правительство обращалось к им­ператору за военной помощью. И ему нужно было выска­зать свое мнение о тибетских проблемах, чтобы предупре­дить участие тибетцев в будущих конфликтах, которые снова бы потребовали вмешательства маньчжурской ар­мии. По своему характеру “предписания” были предложе­ниями, сделанными от лица императора-покровителя, а не приказаниями или указаниями правителя своим поддан­ным. Это становится ясным из заявления посланника им­ператора и командира маньчжурской армии, генерала Фу Кьян-аня, сделанного им Пятому Далай-ламе:

“Император дал мне, Великому Генералу, детальные инструкции, что­бы обсудить все положения по порядку. В этом проявляется забота императора о том, чтобы не был нанесен вред тибетцам и чтобы их благо было гарантировано навечно. Нет сомнения в том, что Далай-лама, выражая свою благодарность императору, примет все эти обду­манные и согласованные предложения. Однако, если тибетцы будут настаивать на утвердившихся издревле обычаях, император отзовет амбаней и гарнизон, после того как будут выведены войска. Более того, если подобные конфликты произойдут в будущем, император ничем не сможет помочь. Поэтому тибетцы могут решить сами, что им во благо, а что нет, что тяжело, а что легко, и сами сделать свой выбор”. [Quoted from Ya Han Chang's Biography of the Dalai Lamas In Bod kyi Lo rGyus Rag Rim g-Yu Yi Preng ba I Published by Tibet Institute of Social Science. Lhasa. 1991. Vol. 2. P. 316)

Тибетцы приняли только некоторые из двадцати девя­ти предложений, которые они сочли благоприятными для себя, и не приняли те, которые им показались неприемлемыми. Панчен Чойкьи Ньима, предшественник последне­го, покойного ныне, Панчен-ламы, сказал по этому пово­ду: “Когда китайская политика соответствовала собствен­ным представлениям тибетцев, тогда они готовы были принять совет амбаня, но... если этот совет в каком-нибудь от­ношении вступал в противоречие с их национальными привычками, тогда сам император ничего не мог поделать с ними”. [Diary of Capt. O'Connor, 4 September 1903]

Одним из важнейших положений “двадцатидевятиста­тейного эдикта” было императорское предложение выби­рать инкарнации выдающихся лам, включая Далай- и Панчен-лам, с помощью вытаскивания жребия из золотой урны. Но эта важнейшая обязанность лежала на тибет­ском правительстве и высших ламах, которые продолжали определять перерожденцев в соответствии с религиозными традициями. Так что, уже в первом случае, когда следова­ло применить золотую урну для выборов Девятого Далай-ламы в 1808 году, тибетцы отвергли эту процедуру.

Еще одно важное положение этого “эдикта” касалось роли амбаней. В одни времена их роль была схожей с ролью послов, в другие — это были резиденты, когда отно­шения имели протекционистский характер. Это лучше все­го можно понять из объяснения амбаня Ю Тая, которое он дал министру иностранных дел правительства Индии М. Дуранду в 1903 году и которое последний записал:

“В Лхасе он был только гостем, а не хозяином. Он не толь­ко не мог сместить действительных хозяев, но и не смел заикнуться об этом” [Sir Percy Sykes. Sir Mortimer Durand:

A Biography. London. 1926. P. 166]. Таким же образом опи­сали положение амбаней и два миссионера-лазариста, ко­торым довелось попасть в Лхасу в середине девятнадцато­го века: “Правительство Тибета похоже на правительство папы, а статус китайских послов такой же, как статус австрийского посла в Риме” [Decouverte du Thibet, 1845--1846 / M. Hue. 1933. Р. 50]. Ссылка на “китайских пос­лов”—это часто встречающаяся ошибка, поскольку мань­чжурские императоры старались не назначать китайцев амбанями, но только маньчжуров или монголов, — факт, подтверждающий, что назначение амбаня рассматрива­лось также в контексте роли патрона в отношениях “чой-йон”, в которых китайцам не было места. Беспрецедентное вторжение маньчжурских войск в Ти­бет в 1908 году стало поворотным моментом в отношениях Тибета и маньчжурского императора. Раньше император­ские войска приходили по приглашению, для того чтобы помочь Далай-ламе или тибетскому правительству. Но на этот раз маньчжурский император предпринял попытку силой установить свою власть в Тибете, главным образом для того, чтобы устранить растущее влияние Британии. Далай-лама бежал в соседнюю Индию, и оккупация про­должалась недолго. Когда в 1910 году маньчжурский им­ператор попытался сместить Далай-ламу, последний зая­вил о прекращении отношений “чой-йон”, поскольку покровитель напал на своего ламу и тем самым разрушил ос­нову этих отношений.

Сопротивление нашествию закончилось успешно: им­ператор потерпел поражение, и тибетцы вынудили окку­пантов капитулировать. Летом 1912 года, при посредниче­стве Непала, Тибет и Китай заключили “Договор из трех пунктов”, в котором признавалась капитуляция и изгна­ние всех остатков имперских войск. Позже, вернувшись в Лхасу, 14 февраля 1913 года. Далай-лама в своем заявле­нии вновь подтвердил независимость Тибета.

Отношения с Британской Индией в период с 1857 по 1911 год